Влюбленный скрипач (сборник)

На крыльце Кира демонстративно оступилась, вцепилась в его локоть, опять приникла, прилегла всем телом, как бы говоря: «Ну вот она я, совсем близко, совсем доступно, ты же мужчина, возьми».

С Невы налетал холодный ветер, и в голове прояснело. Алкогольный жар развеялся, мысли обрели привычную ясность. И где-то в глубине сильной темной рыбиной прошла Кирина фраза: «Я думала, у вас дети моего возраста».

Вот оно!

Семен вспомнил ту давнюю новогоднюю ночь, вспомнил, как он обнимал Женю, и баюкал, и боялся потревожить. Как будто они были не мужчина и женщина, а отец и дочь…

Кира все продолжала цепляться за его руку, прижималась, щебетала что-то с горловым соблазнительным хохотком, но Семен ее уже почти не замечал. Даже странно как-то было – кто эта почти незнакомая, неприятно настырная девица, что изо всех сил вешается ему на шею, и смеется призывно, и губки облизывает остреньким язычком? Семену вспомнилось, как во время службы в Германии приятель из посольства – культурой он, что ли, заведовал? – вытащил его из добропорядочно-социалистического Дрездена в Западный Берлин. Собственно, Западный Берлин тоже был вполне добропорядочен, но там имелся вполне буржуазный «квартал красных фонарей». Тамошние девицы вот так же хватали за локоть, прижимались, похохатывали, губки облизывали – завлекали. И пахло от них так же – до приторности сладко и душно. Тьфу, пакость! Семен тогда так никого и не выбрал – от врожденной брезгливости. А посольский приятель потом долго его поддразнивал за такое «пуританство».

У Кириного дома Семен было приостановился, но пришлось провожать до квартиры – как же иначе, ах, у нас там вечно какие-то приблудные хулиганы, и соседи ужасные, страшно!

Никого там, ясное дело, не оказалось. В подъезде Кира тут же полезла целоваться, как бы не в силах сдержать налетевшую страсть. Но Семен твердой рукой отстранил ее, довел до квартиры и попрощался вежливо и равнодушно:

– До свидания, Кира Григорьевна!

– Пока, папочка, – презрительно бросила она и хлопнула дверью.

«Вот интересно, – подумал Семен, – она меня к себе тащила, а там же вроде муж должен наличествовать?» Как она себе это представляла – почти что на глазах у супруга? Или мужа уже куда-то сплавить успела? Впрочем, наплевать! Что ему Кира Григорьевна с ее страстями. Домой!

В спальне было темно и тихо. Даже Жениного дыхания было не слышно. Спит?

Скользнув под одеяло, Семен, против обыкновения, не отвернулся к стенке, а разлегся на спине, закинув руки за голову – широко, вольно, даже слегка задел Женины волосы, так что по коже пробежала тревожная дрожь.

Уж конечно, она не спала. Легко, едва касаясь, провела пальцами по его шее. Семен слегка дрогнул плечом, как бы придвигаясь, но ничего не предпринял, предоставляя инициативу ей. Первые робкие ласки сменились более настойчивыми, к пальцам добавились губы, язык… Семен почувствовал, как пробуждается желание, как все, все тело наполняется жаркой силой, – но по-прежнему не шевелился, только принимал, только впитывал кожей, нервами, всем телом тот жар, которым она так щедро с ним делилась.

Вот ведь какая штука-то! Он всегда считал, что атаковать – дело мужское, и ухаживать – дело мужское, и ласкать, и разжигать! А тут отдал это право ей – и оказалось, что это так сладко, так томительно и так остро! Подумаешь, лишние килограммы! Какие же они лишние – они делают ее тело таким мягким, таким родным, таким… своим! От нее пахло молоком и еще чем-то – тайным, темным, терпким.

А она все трогала, и гладила, и целовала, и разжигала – и уже сил никаких не было терпеть дальше! А пожар все разгорался, все выше, все сильнее, все веселее гудело жаркое темное пламя!..

Он достиг вершины чуть раньше и с незнакомым острым наслаждением еще следил за ее последними содроганиями.

С коротким хриплым всхлипом Женя прижалась к его плечу. Плечу стало мокро. Любовный пот? Слезы?

– Не плачь, родная! – Семен сильно прижал ее к себе и уловил еле слышный шепот:

– Ты вернулся.

Смутившись, он попытался отшутиться:

– Да я вроде каждый день возвращаюсь, куда ж я денусь-то.

Не отрываясь от его плеча, Женя помотала головой:

– Нет. Ты давно уже… А я… я ничего не могу…

– Ничего себе «ничего»! – Семен повел плечами, усмехнулся – все мышцы гудели сладкой истомой – и, приподнявшись, поцеловал ее грудь. Женя сдавленно ахнула:

– Семен! Я… у меня сил больше нет!

– Это у меня сил больше нет! – грозно зарычал он. – Потому что ты не дала своему старому мужу спокойно поспать. А муж у тебя уже старенький, его нужно холить, лелеять и беречь!

Он прижал Женю еще крепче и захохотал от острого ослепительного счастья. Удивительно, но даже в далекие, почти забытые времена, когда он, двадцатилетний пацан, жадно глядел на проходивших мимо училища девчонок, – даже тогда он не чувствовал себя таким сильным и молодым!

Света

1. Не хуже других!

В институт с первого раза она, конечно, не прошла. И, главное, никого в семье это, похоже, не взволновало. Ну конечно, всхлипывала Света, мать всегда говорила: «Танечка у нас беспроблемная!» Сперва Света еще переспрашивала: «А я, мамочка, проблемная?» – потом перестала. Поняла.

Танечка росла красоткой. А она, Света… нет, не то чтобы совсем уродина, вроде Инны Чуриковой, но – никакая. Тонкие губы, покатый лоб, глаза какие-то невразумительные. Фигура не толстая, но квадратная, как будто не женская. Вот волосы только хороши: густые, пышные, по-настоящему роскошные. Зато ноги – она зло взглянула на ненавистные конечности – тридцать девятый размер с толстыми, как колонны, щиколотками. Широкая кость, черт бы ее побрал!

Семен Петрович старался ее приласкать, повторял «ты моя умница», но от этого было только хуже. Умница! Будь хоть семи пядей во лбу, хоть двадцать раз отличницей, а кому это нужно с такой, с позволения сказать, внешностью? Тут не то что замуж – а воспитание приучило ее к тому, что женщина может быть полноценна только в браке, – тут на свидание-то никто не позовет.

И что остается? Только доказывать, что она, умница, ничуть не хуже красавицы Таньки? Учиться, учиться и еще раз учиться? Умница! Даже в институт поступить не смогла!

И Сергей, который подошел к ней, когда она плакала в институтском сквере после вступительных экзаменов, – он просто ее пожалел и, конечно, больше не позвонит. Тем более, он старше, зачем ему такая уродина, да еще и дура?

Но он позвонил. И даже на свидание пригласил – невероятно! Может, жизнь еще и не кончена?

На самом деле в Светиной внешности не было ничего такого, что нельзя было бы исправить умелым макияжем и грамотно подобранной одеждой – идеальных красавиц мало, остальные как-то так обходятся, и ничего, – но в семнадцать лет собственная некрасивость, даже надуманная, разрастается до масштабов вселенской катастрофы.

Ведь что-то же Сергея в ней привлекло? Искренность? Порывистость? Благодарность за малейший знак внимания? Во всяком случае, роман их развивался стремительно, и ранней осенью Света привела его к себе домой, сообщив гордо:

– Знакомьтесь, это Сергей, мой муж!

Но, победив в брачной гонке – и я не хуже других, и я замужем! – она вовсе не собиралась прощаться с карьерными амбициями: днем работала, а по вечерам и в выходные сидела над учебниками, заставляя себя не замечать ни слипающихся от постоянного недосыпа глаз, ни гадкой, непрекращающейся тошноты…

В институт она поступила на следующий год, сразу после родов, бегая на экзамены и консультации между кормлениями. Женя, как военнослужащая, вышедшая на пенсию рано, не отказывалась посидеть с крошечной Яночкой, но губы поджимала недовольно. А Сергей заявлял в открытую:

– Куда рвешься? Посидела бы с ребенком хоть год!

Света так гордилась, увидев свою фамилию в списке принятых, так надеялась, что дома услышит:

– Умница наша! И работала, и беременная готовилась, и прошла!