Считай звёзды (СИ)

Ясно лишь то, что он выставил меня в самом ужасном свете перед самой собой, бросив давиться чувством отвращения и едким непониманием.

Выдыхаю, закрывая за собой дверь ванной комнаты, и плечом опираюсь на ледяную стену, наслаждаясь её мерзким холодом. Остываю.

Слишком много мыслей об этом типе в моей тяжелой голове.

***

В большинстве случаев, теплый душ расслабляет тело, позволяя и мысленно слегка передохнуть, но этот вечер и пара часов в горячей ванной сделали из О’Брайена настоящего неустойчивого паралитика, нервозно реагирующего на любой шум. И даже собственные мысли порождали тик. Постукивания пальцами по мрамору, покусывание губ до крови, беспощадное щипание кожи шеи. Обычно лицо красное, румяное после ванной, но сейчас Дилан видит лишь, как сильно и четко выражаются круги под глазами на бледной коже. Белки покраснели от напряжения. Что-то ненормальное бурлит в вечно ледяной крови, заставляющее его часто сглатывать.

Смотрит в зеркало. Стоит, немного покачиваясь от легкой вялости в ногах после долгого пребывания в воде. От физической тяжести тянет присесть на край ванной, но лишь опирается рукой на раковину, ладонью второй грубо проводя по усталому лицу. На экране телефона мерцают пропущенные звонки от Нейтана. Время позднее. Около часа ночи, и парень молится скорее оказаться в кровати, но хорошо осознает, что не сможет уснуть. Опять. Может, здесь где-то есть мини-бар Митчелла? Дилан выпьет и расслабится.

Что же его гложет так сильно? До дрожи в пальцах.

Сердце ноет при каждом вздохе, приходится делать аккуратные небольшие глотки кислорода. В чем его проблема? Конечно, да, О’Брайен числится нестерпимым придурком, но даже этот придурок иногда переживает. Один из лечащих врачей в больнице как-то сказал ему… После приема, будто невзначай.

«Старайся не испытывать сильных чувств. Как бы грубо не звучало, затолкай эмоции поглубже в свой задний проход. И жить станет проще».

Дилану было девять. И тогда ему не удалось распознать смысл сказанного, а теперь всё стало ясным, как чертов летний день. Тот самый. День в конце августа. Когда он впервые ощутил жар, что ни есть реальный эмоциональный скачок. Сколько ощущений, сколько мыслей, сколько давления. И всё было в нём. В человеке, который понятия не имел, что температура его тела способна подскочить настолько высоко.

Обеими руками давит на край мраморной раковины, немного согнувшись, чтобы лбом коснуться поверхности зеркала, и резко выпрямляется, уставившись на себя. В свои глаза. Карие, темные, холодные. Угрюмый тип, полный негативных мыслей. Кожа пропитана этим отрицательным настроем к окружающей действительности. Так, почему? Каким образом это произошло?

Почему она заметила его в тот день?

Хмуро морщит лицо, бросая полотенце на стиральную машинку, и хватает темную футболку, натягивая на влажное тело. Без желания видеть себя в зеркале, поворачивается к тому спиной, чтобы укрыться оставшейся кофтой. Рукава еле налезают на плечи. Ворошит темные волосы, разбрасывая капельки уже прохладной воды в стороны, и выходит в морозный коридор, невольно пожелав лечь спать прямо в ванной.

Пар выходит огромным облаком, растворяясь в темноте. Выключает свет, оставшись топтаться на пороге какое-то время, чтобы глаза привыкли к кромешному мраку, застывшему во всём доме наряду с холодом. Весна в этом году не щадит.

Начинает пускать пар изо рта на ладони, двинувшись медленным, тихим шагом вперед. Нет желания привлекать к себе лишнее внимание. Тем более, что-то ему подсказывает, девушка не просто так не покидала остаток дня свою комнату. Сидела в ожидании, что он закроется в комнате.

Обнимает себя одной рукой, ужасаясь такому морозу, и берется за ручку своей двери, уже предвкушая возможность закутаться в одеяло, которое вряд ли спасет его, но тихая мелодия останавливает процессы в его организме. Железная ручка обжигает пальцы, так что отпускает её, оборачиваясь. Кое-кто слишком неуверенно давит на клавиши музыкального инструмента. Дилану стоит поучиться контролировать свои внутренние позывы, но в данный момент времени он не способен, поэтому сует одну холодную ладонь в карман джинсов, пока приближается к двери комнаты Райли, надавив на поверхность той сжатым кулаком. Встает на пороге, спрятав уже обе руки в тепло, и тихо выдыхает, стерпев боль в груди.

Девушка смотрит на него, еле повернув голову. Пальцы замерли над клавишами. В помещении темно. Райли не шевелится, сидит, сутуло приспустив плечи, но странно спокойный взгляд опущен в пол. Ждёт его слов? Это верно, он ведь сам вошел, значит, с какой-то целью. Логично. Но Дилан продолжает молча исследовать комнату, редко возвращаясь зрительно к девушке. Она бы сохранила всеобщую тишину, но вечер дает знать о себе. Дает повод вновь чувствовать себя… Как?

Тяжело. Так почему бы Финчер не принять витамины? Ей станет гораздо легче.

Проблема в том, что подобные состояния не проявляют желания исчезнуть. Некоторые люди, находясь в апатичном расположении духа, не спешат помочь себе. Они утопают в грязи смутного сознания, позволяя самим себе без борьбы пойти ко дну.

Не то, чтобы Райли стремилась добить себя, но и не спешила потянуть руку к спасительной баночке, стоящей на краю рабочего стола.

— У тебя бывает такое… — она справляется с головной болью, направив взгляд обратно на клавиши. Выглядит не хмуро, но обеспокоенно. Наверное, зря заговаривает, но… Ей хочется поделиться. Даже если этот тип — последний, с кем она бы попыталась настроить контакт. Сейчас О’Брайен — единственный рядом. К сожалению.

Дилан медленно переводит внимание на девушку. Она ласково проводит пальцами по клавишам, но не давит, чтобы избежать их звука, рвущего мрак.

— Когда становится грустно. Внезапно, — голос немного надорван. Она плакала? Или в горле ещё стоит ком? В темноте не разобрать толком.

— Пока ты был в ванной, я спустилась, чтобы сделать себе чай, — моргает, скованно шепча. — И меня вдруг охватило сильное уныние, — часто сглатывает, словно во рту находится что-то, мешающее ей говорить.

— Тебе это знакомо? Вот так, неожиданно хватающая тебя грусть, печаль, я не знаю, — тараторит, сильнее сводя брови к переносице, а взгляд больше наполняется мрачностью. — Трудно объяснить то, чего сам не понимаешь, прости, — начинает жалеть, что вообще попыталась открыться.

И опять всем пространством овладевает тишина. Райли нежно давит на клавиши, морщась от кривого, неприятного звучания. Отвратно. Никаких способностей к музыке.

— Я всё детство играл на скрипке.

Янг перестает так активно моргать. Секунду пялится на клавиши, после поворачивает голову, уставившись на парня, который сжимает губы, скривившись от воспоминаний, вот только его неприятие отходит на второй план по значимости.

Губы Райли еле дрогают в улыбке. Она всеми силами пытается сдержаться, но выдает сбивчиво:

— Н-на скрипке? — не останавливает свое воображение, рисующее данную картину, и девушка шире улыбается, ладонью скрывая губы, но выражение лица всё ещё напоминает истеричное, болезненное, а ведь улыбка должна отражать именно светлые эмоции.

— Я считал, это круто, — Дилан сам не понимает, что несет, просто, ему всегда казалось, что ни одну проблему не решить, если штурмовать ею голову, поэтому он переводит тему, отвлекая девушку чем-то нелепым. Держит руки в карманах, подходя ближе к длинной мягкой «скамье», а Райли двигается в бок, чтобы дать парню присесть:

— Правда? — она старается не смеяться, чтобы не смутить его.

— Да, поэтому всё детство я херачил на скрипке, — садится на другой край, уже не пытаясь коснуться Райли коленом. — Как ты догадываешься, я был далеко не социально приспособленным.

— А сейчас ты приспособлен? — девушка хихикает, утирая мокрые веки, а Дилан издает фальшивый смех, кинув на неё взгляд:

— Тонко, крольчатина, тонко, — и вновь смотрит на клавиши, вздохнув, прежде чем продолжить:

— Мать ненавидела скрипку. Я играл ужасно, она только и делала, что вынуждала меня бросить этот инструмент, а мне почему-то казалось, что за скрипкой будущее музыки… — щурит веки, задавая вопрос самому себе. — Серьезно, что со мной было не так?