Жизнь длиною в лето. Книга первая (СИ)

Кармель допила чай и задумчиво повертела в руке серебряную ложку. В высокие стрельчатые окна кухни светило утреннее солнце. В его лучах ослепительно сверкали столовые приборы, лакированная мебель из светлого дерева и стеклянная кафельная плитка на стенах. Она вспомнила, как мать стеснялась бабушки и не показывала её подругам.

- Мам, помнится, ты не очень радовалась приезду бабушки к нам.

Ася Ивановна криво улыбнулась.

- Хочешь знать правду? Как бы тебе не пожалеть после.

Кармель удивилась почти злобному тону матери.

- Ты о чём? Правду знать необходимо.

- Неужели? Я знаю, что ты обо мне думаешь? Пятидесятилетняя старуха от скуки заводит молодых любовников, обманывает мужа, не захотела помочь родной матери, от безделья не знает чем заняться. Я все твои мысли обо мне озвучила?

Лицо Кармель залила краска стыда. Она положила ложку на блюдце и обхватила себя за плечи.

- Значит, угадала, - усмехнулась мать. - В последнее время мы общались с тобой мало, ты всё-таки больше папина дочка, - с горечью произнесла она. - Так и не простила мне того случая на твоём дне рождения. А всё последующее только усугубило трещину между нами. Как ты думаешь у нас нормальные отношения?

Кармель опустила голову. Она уже жалела, что начала этот разговор.

- А тебе не приходило в голову, моя дорогая обвинительница, у меня тоже есть причина не ладить с матерью и тоже есть за что её винить. А тебе стоит поблагодарить меня за условия, в которых ты живёшь, не зная нужды. Ты даже не догадываешься, чем я пожертвовала, выходя замуж за твоего отца.

Кармель вздрогнула.

- Мам, не говори больше ничего. Я думала: вы с папой поженились по любви. Не разочаровывай меня.

- Ах, какие мы нежные, - процедила Ася Ивановна, с грохотом отодвигая стул. - Слишком мы баловали тебя, ты совсем не знаешь жизни, если что-то не нравится тебе, сразу прячешься в панцирь, как черепаха. Нет уж, слушай! Нечего было попрекать меня бабушкой. Мои родители очень любили друг друга. Когда я родилась, им было под тридцать, раньше некогда было заводить ребёнка, по стройкам мотались. Романтики, чёрт бы их побрал! Первые пять лет своей жизни не помню. Родители переехали в Захарьино, отец заболел, не мог больше работать на стройке и водить грузовик. - Ася Ивановна задумалась, вспоминая. - Что-то с его сердцем произошло. Так вот он стал получать пенсию по инвалидности, а мама пошла работать в строй участок штукатуром. Сколько себя помню, наша семья перебивалась с копейки на копейку. Я не могла позволить себе хорошей одежды. - Она посмотрела на дочь с горечью. - Ты даже не представляешь, как унизительна нищета. Мама твердила одно: все так живут. Главное мир в доме и покой. Конечно. Мир главнее, чем бегать зимой в дощатый туалет и мыться в цинковой ванне, грея воду на печи. Почти все деньги уходили на лекарства отцу. Как-то я всю осень проходила в туфлях без набоек, каблуки почти совсем стёрлись. Мне казалось, все смотрят на мои ноги и видят эти ужасные позорные туфли. Потом зимой наш девятый класс поехал на экскурсию в Пятигорск. Родители наскребли мне денег, и я отправилась вместе со всеми, так радовалась. Вечером в поезде, снимая сапоги, обнаружила: на одном из них сломалась молния. Утром сделать её не удалось, кое-как скрепив голенища сапога булавкой, я добрела вместе со всеми до гостиницы. А потом все четыре дня, что мы провели в городе, утром зашивала края молнии иголкой с чёрной ниткой, а вечером распарывала ножом. В поезде, когда ехали домой, я так же разрезала нитки, сняла сапог и поймала жалостливо презрительный взгляд хорошо одетой женщины. Я испытала такое унижение... Поклялась себе, мои дети не будут ни в чём нуждаться. Дома меня похвалили за смекалку, и я ещё неделю ходила в этих сапогах, пока не вставили новую молнию. Мама не считала это унижением.

Отец говорил всегда тихо, еле двигался, больше лежал, а мама надрывалась на работе и дома. Однажды я случайно узнала, что начальник отделения совхоза предложил маме работу учётчицы в конторе, но она отказалась. Семья этого начальника как сыр в масле каталась. Я спросила маму, почему она не пошла работать учётчиком. Мама покраснела - сказала что-то про неудобный график. Рядом с нами жила соседка тётя Маня, если она жива, ты её, наверно, видела?

Кармель покачала головой.

- Довольно грубоватая простецкая тётка. Вот у неё я и выяснила причину отказа мамы. Начальник, оказывается, предложил не только работу, но и роль любовницы. Не за бесплатно конечно. В молодости мама была очень красива, да ты видела: она и в старости хорошо выглядела. Получается, жить в нищете не стыдно, а оказать услуги начальнику стыдно. Мама настолько порядочная, что не могла пожертвовать собой ни ради мужа, ни ради дочери. А ведь можно было поступить по-умному, никто бы и не узнал ничего. Вот это, я понимаю, жертва ради семьи, а так - одни слова. Доконал меня выпускной, деньги, что копили на платье и туфли, ушли на лекарство отцу, ему стало хуже. Я пошла на выпускной в платье, перешитом вручную из маминого свадебного наряда. После девятого класса я уехала в город. Поступила на курсы секретарей машинисток. Через год умер отец. Что ещё ты хотела выяснить? - Ася Ивановна сощурила глаза и пристально посмотрела на побледневшую дочь. - Я дала себе слово. Сделать всё для того, чтобы жить обеспеченно и больше никогда не терпеть лишения. Деревня осталась для меня местом боли и унижения. Я спросила маму, почему она не захотела помочь собственной семье, пусть и таким способом. Она ответила: мол, не могла осквернить свои чувства к отцу и ей очень печально, что я сделала неправильные выводы. Правильные! Ты вот, доченька, сидишь сейчас в большом доме, не печалишься о деньгах и впереди у тебя интересная обеспеченная жизнь. А если бы я послушала мать, ты бы сейчас жила в Захарьино, копалась в огороде или за копейки работала в городе, где-нибудь продавцом или уборщицей. И ни жилья нормального, ни одежды, ни перспектив бы у тебя не было.

Кармель хмыкнула:

- Вряд ли я тогда бы родилась. Получается, ты выбрала папу в мужья, как товар в магазине. Приценилась и решила: этот сможет обеспечить.

Мать не смутилась.

- И что здесь плохого. Я руководствовалась трезвым расчётом. После курсов, поработала пару лет в разных конторах, набила руку. Приобрела кое-какую одежду, пообтесалась и устроилась на мебельную фабрику. Натан при виде меня просто обалдел. Целый год я изображала из себя недотрогу и деревенское патриархальное сокровище. - Ася Ивановна глянула на хмурое лицо дочери. - Зря ты состроила недовольную гримасу. Твоего отца я сделала счастливым, он влюбился в меня по уши. Даже родителей не послушал, женился на мне. А уж как его матушка Кейла противилась, но ничего не смогла сделать. А теперь скажи, разве я неправильно поступила? И не надо чистоплюйствовать, Кармель! Ты никогда не нуждалась и не знаешь, что это такое. Даже не догадываешься, чем мне пришлось пожертвовать. Привыкла всё получать по первому требованию и не задумываешься, как живётся другим.

Кармель смотрела на всё ещё красивое и молодое лицо матери, успехи косметологов, что называется на виду и не знала, что ответить. На душе от её рассказа остался тяжёлый осадок, и ощущение, будто она наелась всякой дряни.

Мать покраснела от негодования и возмущения.

- Молчишь? Ну тогда отправляйся в Захарьино и поработай немного. Тебе полезно окунуться в деревенскую жизнь, будет с чем сравнить. - Ася Ивановна направилась к выходу из кухни, на пороге задержалась и добавила:

- А как назвать твоё соревнование с Леной Стриж? Скольким мужчинам вы сделали больно? Прежде чем осуждать, подумай, доченька, о своих поступках.

***

Кармель упаковала вещи в сумки. Из гаража принесла садовые ножницы, секатор и ножовку, уложила в багажник. Постояла, размышляя, не забыла ли чего-нибудь. Рабочая одежда взята, продукты тоже, деньги с карточки сняла, вроде бы всё. Утром она попрощалась с отцом и матерью, сообщила, что уезжает в Захарьино на неделю. Отдохнуть на природе и немного привести в порядок дом. Натан Михаэлевич с огромным удивлением выслушал дочь, раньше он не замечал за ней тяги к деревенской жизни, но возражать не стал, посоветовал быть осторожнее. Мать с насмешкой смотрела на приготовления дочери.