Останови моё безумие (СИ)

Я молчал целую вечность, откинув голову на спинку дивана и прикрыв веки, губы мои будто беспечно улыбались, подёргиваясь в равные промежутки времени, а брови остыло хмурились.

− Зачем ты здесь? − спрашивает вдруг, и я вздрагиваю от этого холодного голоса. Я не отвечаю на бессмысленный вопрос, а только приподнимаю голову, чтобы заглянуть в горящие отблесками пламени глаза.

«Не знаю», − хочется солгать, но губы отказываются, и я мотаю головой, отвечая на свой, не её вопрос. Снова опускаю голову на спинку, погружаясь в ничто, закрываю глаза.

− Почему ты просто не можешь оставить меня в покое? − голос всё так же холоден, хотя презренная теплота начинает прорываться из него высокими нотами.

«Она на самом деле не понимает, чего просит?» − говорит моё сознание, на этот раз отвечают мои губы, расширяя сумасшедшую улыбку с обнажением клыков и натягиванием щёк. Я почти слышу собственный безумный смех, но звуки уходят внутрь меня, оставляя безмолвной окружающую нас комнату.

− Что тебе нужно от меня? Зачем ты всё это делаешь? Зачем мучаешь меня? Оставь меня, слышишь? Уходи! Уходи, немедленно! Вон! Ненавижу тебя! − поток безнадежных вопросов слился с лавиной абсурдных фраз и я поднялся с дивана, приближаясь к выходу на три шага ближе… к Мире.

Она мгновенно съёжилась, испуг, отразившийся в её чистых хрусталиках глаз, заставил меня остановиться на расстоянии от неё, даже протянув руку, я не мог её коснуться, так далеко я обозначил дистанцию между нами.

− Ты не хочешь меня видеть… больше? − я сглотнул, не отрывая взгляда от её глаз, следил за малейшим изменением в их непроглядной глубине и желал найти ответ прежде, чем её голос соврёт, глядя в мои глаза.

− Нет, − прозвучал вердикт, она отвечала, не моргая и не задумываясь, не пытаясь слушать или услышать меня.

− Ложь, − без промедления, без эмоций, только лишая её возможности не смотреть мне в глаза, − Хочешь остаться здесь навсегда, потому что здесь нет меня?

− Да, − приговор.

− Ложь, снова, − желваки непрерывно дёргались, скулы болели, а глаза бегали по её лицу, не находя желанной уступки. Мира прятала свои руки за спиной, с каждым произнесённым ей словом теснее прижимаясь к двери, позади себя. − Скажи мне, что не любишь больше, что не любила никогда и обещаю… Я уйду. − Только один раз я разорвал этот поединок между нашими глазами, глаза скосились в сторону при пустом обещании. Но Мира не отвернулась, она всё так же смотрела в мои глаза, жаждущие правды? Лжи? Слов? Или молчания?

− Я ненавижу тебя! Слышишь? Ты мне противен! Противен!!! − закричала она.

«…− Я люблю тебя… Слышишь?

− Я молю Бога, чтобы ты не сказала обратного, чтобы я не услышал от тебя противных этим слов.

− Никогда. Слышишь, никогда не перестану тебя любить…»

Я расхохотался, отворачиваясь. Не знаю, зачем мои глаза приковались к белоснежной поверхности дивана, но они не могли оторваться от сплошной белизны, стеной выстроившейся передо мной. А истерический смех до болезненных колик всё никак не хотел останавливаться, по щекам текла какая-то странная жидкость, маленькими ручейками, и это была не кровь Макса, а моя, моя кровь, только пока ещё прозрачная, но уже солёная.

− Отойди от двери, − голос, приказавший сестре уйти, так сильно напоминал мой собственный, и я поверил в то, что смирился, тыльной стороной ладони я стёр лицо и, не смотря в лицо Мире, только слыша её шаги, я поменялся с ней местами: теперь я был у запертой двери, а Мира стояла посреди комнаты. Моя рука застыла на ручке, оттягивая её вниз, но, всё ещё не давая ей открыться.

− Если это так просто… Скажи, как мне? Как мне, возненавидеть тебя? Как остановить это безумие? Как перестать любить тебя? − Я не выдержал и обернулся через плечо, наверное, желая в последний раз запечатлеть её образ ангела в своей памяти, такой растяжимой для неё и такой предательской для меня.

Теперь… Теперь, глаза ее заволокло стеклянной пеленой непролитых слез.

Они будто не смели падать на горящие алым щёки, не желали покидать такого надежного приюта − теплого шоколада ее зениц.

Взгляд настороженный, она, кажется и сама не замечает, как ноги ее отступают назад, вглубь комнаты. Наши взгляды схлестываются в немом разговоре, Мирины невозможно громко кричат обидой и упреком, но я не настолько всесилен, чтобы объяснить истинную причину ее укора. Рука опадает, переставая держаться за металлическую ручку, но Мира не произносит ни слова. Она молчит, как и я. Я жду ответа. Терпеливо ожидаю её…

Еще на один шаг ближе...

Мира качает головой, отрицая, отступая, не отпуская.

Еще больше страха в ее глазах...

А я не чувствую, как иду.

Всхлип... Её…

Она в моих объятиях.

Я не забыл, каким приятным может быть ее запах, щекочущий мои раздувающиеся от

желания ноздри. Я обнимаю её жадно и до удушья, собственного и её, я тяну её вверх, находя беспокойные губы, всё ещё что-то шепчущие, что-то бессвязное… но порывисто отвечающие на мои поцелуи.

− … ненавижу… ненавижу…ненавижу, − повторяет она, неустанно осыпая поцелуями моё лицо, щёки с высохшей влагой, орошает их своими слезами, наконец, выпросившими себе свободу.

− …люблю…люблю…люблю, − шепчу я. Я толкаю её к дивану и усаживаю почти насильно, пристраиваясь на колени возле её ног, удерживаю её разгорячённые ладони в своих руках и продолжаю вглядываться в её глаза, лицо, губы, слёзы, улыбку.

Она порывается обнять меня и оттолкнуть, её непослушные руки хотят притронуться к моим взъерошенным волосам, а глаза упрекают и отворачиваются, преследуют и убегают.

− Ты должен был уйти… Должен был оставить меня. Это всё неправильно, − она качает головой и не смотрит на меня, отворачивается от моих губ, но прижимается к ним щекой, опуская веки. Я целую её. Осторожно и неслышно, как шестиклассник на большой перемене свою застенчивую одноклассницу. Проще, я целую свою сестру.

− Ты прогоняешь меня? Хочешь, чтобы я ушёл? − говорю, не отрывая губ от её мягкой, но солёной щеки.

Мира распахивает глаза и смотрит на меня, высвобождает руки из моей хватки и вцепляется ими в рукава моей рубашки.

− Не уходи, нет! − надрывно шепчет она. Она отчаянно мотает головой. В глазах её столько обиды на меня, что я перебираюсь на диван рядом с ней и пересаживаю её к себе на колени. − Я сделала тебе больно. Я обидела тебя, − бормочет она мне в грудь, не поднимая головы. − Но я не жалею. Ты должен был уйти. Должен был, когда я тебе позволила. Когда могла отпустить. Я не нужна тебе. Я… Я убила нашего ребёнка…

− Ты знаешь, что это неправда, − сказал я, напрягаясь, но, не переставая гладить её по спине.

− Правда. Я такая слабая, рано или поздно… это… всё равно бы произошло. Я просто обманывала себя иллюзиями. Я не делаю тебя счастливым. Я…

Мира неожиданно извернулась в моих руках и раскрыла полы своего халата, под ним была одежда: короткие шорты и свободная майка. Она похудела − это первое, что бросилось мне в глаза. Но она показывала мне совсем другое − синяки, много синяков, по всему телу.

− Я безобразна, − прошептала она, приникая губами к моей шее. Я обнял её крепко-крепко.

− Вовсе нет, − выдохнул я.

− Ты не можешь любить собственную сестру, Влад. Сестру, от которой пахнет кровью и лекарствами большую часть времени, − бормотала она, но она хотела, чтобы я всё это слышал. И я слышал. Я слушал.

− Могу. Могу и люблю.

− Нет, − запротестовала она. − Я хочу видеть тебя таким, каким ты был до встречи со мной. Хочу, чтобы ты жил, а не превращал свою жизнь в существование ради меня.

− Послушай меня! − я оторвал её от своей груди и обхватил её лицо ладонями, нервно потирая щёки большими пальцами. − Просто послушай!

Она молча кивнула, соглашаясь.

− Я не могу без тебя. Ты права, я живу ради тебя, но если бы не ты я не жил вовсе. Существование? Если без тебя я не умею дышать, то, как же мне жить, если ты уйдёшь из этого существования? Я люблю тебя, просто люблю и не ищу объяснений своему чувству, так не ищи их и ты. Просто знай, что ты должна быть со мной. Всегда.