Страсть и гнев

Мейбл, по-видимому, не умела ничего скрывать. Она была несчастна. Она искренне любила мужчину, который решил ее использовать и во что бы то ни стало повести под венец, не обращая внимания на цену, которую ей придется за это заплатить, а у нее самой, хотя она все прекрасно понимала, не хватало сил вырвать мучительную любовь к нему из своего сердца и гордо уйти прочь.

Фанни всеми силами убеждала себя в том, что Ральф Кейхел чудовище каких мало. И вот доказательство. Однако оно не принесло ей радости. Наоборот. Никогда еще ей не было так плохо, как теперь.

Наверное, поэтому в самой глубине души ей не хотелось верить в его непорядочность. Это же полная глупость — влюбляться, да еще безответно, в мерзавца?! Значит, это любовь?

От нестерпимой боли Фанни прикрыла глаза, но из-под полуопущенных век она наблюдала, как Мейбл равнодушно перебирает фотографии. Потом она увидела, что Джизелла пронесла поднос с кофейными чашками на террасу…

Инстинкт самосохранения подсказывал Фанни: надо бежать от этих людей, из этого дома, и бежать как можно скорее. Прямо сейчас. Домой. Залечь в своем убежище и зализывать раны. Скромная квартирка в городе вдруг стала для Фанни единственным местом, где ей хотелось сейчас оказаться.

Несколько минут она обдумывала, под каким предлогом ей лучше удрать. Нельзя же сказать правду. Зато можно придумать неожиданный телефонный звонок, больного родственника, например, и прислать вместо себя Джейн, которая не хуже ее справится с порученной миссией. И все же Фанни понимала, что ничего и никому говорить не будет, никуда не уедет, и Джейн тут вовсе ни при чем.

Фанни устоит перед любыми трудностями. Будь она проклята, если позволит Ральфу Кейхелу вертеть собою по его усмотрению. У нее есть работа, и она эту работу выполнит, чего бы это ей ни стоило.

— Прошу прощения.

Мейбл стояла рядом и что-то говорила Фанни, но та ничего не слышала.

— Я задумалась, извините.

— Джи сварила кофе. Мы будем пить его на террасе. Пойдемте?

Тумана как не бывало. Вовсю светило солнце. Полли и Джизелла уже сидели за столом и жевали кекс.

Ральф тоже был здесь, как всегда, неотразимый в элегантном светло-сером костюме и белой рубашке с синим галстуком.

Фанни первым делом увидела его, сидящего в белом кресле, и рядом с ним его кожаный портфель. Это было неожиданно, потому что, погруженная в свои невеселые размышления, она и не заметила, как он прошел через гостиную.

Фанни была совершенно убеждена, что ненавидит его и не желает его видеть, пока он не улыбнулся ей своей ласковой белозубой улыбкой. Опять у нее что-то перевернулось внутри и сладко заныло сердце.

Тем не менее она неимоверным усилием взяла себя в руки и ответила ему ледяным взглядом, а потом торопливо села на стул рядом с Мейбл, потому что у нее просто подгибались колени. Пару раз глубоко вздохнув, Фанни слегка утихомирила свое сердце и вновь обрела способность говорить.

— Оставляю модельера на ваше усмотрение. А теперь мне надо позвонить, чтобы хоть что-то сдвинулось с места, — неожиданно заявила она.

Голос у нее едва не сорвался, поэтому она замолчала. Ральф не сводил с нее глаз. Она чувствовала, что он читает ее мысли, и не могла этого вынести.

Отодвинув стул, она отрицательно покачала головой, когда Джи предложила ей кофе. Больше ни одной секунды она не могла оставаться на террасе, зная, что его лукаво прищуренные глаза отлично все видят, как ни старается она скрыть свои чувства. Он смотрит, сравнивает, делает выводы…

— Мне кое-что надо взять в моей комнате, — хрипло проговорила она и бросилась вон с террасы в успокоительную прохладу гостиной.

Закрыв лицо руками, Фанни сдвинула очки на лоб и расслабилась. Ее трясло, как в лихорадке, и она едва держалась на ногах. Фанни даже испугалась, что не сможет добраться до своей комнаты.

Раньше ей казалось, что она все может выдержать, а выходит — не все. И вовсе не такая у нее сильная воля, как ей хотелось бы. Она ведь не смогла усидеть на террасе ни одной минутой больше, потому что боялась: еще мгновение — и он узнает ее постыдную тайну. Этот мужчина чертовски умен, и ему это нетрудно. А ей всего-то и надо было видеть его и чувствовать на себе его взгляды, слушать его и желать с такой силой, какой она в себе и не подозревала. Никогда в жизни ей не приходилось чувствовать ничего подобного, и вот…

— Фанни, что случилось? — Ральф догнал ее в гостиной.

Она услыхала непритворную заботу в его голосе. Он ласково отвел ее руки от лица, снял очки и аккуратно положил их в нагрудный кармашек ее блузки.

— Вы плохо себя чувствуете?

Ральф озабоченно вглядывался в ее искаженное гримасой страдания лицо, потом, очевидно, что-то понял, потому что осторожно доложил руки на ее худенькие плечи. Фанни едва сдержалась, чтобы не прильнуть к нему.

Это невозможно! Ее сжигало нестерпимое желание выплакать свое горе на его белой рубашке, а потом обнять и прижаться к нему.

Он притягивал ее к себе. Медленно. Очень медленно.

Фанни продолжала сражаться сама с собой. Сражалась за свое человеческое достоинство и самоуважение. И она выиграла битву. Тяжело вздохнув, она отступила и, окинув Ральфа презрительным взглядом, крикнула ему:

— Не трогайте меня, мистер Кейхел. Оставьте ваши игры для своего дурацкого гарема!

5

Подставив лицо солнцу, Фанни закрыла глаза и вдохнула дурманящий запах молодой травы и множества всяких цветов, распустившихся благодаря стараниям красавицы Полли.

Вчера, когда она дала волю своим чувствам и накричала на Ральфа, когда она, забыв о приличии и вообще обо всем на свете, потребовала, чтобы он не трогал ее, потому как ока не из его гарема, она уже понимала, что зашла слишком далеко… Она увидела, как потемнели его глаза, как от тяжелого гнева побелели губы. Фанни перешла запретную черту, это было яснее ясного. Она даже не удивилась бы, если бы Ральф немедленно разорвал с ней контракт. Куда только девался ее хваленый профессионализм? Обижаться не на кого — сама виновата.

Но Ральф только вызывающе спросил:

— С чего это вы взяли, что допущены в наш избранный круг?

И ушел. А Фанни смотрела ему вслед и ощущала презрение к себе даже в его походке. С тех пор они не виделись. Если он вечером и возвратился после своего делового обеда, то, видимо, пребывал на своей половине дома. И прекрасно. Фанни это вполне устраивало. В его отсутствие она была спокойной и могла целиком и полностью заниматься своим делом, ради которого, собственно, и торчала в Кейхел-Корте.

Весь вечер и все утро она висела на телефоне, приглашая, уговаривая, заказывая… А сегодня здесь уже побывал дизайнер по цветам, и они как нельзя лучше обо всем договорились.

Оставалось подвенечное платье.

Приложив немалые усилия, Фанни выудила-таки из Мейбл имя модельера. Без всякого энтузиазма та назвала Клейтона Янга. Ну и прекрасно. Фанни в очередной раз едва не взорвалась, видя такое равнодушие невесты, но сдержалась и вновь взялась за телефон.

Янг очень обрадовался. Правда, он посетовал на занятость, но заказ принял и обещал выполнить его к сроку. Теперь Фанни ждала его приезда.

Она с большим энтузиазмом живописала Мейбл, что Янг умеет создавать уникальные платья, в которых даже дурнушки становятся неотразимыми красавицами. Однако девушка оставалась, как всегда, равнодушной, и Фанни пришлось умолкнуть. Теперь она следила за тем, чтобы невеста не скрылась куда-нибудь, не дождавшись модельера.

Вот и все. А потом она может ехать куда ей заблагорассудится. Стряхнет пыль Кейхел-Корта со своих ног и отправится домой, чтобы поскорее забыть, какой дурой выставила себя перед малознакомыми людьми…

Пока же она предавалась приятному ничегонеделанию. Предстоял долгий весенний вечер, и ей абсолютно нечем было заняться.

Но Мейбл все-таки сбежала, и никто не знал, куда она подевалась. Что касается Элен, то во время ланча она не умолкая пела дифирамбы добродетелям Ральфа. Вероятно, ей очень хотелось, чтобы это так и было на самом деле. Потом почтенная дама надолго заперлась у себя в комнате.