Операция "Контрольный в сердце" (СИ)

«У Бобби» всегда можно запастись хорошим и недорогим алкоголем. Необходим ли мне сейчас алкоголь? Нет. Это не так. Но я хочу напиться. Я просто хочу убежать от этих мыслей. Просто перестать думать! Я знаю, алкоголь не выход. Бла-бла-бла! Выход! На короткое время, очень короткое. Но это то, что мне сейчас и нужно. Просто забыть на этот вечер. Самый быстрый способ для меня – холодный глинтвейн.

Медленно открываю один глаз. За окном непроглядная темень. Экран телефона тухнет. «Подними руку, возьми телефон. Тебе явно звонили», – ворчание в моей голове. Подчиняюсь внутреннему голосу.

«Тебе сообщили? Придурка взяли. Он во всём признался. Наркоман из Бальбоа, хотел продать тачку за дозу. Кстати, я в порядке. Спасибо, что спросила»! – сообщение от Бена. Голова болит. Я улыбаюсь. Кажется, я люблю тебя, грубиян! Я счастлива, что ты в состоянии поругать меня за то, что я «не приходила» тебя навестить. «У меня куча дел, совсем забыла о тебе. Надеюсь, из тебя вытащили пару крошечных заноз», – быстро печатаю. Конечно же, он не отвечает. Я не могу сказать ему, что его бывшая выгнала меня, а друг запретил навещать.

Мне разрешают выйти на работу. Но, так как до этого случая на меня никто никогда не покушался, то полдня я занимаюсь бумажной работой, а другую половину провожу у психолога нашего департамента Кимберли Дэниэл. Она каждый день расспрашивает меня об одном и том же. Это раздражает, но я стойко повторяю заученные ответы. Только бы она допустила меня до работы. Но, Кимберли говорит, что мне ещё рано на улицы. Мы договариваемся с ней, что как только выйдет Бен, вместе с ним выйду и я. Зная, как страстно Бенни любит свою работу, я не сомневаюсь, что он захочет вернуться раньше, чем разрешат врачи.

Санчес, Дейзи и Декс постоянно навещают Бена. Я стараюсь не спрашивать у них про него. Разве, что как бы между прочего справляюсь о его здоровье. А сама еле сдерживаюсь, чтобы не засыпать их вопросами. Как там Бен? Какое у него настроение? Что он говорит, чего не говорит? Говорит ли он обо мне? Его бывшая всё ещё дежурит у его кровати? Между ними снова что-то есть? Она любит его? А он её? Любит ли он меня? И так до бесконечности! И все мои сны только про Бена. Хорошие и не очень, цветные и чёрно-белые. Со смыслом и простой набор картинок. Бен! Бен! Бен! И так день за днём, неделя за неделей. Дурочка наконец-таки влюбилась. Погрязла в своей любви.

После того, как мы проводили Клер в увольнение в баре у Хесуса, теперь можем посещать его без приглашений, в любое, конечно, кроме рабочего, время. Сегодня вечером здесь мало народу. Несколько копов и семья самого хозяина бара.

– Ты такая грустная всё время, дочка, – жена Хесуса, забирает пустой стакан Жасмин. Я осталась одна за столиком, ребята трутся у барной стойки. Старший сын Хесуса – бывший коп. Работал в Гондурасе. У него в кармане всегда парочка сумасшедших баек про банды бедной страны. – Моё сердце грустит, тётя Черо, – три стопки текилы дают о себе знать. – Где твоё сердце? – наклоняет она голову. – Не здесь, – качаю головой. Бен в больнице… Я вздрагиваю от грохота хохота Декса и Санчеса. – Ты её друг, Декстер? – смотрит Черо на Декса. – Да, тётя Черо, – кивает Декстер. – Так почему вы веселитесь, а Холи грустит? – указывает на меня. – Мы сейчас всё исправим! – восклицает Жасмин. – У Хесуса есть караоке! Сейчас будем петь! – хихикает Дейзи. – Да. Этого мне как раз не хватает! Я плакать готова, а вы хотите, чтобы я пела? Это вряд ли, – качаю головой. – Мы споём для тебя, – подмигивает мне подруга. И они, правда, поют, посвящая мне каждую песню. Начиная с «Я буду жить» и «Жёлтой субмарины», заканчивая грустной песней бедных мексиканских рабочих, которую на два голоса разложили Санчес и сын Хесуса Хуго. Теперь, когда бар погрузился в меланхоличную грусть, я тоже хочу спеть. The Band Pretty – If I die young. – Если я умру молодой, похороните меня в сатине… – начинаю я. И чем дольше я пою, тем тяжелее сдерживать слёзы. А позже, становится совсем невозможно. Если бы Бен не спас меня… Если бы не выжил сам… – Так наденьте же свои самые лучшие костюмы, а я надену жемчуг, – поднимаю глаза. В дверях стоит Бен. В своей чёрной куртке, тёмных джинсах, опираясь на больничную трость. – Чего я никогда не делала, – улыбаюсь ему, быстро машу ладонью. Друзья оборачиваются, видят его, окружают. Я заканчиваю петь, киваю аплодирующим, подхожу к толпе друзей. – Привет, О’Доннелл, – Бен вскидывает руку. – Привет, – улыбаюсь. Понимаю, что не видела его уже целый месяц. Тяжёлый месяц. И я невероятно сильно завидую Дейзи. Она может обнять его, чего я себе позволить не могу. Это удручает. Я бы с радостью запрыгнула на его руки, обнимала и целовала всё его лицо. Ты здесь! Ты жив! Уже не лежишь на больничной койке, и твоей жизни ничего не угрожает. И моему счастью нет предела!

Я не разговариваю с Беном, лишь сижу остаток вечера с опущенной головой. Припоминая мой пьяный визит в его дом несколько месяцев назад, Бен вызывается отвезти меня домой, замечая, что мне на такой грязной машине вообще не стоит появляться в Лос-Анджелесе.

– Спасибо, офицер, – закатываю глаза. Я слишком много думала о тебе, чтобы подумать о чистоте своей машины. – Ты ни разу не пришла, – тихонько говорит Бен. Он всё-таки начал эту тему. – Эмм… Не думала, что тебе это было нужно, – пялюсь в окно. – Не нужно, – хмыкает он. – Думал, что у тебя есть совесть. – Я не просила рисковать своей жизнью ради меня, – фыркаю. – Это моя работа. Надеюсь, ты бы сделала тоже самое. – Сделала бы, – киваю, а саму прошивает страх. – Надеюсь, этого не потребуется. – Я тоже надеюсь, – кивает. Он обижен, может, разочарован. Но виду не подаёт. Останавливается у моего дома, глушит мотор. Кажется, что собирается поговорить со мной, или что-то сделать. Но я не могу разговаривать. Мне стыдно. И я не могу разболтать про его бывшую и запрет Санчеса. – Холи, – начинает. Нет! Нет! Нет! – Спокойной ночи! – вылетаю из его машины. Быстро шагаю в свою квартиру. Прижимаюсь спиной к двери, закрывая её. Может, он хотел сказать, что не вернётся в полицию? Я бы не смогла сдержаться. Так какая разница где плакать?

Напарник не уходит из полиции! К моему величайшему счастью. Спустя ещё пару недель нас наконец-то выпускают на улицы. Я скучала! Знакомые лица торговцев наркотиками, проституток. Те же дети резвятся в парках, тот же шум у школ.

Мы с Беном непринуждённо болтаем на различные темы, не касающиеся нас. Но между нами всё равно какая-то недосказанность, неопределённость.

====== Часть 11. Терапия ======

Давно пора было отогнать мою Хонду на мойку. Надоело, что Бен смеётся надо мной. Вытаскиваю сумку из машины, торможу такси. Водитель болтает про хорошее утро, в то время как я перерываю сумку. Понимаю, что у меня пара баксов в кармане джинсов и всё. Больше ни цента. Водитель не собирается везти меня дальше. Я уговариваю его, ведь всего пара кварталов осталась. Но он выгоняет меня из машины. Урод!

Я не могла заплатить больше. Просто забыла бумажник в машине. Идиотка! Там ещё и водительские права. Иду по улице, прижимая сумку к рёбрам.

– Раз, два, коровка замычала, – напеваю. – Раз, два, ты ночью простонала, – допеваю пошлятину, которую придумал Декс. Испортил детскую песенку! – Тьфу! Дурак, О’Райли! – смеюсь. – Простите, мисс, – в меня врезается чёрный парень. Я взвизгиваю. Большие голубые глаза смотрят на меня. Я моргаю. Крайне редко, а точнее никогда раньше я не видела чёрных парней с голубыми глазами. Никогда раньше, кроме того дня, когда нас с Беном чуть не убили. Но голубые глаза так оттеняют тёмного цвета кожу. Это что-то волшебное. Как чёрный песок облепивший ультрамарин. – Ничего страшного, – я почему-то начинаю плакать, закрыв рот рукой. – Простите, простите, простите, простите… – парнишка убегает. Я плачу так сильно и громко, что не получается нормально вздохнуть. Я взорвусь сейчас от этого. Вхожу в участок. Всё ещё задыхаюсь. – Офицер О’Доннелл, с вами всё в порядке? – Холи, ты как? – Что случилось? – со всех сторон. И мне бы впору ответить, но спазм так сковал лёгкие, что сил нет даже вдохнуть. – Эй, эй, эй! – откуда ни возьмись возникает Бен и дарит мне две невесомые пощёчины. Чуть надавливает на моё горло и я, наконец, вдыхаю полной грудью. – Жива? – Да! – киваю. – Осмотрите её! – Бен уходит, и меня обступают офицеры – женщины. Америка пытается оказать мне первую помощь. – Сержант! Сержант, Уильямс! Это истерика. Со мной всё нормально! – отталкиваю её. Меня два часа держат в кабинете психолога. Кимберли предполагает, что у меня срыв. Обычный. Спрашивает не переживала ли я в последнее время стресс. Кроме ранения моего любимого? Никакого стресса! – Холи, съезди вот сюда, – Кимберли протягивает мне флаер. – Ты сотрудничаешь с ними? – хмыкаю, смотрю на картонку. Это проход в дельфинарий – реабилитация зависимых, бывших заключённых и душевнобольных, вывод из депрессии. – Мне не нужно. Я не страдаю ничем из вышеперечисленного! – хмыкаю. – Я не говорю, что это так. Холи, просто сходи. Тем более, что тебя с напарником сегодня не пустят на улицы! – Нет? – раскрываю глаза. – Нет, Холи. Я не разрешу. Я помню, как ты уговорила меня, когда выписали Бена. – Ким! – тру глаза. – Либо вы едете в дельфинарий, либо и завтра не выйдете. Оба! – раскрывает глаза. – Сукина дочь! – рычу. Кимберли смеётся. Сообщаю всё Бену. Он, к моему удивлению не против. Радуется свободному дню.