Мы видели звезды лишь на старых фотографиях (СИ)

Из рассказов Эмили я знала, что «кукол» в пределах доступности у него много, и я совсем не горела желанием стать одной их них, напротив, я чувствовала, как убеждение его в обратном становится моей целью.

Говорят, что когда твоё сердце разбито, самое страшное — это невозможность вспомнить то, что ты чувствовал раньше. И я действительно не помнила. Я легко воспроизводила в своей памяти образ своего черноволосого «больше-чем-друга», но совершенно не могла связать его с человеком, которого знаю сейчас. Человеком, которого легко могу полить грязью, к которому испытываю отвращение, смешанное с необъяснимой внутренней дрожью. Наверное, так дрожит моё разочарование. Разочарование в человеке, чьи взгляды на жизнь и моральные ценности я ранее считала идеальными...

Приближаясь к дому, я мечтала остаться в одиночестве, хоть и понимала, что это невозможно. И правда, тусклый свет бра, что озаряет кухню, слабо подсвечивал стекло в окне, давая мне понять, что меня ждут. Ждут, чтобы услышать полный радости и впечатлений о прошедшем ужине в доме семьи Трюмпер рассказ. Но я не смогу лгать и распыляться выдуманными событиями. Я достаточно долго притворялась, что у меня всё хорошо, и больше не могу держать это в себе.

Мне нужна помощь. И если можно было бы сходить на сеанс гипноза или закодироваться от человека, то я давно бы уже это сделала. Но, увы...

Осторожно прикрыв за собой дверь, я прошла в холл и тут же сняла с себя туфли, оставляя их на обувной полке. Размяв пальцы на ногах, которые устали от ходьбы на каблуках, я со вздохом повесила на крючок свою сумку.

— Как дела? — тихий голос отца, незаметно прошедшего в прихожую, привел меня в ступор. Ведь я ещё даже не придумала ответы на предполагаемые вопросы...

— Я думала, ты уже вернулся к себе, — игнорируя вопрос, проговорила я. — Эмили уже спит?

— Нет, собирается куда-то, — кивая в сторону второго этажа, ответил родитель. — Попьём чаю? — тщательно сканируя эмоции на моём лице, спросил он.

— Давай, — вытащив из сумки резинку для волос, я быстро завязала волосы в пучок и, тяжело вздохнув, направилась в кухню.

Чай с яблоком. То, что всегда для меня делал отец, когда я была в плохом настроении или просто грустила. Чёрный чай и тонко нарезанные дольки зелёного яблока. Такая комбинация имела почти целебное действие: она успокаивала и приводила в чувство.

— Чем угощали Трюмперы? — слегка улыбаясь, отец поставил передо мной блюдечко с дольками фрукта. Сделав глоток напитка, я поняла, что он ещё слишком горячий, и чуть отодвинула чашку от себя.

— Разочарованием, унижением и болью, — неожиданно даже для себя самой выпалила я и тут же накрыла рот ладонью. Это что, не чай, а сыворотка правды?

— Кулинарные способности твоей начальницы оставляют желать лучшего или?..

— «Или», — коротко бросила я, подцепляя с блюдца наиболее понравившийся кусочек яблока.

— И чем же так насолила тебе миссис Трюмпер? — участливо поинтересовался родитель, пока кубик рафинада растворялся в его чашке.

— Тем, что выводок этой мадам носит фамилию её прошлого мужа, — горько усмехнулась я, едва не сплюнув на пол от отвращения к сыновьям начальницы.

— У них неблагозвучная фамилия, а ты уже представила, как воспитываешь детей с одним из них? — попытался пошутить отец.

— Нет, чёрт возьми! — не выдержав, я стукнула кулаком по столу. — Хочешь, папа, я загадаю тебе ребус? — с издёвкой спросила я.

— Думаю, это не самый подходящий для него момент, но, всё же, попробуй, — сдвинув брови, пробормотал отец.

— Миссис Трюмпер по профессии — художница, — с клокотанием в голосе начала я. — Она давно мечтала открыть свою арт-галерею, но ранее очень много времени проводила со своими детьми и занималась устроением их жизней: она прививала им любовь к искусству, живописи, музыке. Естественно, она также занималась их воспитанием. Да только это было тщетно, пап. Сыновья художницы не научились ничему, кроме порчи чужих жизней, — закончив свою пламенную речь, я подскочила со стула и метнулась к окну. Прижав пальцы к мутному стеклу, я немного задрала голову, чтобы слёзы, быстро подступившие к моим глазам, не смогли покинуть их пределы.

— Это что же получается, — прошептал отец, тоже поднимаясь из-за стола. Он подошёл ко мне поближе и осторожно положил руку на моё плечо. — Нет, этого не может быть, — мотнув головой, родитель отошёл на пару шагов и упёрся ладонями в деревянную поверхность стола.

— Смотря что ты имеешь в виду, — хмыкнула я и, наконец, поборов слёзы, повернулась к папе лицом, прижавшись поясницей к подоконнику.

— Странный парень из твоей школы, которого презирала и желала четвертовать твоя мать, — попадая в точку, выдал отец. Прочистив горло кашлем, он продолжил. — Он — сынок мамаши Трюмпер?

— Один из, — сложив руки на груди, констатировала я.

— Ты всё ещё любишь его? — тяжело вздохнув, спросил папа. — Я знаю, что любила.

Тихо захныкав, я сползла вниз по стене, опускаясь на пол и прижимаясь затылком к подоконнику.

— Послушай, дочка, — мягким, доброжелательным тоном проговорил родитель. — Я совсем не знаю этого парня, возможно, у него есть хорошие стороны, и...

— У него нет хороших сторон, — закрывая лицо руками, пробормотала я.

— Возможно и нет, но дослушай, — терпеливо продолжал отец. — Я вижу лишь то, что он неизменно причиняет тебе боль и страдания. Мне больно видеть своего ребёнка в таком состоянии. Возьми себя в руки, милая. Вокруг тебя много хороших парней.

— Ты намекаешь на кого-то конкретного? — выглядывая из-за пальцев, спросила я.

— Нужно лишь приглядеться повнимательнее. Я ни в коем случае не давлю на тебя, но ведь Дон Грант и правда отличный парень. И я знаю, что он тебе нравится. А уж о том, что это взаимно и говорить не стоит — видно невооруженным глазом, — подмигнув мне, отец снова опустился на стул.

— Я не могу смотреть вокруг, пап. Потому что Билл всегда где-то рядом, как бы я не пыталась его избегать.

— Хочешь, я разберусь с ним? — сжав руки в кулаки, прорычал родитель. — Поговорю по-мужски, укажу ему, где его место.

— О да! Только разрешите мне принять в этом участие, я ему расцарапаю его дырявую рожу, и это будет месть за выходки всех козлов этого мира, — внезапно появившаяся на кухне Эмили прошествовала к холодильнику и, открыв дверцу, начала изучать его содержимое.

— Ты что, подслушивала? — вскинув брови, спросила я подругу.

— Как тут не подслушать, когда ты верещишь на весь дом, — фыркнула шатенка, извлекая из холодильной камеры банку с арахисовой пастой. — Как же меня достал этот Каулитц, — закатив глаза, девушка начала ковыряться в банке ложкой — светло-коричневая консистенция осталась на самом донышке. — Все темы для разговора вертятся вокруг него, у меня уже складывается ощущение, что он живёт в этом доме. Разве что толчок мой ещё не занял, — добавила моя соседка и отправила ложку пасты в рот.

Я взглянула на Эмили с недоумением. Наверное, я нахожусь в параллельной вселенной, в которой помешанная на своей фигуре Крэнстон на ночь ест такой богатый на энергетическую ценность продукт...

— Что? Я хочу есть! — поймав мой взгляд и тут же прочитав по нему мои мысли, возмутилась моя соседка.

— Ешь, тебе только на пользу, — расплылся в улыбке мой отец. — Арахисовая паста содержит в себе различные микроэле...

— А куда это ты собралась? — перебив отца и сощурив глаза в щелочки, спросила я, только что заметив, что Эмили поздним вечером одета совсем не в пижаму и домашние тапочки.

— К Лукасу, — внимательно изучая стену, бросила девушка. Было заметно, что она нервничает.

— Можно было подождать ещё пару часов, чтобы точно заявиться к нему тогда, когда он уже видит десятый сон, — саркастично заметила я, кивнув на настенные часы, стрелки на которых уже стремились к полуночи.

— Можно было подождать ещё пару лет, чтобы точно стать старой девой, которая не может забыть школьную любовь, — в тон мне ответила подруга, натянуто улыбнувшись.