Останови моё безумие (СИ)

Я улыбнулась через боль в мускулах, расширив губы в улыбке, задавая вопрос о питании в районном городе, а вилка брата громко ударилась о край тарелки, когда он расслышал мой простой вопрос, скрывший настоящее беспокойство.

Влад засобирался в дорогу, и родители всполошились и повскакивали со своих стульев, чтобы проводить сына в аэропорт: брат вежливо отказался от такой заботы. Он не забыл поблагодарить тётю Таню за чудесный завтрак, которого он так давно не отведывал, подтверждая мою смутную тревогу, что он тратиться на несвежую еду и питается исключительно всухомятку и полуфабрикатами. На лице доброй женщины отразились те же опасения, что выражали мои собственные, и я поспешно отвела взгляд и от её пытливых глаз, с уходом Влада из этого дома, как будто, начавших следить за мной ещё пристальней.

Мы даже не обменялись объятиями на прощание и только поэтому, пересилив нервозность, трясущую мои руки, я скоро встала на цыпочки и расцеловала брата в обе щеки, крепко ухватившись в его плечи для поддержки равновесия. Влад недоумевающе сверлил меня тяжёлым взглядом искусно пряча его от отца с матерью, желваки на его скулах непрерывно подёргивались и он не разрешил никому из нас пойти за ним дальше прихожей.

Его стройная фигура быстро пересекла аллею, и любимые нарциссы дольше меня глядели ему вслед распустившимися жёлтыми головами. Зависть этим гордым цветам вихрем пронеслась по венам, а томный их аромат ворвался в лёгкие вместе с глубоким вдохом и тоской, уже поселившейся в душе, из-за грозных ворот, забравших с собой силуэт в тёмной тройке.

Дни стали такими одинаковыми и неотличительными друг от друга, что время останавливалось не на секундной стрелке, а в песочных часах. Зыбучие песчинки были неумолимы, как проносящиеся мимо неуловимые мгновения, а сохраняющиеся в верхней части часов песочины всегда было жаль больше, ведь именно они непрерывно ускользали вниз, теряясь среди ушедших моментов.

Я застыла над недописанным холстом с поднесённой к нему кистью растушеванной тёмно-бурой краской. Этот цвет совершенно не подходил для раскраски букета брошенных на асфальт цветов, но выбрать что-нибудь яркое, например, идеально сочетающийся с моими мыслями об идее этой картины красный не получалось. Рука намеренно избегала касаться броских цветов палитры, а глаза упорно не замечали на ней ничего, кроме серого, чёрного, коричневого и того же тёмно-бурого.

− Возьми красный, − говорит не мой внутренний голос, а голос за моей спиной − сестры.

− Что? − будто непонимающе переспрашиваю у Лизки, а сама надеюсь, что она не задержится около меня и не вынудит меня воспользоваться советом, потому что это слишком трудно для меня, просто невыполнимо. Даст мне в покое дорисовать картину, чтобы и этот рисунок отправился в голодное пламя моей души, разгорающееся не так далеко − за оградой заднего двора.

− Думаю, если ты сделаешь упавшие розы красными, то получится очень эффектно, − по-своему объяснилась она. − Здесь и так много тусклых цветов, девушка в сером, как и туман, в котором рассеивается её маленькая фигурка, асфальт, пожалуй, слишком чёрен, но превратить в красный его было бы неразумно, поэтому остаются только розы. Кстати на чёрном, они будут смотреться очень даже ничего. Может быть, мне заказать такое платье? − добавила она, вслух озвучивая свои посторонние мысли.

− Ты, правда, так думаешь? − обернулась я к сестре, ухватившись за спасательную соломинку, возможно, пытающуюся вытянуть меня из тёмного царства бесцветия.

− Да! Точно тебе говорю, − закивала она мне, присаживаясь на маленькую табуретку рядом. Ей было немного неудобно сделать это с выпирающим животом, и Лиза растянула ноги вперёд, прикрывая их подолом длинного широкого платья.

Я отложила кисть в сторону, пообещав себе, что обязательно возьмусь за неё позже, разведя насыщенный красный, для закраски розовых лепестков.

− У тебя уже довольно большой живот? − вопросительно и дрожа всем телом, произнесла я, пытаясь выдать испуганное лицо за улыбающееся.

− Фуух, седьмой месяц всё-таки, − Лизка погладила живот, со счастливой улыбкой, любовно нахмурила брови в эти радостные мгновения ощущения жизни внутри себя и вновь посмотрела на мою картину. − Какая-то она у тебя совсем безрадостная?

− Эта тема такая, − отмахнулась я, не желая говорить о своей живописи именно сейчас и именно с Лизой. Честно говоря, меня удивило её появление в моей мастерской, и я спросила её об этом, сбивая её с мыслей о тематике своих картин. − Ты никогда не заходила сюда раньше?

− Да, не заходила, − пожала плечами Лиза и откровенно призналась: − Меня не интересует всякое искусство. Просто мама сказала, что ты здесь, а я зашла ненадолго, вот и подумала, что если не приду сама, то увидеть тебя сегодня не получится. − Она улыбнулась немного устало.

− Значит, соскучилась? − поддразнила сестру, прищуривая один глаз и позволяя вновь состриженной косой чёлке упасть на второй.

− Соскучилась, − махнула головой, соглашаясь, но без энтузиазма. − Может, прогуляемся по аллее, а картину ты потом дорисуешь? − предложила Лиза, схватившись за поясницу и подогнув ноги с намерением подняться с низкой табуретки.

− Ладно, −не стала пререкаться я, первой встала с пола, на котором сидела по-турецки и помогла сестре опереться о мою руку.

− Ты сама-то еле держишься! − воскликнула она, рассмеявшись собственной неудачной шутке, но вопреки её ожиданиям я присоединилась к ней собственным громким хохотом, с хорошо замаскированными признаками истерики.

− Пошли уже, гулять! − не выпуская руки сестры из своего локотка, позвала я.

Мы молча прогуливались взад и вперёд по ухоженной дорожке, смотря на цветущие деревья, распространяющие вокруг чудесный аромат, и густым цветом раскрывшиеся нарциссы, горделиво склонившие маленькие головки немного в сторону, словно каждый раз отворачиваясь от нас.

− Зачем было усаживать весь сад этими противными жёлтыми цветами? − раздражилась Лизка, передёргивая лицо, а я улыбнулась, но предпочла не отвечать на её риторический вопрос. Вместо этого я спросила о её муже:

− А где Толя? Он приехал с тобой?

− Нет, ты что?! У него же работа, столько заказов и всё на нём одном держится, − она глубоко вздохнула, ещё раз огладив живот свободной рукой, вынуждая меня отвернуться от этого зрелища.

− Понятно, − я помедлила, прежде чем решилась на вопрос, − Вы уже придумали, как назовёте малышку?

− Нет ещё. Толя каждый вечер, перед сном углубляется в справочник и зачитывает вслух для меня все женские имена, показавшиеся ему «достойными». − Лиза состроила гримасу в стиле «эх, мужчины!» тёти Тани и посмотрела на меня.

− И тебе ни одно не нравится? − запинаясь, спросила я, будто не заметив, как веселит её даже сам рассказ о каждодневных изысканиях мужа.

− Нет, почему же? Некоторые смотрятся действительно симпатично, но, в конце концов, меня одолевают мысли, что все они какие-то несуразные.

− Понятно, − ещё раз выдохнула я. − А как насчёт простенькой Маши или Светы?

− Ни за что! − горячо запротестовала Лизка. − Мою дочь, − она выделила местоимение ударением, − так звать не будут! − Это было категорично, но не убедительно.

− Почему? − постаралась удивиться я, не забывая об экспрессивном характере сестры.

− Ну, Мира! Ну что ты?! В самом деле?! Это же так просто! Это слишком просто! − возмущалась Лизка, решительно отметая идею с «простыми именами».

− А как тебе Владамира? − я честно не хотела произносить этого, честно. Просто можно же было хоть на одно мгновение обмануть себя и поверить, что внутри не горит огонёк не раз предавшей меня надежды на то, что Лиза согласится.

− Вот! − воскликнула она, подпитывая осколочки химеры в моей душе, ещё на одно целое мгновение. − Ещё одно несуразное имя! − и прошлые дребезги превратились в пыль, оседая на острых лепестках немых нарциссов, не плачущих.

− Я уверена, вы что-нибудь обязательно придумаете, − слова каким-то чужеродным голосом вырвавшиеся из какого-то чужого горла, с каких-то иных, не моих губ сорвавшиеся. − Иди в дом, прохладно. И я пойду… дорисую кровавые розы…