Бабочка

Несчастный, — подумала она. — На нем даже рубашки нет.

— Привет, — произнес Билл удивленно.

Она стояла, уперев руки в бока. Он смотрел на нее несколько выжидательно.

— Ты ведь приглашал меня покататься?!

Он все еще молчал. Затем медленно протянул:

— Да, конечно. Проходи.

Он подал ей руку. Когда она спрыгнула в кабину, спросил:

— Ты когда-нибудь каталась?

— Спрашиваешь! У меня колоссальный опыт.

— Если я попрошу тебя отдать концы, ты сможешь это сделать?

— Запросто! Концы? Какой из них?

Билл расхохотался.

— Пойдем. Я тебе все покажу.

Он поддерживал ее за локоть. Когда они спустились вниз, Труди не могла удержать возгласа от изумления,

Эта крошечная «Каталина» действительно была вторым домом для Билла. На прямоугольных окнах висели ситцевые занавески, на стенах — картинки с изображением парусников. На подушки, раскиданные по дивану, который походил больше на койку, были натянуты наволочки с морскими пейзажами. Камбуз блестел, над раковиной прибита деревянная полочка с расставленными на ней разными коробочками. Книжные полки находились прямо в стене и ломились от книг и журналов. В углу, где стена переходила в потолок, стоял маленький переносной телевизор. Пахло жилым. Труди неожиданно для себя подумала: а хватит ли еды в холодильнике для дальней поездки?

— Итак, почему такая честь? — Билл стоял очень близко.

Труди опустила глаза.

— Ну ты же приглашал меня. — Она стала читать названия книг: — «Происхождение Африки.» Я читала ее в школе. Отличная вещь. А ты читал Гипотезу Хантига?

— Да.

— Ну и как тебе?

— Я с ним несогласен.

— Знаешь, — Труди поставила книгу на место, рука ее случайно при этом задела Билла. — В Беркли есть женщина, Ребекка Канн, которая утверждает, что, изучив молекулу ДНК, мы сможем проследить историю происхождения человека на земле.

— А, «Дети Евы»? Я видел спектакль. Очень натянутая теория, насколько я могу судить. Но ты, я думаю, веришь во все это.

Наконец Труди взглянула ему в лицо. Он стоял так близко, что она видела золотистые блики в его карих глазах и солнечные морщинки в их уголках.

— Мы, наверно, на все смотрим по-разному, да? Билл не мог оторвать от нее взгляда. Эти зеленоватые глаза каждый раз что-то переворачивали в нем.

— Ну почему? Почему ты? Почему я должен все время думать о тебе и сходить с ума?

— Так я тебе и поверила. Все мужчины одинаковы. Но он уже целовал ее, она отвечала. Затем в разговор вступили их тела.

В тот момент, когда полицейский прилаживал штрафной талон на лобовом стекле ее машины, потому что у нее не было разрешения на стоянку, а в карманах брюк Билла, брошенных на полу, настойчиво гудела рация, Труди испытала огромный эмоциональный шок.

Билл был опытным любовником.

Он не торопил ее, был нежен, знал толк в ласках. Он читал ее сокровенные желания. Они сливались в гармонии до тех пор, пока она, бездыханная от страсти, не простонала, что любит его. Когда он достал презерватив и быстро и почти незаметно надел его так, как это делали в «Бабочке», Труди удивилась. Потом это чувство улетучилось, потому что все это было, очевидно, еще одним проявлением заботы и любви.

Разгоряченные и уставшие, они лежали на маленьком диванчике. Руки их были сплетены. Внезапно им захотелось сказать то, о чем они так долго молчали. Билл хотел знать о Труди все, начиная с момента ее рождения, и она рассказывала, рассказывала… Они говорили о делах, о планах слить две компании и расширить сферу интересов, о прогулке на «Каталине» в следующий уикенд и о художественных выставках, которые нужно будет посетить. Затем они снова занялись любовью.

Труди закрыла глаза, крепко прижалась к нему. Вот оно, настоящее. «Бабочка» мне больше не нужна.

Не успел сенатор выйти из самолета, как его окружили репортеры и защелкали фотоаппаратами.

Всех интересовало одно: Каковы сейчас шансы Дэнни Маккея, сенатор?

Немолодой уже сенатор улыбался из-под полы широкополой шляпы:

— Я полностью доверяю своему зятю. Дэнни Маккей — человек Бога. Мы незамедлительно разберемся с этой историей и снова займемся делом, то есть переездом в Овальный кабинет.

Он сел в машину и уехал, сияя и махая всем на прощание.

Но как только он оказался наедине с Дэнни в гостиничном номере, он дал волю чувствам:

— Что вы здесь, черт возьми, натворили?

В Дэнни не было его обычной уверенности и лоска. Три дня прошло с тех пор, как газеты напечатали эту байку, но вместо того, чтобы утихать, страсти все больше разгорались. Последние две ночи он совсем не спал — и это сказывалось.

— Не знаю, что и сказать, сэр. Клянусь, в этом замешаны демократы.

— Не трогай ты этих злосчастных демократов, сын. Я хочу знать, как ты дошел до того, что заделался содержателем борделя. А теперь еще и эти трущобы!

В номере повсюду были разбросаны газеты. Первые страницы пестрели репортажем о Дэнни Маккее: через свою частную компанию «Королевские фермы» он приобрел целый квартал трущоб в центре Лос-Анджелеса. Фотографиям жалких, полуразрушенных домишек предшествовала история о сутенерах, проститутках и наркоманах, обитающих в этих наводненных крысами и тараканами жилищах.

— Говорю вам, сэр, — устало произнес Дэнни, — я просто физически не мог лично проехать через всю страну и лично познакомиться с предприятиями, куда вкладывал деньги. Я купил «Королевские фермы» у Беверли Хайленд — вам известна ее безупречная репутация. Она бы не продала мне компанию, если бы знала о существовании этого публичного дома.

Старик взял сигару, не спеша развернул, зачистил конец и долго разжигал.

— Тебе здорово повезло, сын мой, что я приехал к тебе на подмогу, — затянувшись, произнес он. — У нас есть еще время перед съездом, чтобы спасти твою шкуру. Сегодня ты выступишь по телевидению и скажешь Америке, что ничего не знал об этих грязных делах, что сожалеешь о том, что оказался вовлеченным в эти сплетни и что немедленно начнешь выправлять положение. Мы должны полностью очистить тебя от подозрений.

Дэнни закрыл глаза и кивнул Он не любил своего свекра, но у старика была власть. Это хороший знак, что он бросился на выручку своему зятю. У Дэнни еще остались сторонники, правда, из нервных и истеричных. Сегодня вечером будет его лучшее выступление на телевизионном экране. Он попросит прощения у страны. И страна, без сомнения, его простит.

Лейтенант О’Мэллей в сотый раз пожалел, что ему поручили это дело. История была запутанная, что начало приводить к обострению у него язва. И теперь этот новый поворот — еще одна фотография, которая, в отличие от той, первой, снятой в борделе, без всякого сомнения, была подлинной. Водичка становилась все более мутной.

Женщина, явившаяся на днях в полицию, требовала наказания Дэнни Маккея. Сейчас она пила кофе в приемной. Напоминала она выцветшую, высушенную фермершу из Техаса, которая давно похоронила мужа, живет одна и хочет немного приключений.

Дэнни Маккей и Боннер Первис.

Боже мой!

Детектив зашел в туалет, тщательно умылся, почистил ногти и гладко зачесал волосы. Утро явно обещало быть испорченным: наверху требовали закрыть дело, но тут объявилась эта женщина в цветастом ситцевом платье и стоптанных башмаках и буквально посадила его на бомбу замедленного действия.

Фотография была подлинной — что правда, то правда. Она сказала, что снимала сама в 1955 году, когда в их город заехал церковный автобус, и она согласилась разместить в своем доме двух постояльцев. Она сделала это из чисто христианских побуждений и получила в награду проклятие Сатаны. Этими двумя были Дэнни и Боннер.

— То, что вытворяли эти ребята, просто неслыханно. Я сама застала их в спальне.

В общем, снимок выглядел достаточно невинным: два обнаженных улыбающихся молодых человека сидели в корыте с водой и явно веселились. В одной руке они держали по круже пива, другая рука — на плече друга. Ребята просто хорошо проводили время.