В погоне за счастьем

Я не могла не прийти. Я должна была проститься с ним. Но я знала, что мое место в задних рядах церкви — подальше от Дороти и детей, подальше от Мег. Я причинила много горя этой семье. Я не хотела делать им еще больнее своим присутствием. Поэтому я приехала к церкви за пятнадцать минут до начала церемонии и ждала на другой стороне 82-й улицы. Я увидела, как подъехали два лимузина и семья зашла в церковь. Я постояла еще пять минут, пока не убедилась, что все приглашенные прошли внутрь. Потом, плотнее закутавшись в шарф, я пересекла улицу, взбежала по ступенькам и, опустив голову, скользнула на дальнюю скамью. Вид гроба был для меня как удар под дых. До этой минуты мысль о том, что Джек умер, казалась нелепой, невероятной. Прочитав некролог в «Нью-Йорк таймс», я забыла о кинопросмотре, куда так торопилась, и остаток дня бесцельно бродила по городу. В какой-то момент я приняла решение двигаться к дому. Было уже темно. Я открыла дверь, заставила себя переступить порог квартиры. Сняла пальто. Села в кресло. И очень долго сидела так, одна, в темноте. Зазвонил телефон. Я не сняла трубку. Я прошла в спальню. Разделась и легла в постель, под одеяло. И уставилась в потолок. Я все ждала, что сейчас меня накроет истерика и я начну рыдать. Но потрясение было слишком велико, чтобы плакать. Страшное осознание того, что я больше никогда не услышу его голос, убивало во мне все чувства. Я не могла постичь глубину этой утраты. Точно так же, как не могла понять, почему я четыре года была такой упрямой, такой несговорчивой, такой непримиримой. Четыре года навсегда разлучили меня с человеком, которого я любила, — этот разрыв вспыхнул из-за его страшной ошибки… но я усугубила его своей неспособностью проявить сострадание. Наказав его, я наказала себя. Четыре года. Как я могла так бездарно растерять эти четыре года?

В ту ночь я так и не уснула. В какой-то момент я встала, оделась. Вышла из дома и два часа просидела в ночном кафе на углу Бродвея и 76-й улицы. Наступил рассвет. Я расплатилась. Пошла пешком в Риверсайд-парк. Спустилась к реке. Села на скамейку. И долго смотрела на Гудзон. Я все заставляла себя сломаться, выплеснуть свое горе в слезах. Но вместо этого я тупо смотрела на воду и задавала себе один и тот же вопрос: не я ли виновата в его смерти?

Наконец я вернулась к себе. Часы на кухне показывали девять пятнадцать. Зазвонил телефон. На этот раз я сняла трубку. Это был Джоэл Эбертс.

Слава богу, — сказал он, услышав мой голос. — Я вчера весь день звонил. Ты заставила меня поволноваться.

Вот уж ни к чему, — сказала я.

У тебя усталый голос.

Плохо спала.

Я не удивлен. Когда я вчера увидел объявление в «Тайме», подумал…

Я справляюсь, — тихо произнесла я.

У тебя есть какие-нибудь идеи насчет причины смерти?

Нет.

Он не пытался связаться с тобой за то время, что ты в городе?

Нет, ни разу, — солгала я, не в силах сейчас говорить об этом.

Ну может, это и к лучшему.

Я промолчала.

С тобой точно все в порядке, Сара?

Просто шок, не более того.

Ну если что, я всегда рядом. Звони в любое время.

Спасибо.

И что бы ни было… не вини себя ни в чем. Все осталось в прошлом.

Но я винила себя. Во всем.

Усталость все-таки загнала меня в постель в семь вечера. Проснулась я в начале шестого утра За окном было еще темно — но я спала крепко, поэтому почувствовала себя отдохнувшей. Я знала, что до похорон еще четыре часа. Я с ужасом думала о том, что меня ждет. Но у меня не было выбора: я должна была идти.

И вот теперь я сидела в заднем ряду, опустив голову, и слова молитвы разрывали мне душу.

Agnus Dei, qui tollis peccata mundi: dona eis requiem.

Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира, помилуй нас.

Или еще более пронзительные:

Lacrimosa dies illa, qua resurget ex havilla judicandus bomo reus; buic ergo parce? Deus.

Полон слез тот день, когда восстанет из праха, чтобы быть осужденным, человек. Так пощади его, Боже.

Я крепко зажмурилась. Да, я сама осудила его. И я же простила его. Но слишком, слишком поздно.

Кейт снова захныкала. Только на этот раз утешить ее не удалось. Через несколько минут ее рев стал невыносимым. Я на мгновение подняла голову, как раз когда Мег двинулась по проходу. Видимо, она решила освободить Дороти от ребенка, потому что несла на руках племянницу, направляясь к выходу. Она увидела меня и застыла на месте — на ее лице отразился шок. Потом он сменился холодной гримасой презрения. Я тотчас опустила голову. Мне хотелось выбежать из церкви, но я знала, что Мег стоит у дверей с ребенком. Я просидела еще минут десять, сгорая от стыда. Месса продолжалась — священник попросил нас помолиться о душе «хорошего мужа, хорошего отца, ответственного человека». Когда он сделал короткую паузу, я расслышала шаги. Я скосила взгляд в сторону и увидела, что Мег возвращается с усмиренной Кейт на руках. Я тут же выскользнула из церкви, бросилась вниз по ступенькам, вскочила в первое же остановившееся такси.

Куда едем? — спросил водитель.

Не знаю. Просто езжайте вперед.

Он спустился по Бродвею. На 42-й улице я вышла из такси и нырнула в первый попавшийся кинотеатр. Просидела там двойной сеанс. Потом перешла в соседний кинотеатр, там тоже отсидела два сеанса. Оттуда зашла в «Автомат» и выпила чашку кофе. И там же приняла решение, которое зрело в моей голове все эти долгие часы бесконечного кино. Я посмотрела на часы. Было начало восьмого вечера. Я вернулась на 42-ю улицу и взяла такси. На Первой авеню я попросила водителя остановиться перед жилым комплексом «Тюдор-Сити». В подъезде дежурил консьерж. Он был занят с курьером, доставившим продукты. Я сказала, что иду к Маргарет Малоун. Он оглядел меня и решил, что я не представляю угрозы.

Она вас ждет?

Я кивнула.

Квартира 7Е. Лифт направо.

Я поднялась на лифте на седьмой этаж. Прошла по коридору к квартире Е. Пока не сдали нервы, позвонила в дверь. Мне тотчас открыли. Передо мной стояла Мег, все в том же черном костюме, что и на похоронах. Она выглядела измученной и усталой. В левой руке она держала сигарету. Увидев меня, она поморщилась. Плотно сжала губы.

Ты, должно быть, издеваешься, — сказала она.

Мег, могу я?..

Нет. Не можешь. А теперь исчезни.

Если бы ты просто выслушала меня…

Так же, как когда-то ты выслушала моего брата? убирайся ко всем чертям.

С этими словами она захлопнула дверь перед моим носом. Я прижалась к стене, чтобы не упасть, подождала, пока отпустит дрожь. В следующее мгновение дверь снова открылась. Мег вдруг показалась мне сломленной, убитой горем. Я сделала шаг к ней. Она уронила голову мне на плечо. И громко зарыдала. Я обняла ее — и наконец тоже заплакала.

Когда мы обе успокоились, она провела меня в гостиную и жестом указала на кресло. Квартирка у нее была маленькая — беспорядочно обставленная, захламленная книгами, периодикой, переполненными пепельницами. Мег скрылась на кухне и вернулась с бутылкой и двумя стаканами.

Лекарство, — сказала она, наливая виски.

Она передала мне стакан, плюхнулась в кресло напротив меня и закурила. Сделав две глубокие затяжки, она заговорила:

Я действительно хотела больше никогда не встречаться с тобой.

Я не осуждаю тебя, — сказала я.

Но потом я поняла тебя. Если бы на месте Эрика был Джек, я бы тоже была беспощадной.

Я была слишком беспощадна.

Она снова затянулась сигаретой.

Да, — сказала она. — Была. Но… он сказал мне, что ты простила его.

Он сказал тебе?

Да. Где-то за неделю до смерти. Он уже год, как знал, что умирает.

Год?

Если не больше. Лейкемия безжалостна. Как только узнаешь о диагнозе, понимаешь, что дни твои сочтены.

Лейкемия? — Я была потрясена. — Но у него же не было никакой предрасположенности…