Влюбленный скрипач (сборник)

Тома качнулась и чуть не упала с лестницы. Юрий успел подхватить молодую женщину на руки. Тело ее показалось ему невесомым. Она прижалась к груди нежданного спасителя и вздохнула:

– Поздно! Я потеряла его любовь! И никому теперь не нужна…

– Вы такая молодая! У вас все впереди! – попытался успокоить ее Юрий, ставя на ноги.

Толик прошел мимо и даже не замедлил шаг. Юрию стало безумно жаль эту брошенную и отвергнутую женщину. Она запала ему в душу, но в ту минуту он думал только о спасении Саши.

Когда шасси самолета оторвались от земли, Юрий вздохнул:

– Ну, слава богу! В Швейцарии тебя спасут! – Он наклонился к Саше и легко поцеловал ее в губы.

Тёма спал на руках у Лены. Настенька тоже задремала в кресле.

– Послушай, Юра! Я выполнила контракт. Ты теперь богат. Я тоже… Но я люблю Давида… Отпусти меня! Очень прошу!

– Не волнуйся, пожалуйста! – Он погладил Сашу по голове. – Я сделаю все, что ты захочешь, только позволь мне иногда видеть детей. Знаешь, я лишь сейчас по-настоящему почувствовал себя отцом и понял, как это замечательно.

22. Секреты счастья

Прошло полгода с тех страшных дней, когда Саша боролась за свою жизнь. Они с Давидом остались в Швейцарии и поселились в доме, где раньше жила Мария Александровна. Тёме уже исполнилось шесть с половиной месяцев. Малыш рос веселым и, несмотря на все события, которые произошли во время Сашиной беременности, очень спокойным. Настя теперь называла Давида папой, а когда приходил Юрий – и его тоже.

– Доченька, ты реши, кого хочешь называть папой. Не бывает у детей двух пап, – пыталась объяснить малышке Саша.

– А у меня будет! – Характер у девочки оказался доминантный.

Где бы Настя ни появлялась, все внимание тут же переключалось на нее. Она была очень непоседливым, шаловливым ребенком, и иногда Давиду приходилось даже повышать на нее голос. Обоих пап Настенька слушалась беспрекословно. Павлик по-прежнему учился в Англии. Лена уехала в Кривой Рог, и они с Толиком поженились. Единственное, чего не хватало в их семье, – это детских голосов, что порой очень удручало Лену.

И вот однажды Толик, придя домой, с загадочным видом сказал:

– Я хочу взять тебя с собой в одно место.

– Во-первых, согласна, во-вторых, куда? – Они жили душа в душу.

– Приедем – увидишь! – хитро улыбнулся муж.

Приехали они в какой-то провинциальный городок, название которого Лена не успела прочитать. Здесь было уныло, безлюдно и грязно. У одного из домов сталинской постройки они остановились. Лена прочла: «Городская больница».

– Что, кто-то из друзей болен?

– Нет. Сейчас все поймешь!

Он взял ее за руку и повел к дверям больницы.

Их встретила пожилая женщина с уложенными в пучок седыми волосами и с улыбкой сказала:

– Все же решили!

– Да! Это моя жена – Елена Викторовна.

Женщина теплой сухой рукой дотронулась до протянутой Лениной руки.

– Ну пойдемте. А то малышке уже скоро спать надо! – Лена удивленно посмотрела на мужа. – Сашу тоже уже привезли, он в ординаторской сейчас живет!

Пока они шли длинными коридорами, выкрашенными в унылый оливковый цвет, Толик сказал Лене:

– Мама этих детей умерла от туберкулеза. Мае только восемь месяцев, а Саше – пять лет. Ты полюбишь их, я знаю!

Когда Лена увидела девочку, слезы выступили у нее на глазах.

– Ну здравствуй, доченька! – Она протянула руки к девочке, а та в ответ – тоже.

Взяв малышку на руки, Лена прижала ее к себе. В это время привели Сашу: большеглазый, со стриженым затылком, с цыпками на руках, он казался трогательным и беззащитным.

– Здравствуй, сынок! – Толик тоже подхватил мальчика на руки. – Ну вот и вся семья в сборе! Документы я уже оформил. Можем ехать.

Ольга Николаевна перекрестила удаляющуюся машину.

– Ну, слава богу! – вздохнула она.

Мария Александровна после отъезда дочери как-то быстро сдала, стала грустной и, вопреки обыкновению, малоразговорчивой. Это сразу заметили однажды навестившие ее Толик и Лена.

– Вы себя плохо чувствуете? – спросила Лена.

– Жизнь прожита, а теперь я одна, никому не нужная старуха.

– Ну что вы! Вы всем нам очень нужны!

– Спасибо, деточка, – грустно улыбнулась она. – Толик, я знаю, ты все можешь! Мне хочется побывать в Израиле. Устрой мне поездку.

– Не вопрос. Исаак Моисеевич теперь в Израиле живет! Я ему сегодня позвоню, и мы все обсудим…

Жара и ослепительное солнце Израиля быстро развеяли тоску Марии Александровны. В аэропорту ее встретил Исаак Моисеевич.

– Я очень рад вас видеть, голубушка! – От его недавней болезни не осталось и следа, только глаза подернулись печалью, словно выцвели.

Он тоже был очень, очень одинок.

Исаак Моисеевич, привезя гостью в свой шикарный особняк, заявил, сияя улыбкой, что выделяет для нее целый этаж.

– Ну что вы! Это слишком, – засмущалась Мария Александровна. – Мне бы только комнатку!

– Для тещи моего сына я готов на все!

Утром он спустился на кухню и застал Марию Александровну у плиты. Пахло домом и уютом. Это было впервые за много лет. Дом ожил. А через год они поженились.

Вернувшись в Женеву, в свой опустевший дом, Юрий почувствовал, что теперь не сможет больше оставаться один, а также понял, что Саша уже не его… А еще ему часто вспоминалась стройная, большеглазая женщина, хрупкая и легкая, почти невесомая. Она снилась ему ночами и занимала все мысли днем.

Через месяц, поняв, что от этого наваждения ему не избавиться, Юрий позвонил Лене.

– Ты не знаешь, кто эта женщина, которую мы видели там, в Кривом, когда собирались в аэропорт. Она еще что-то говорила Толику… – Юрию не хотелось повторять, что именно.

– А, это Тома, – сразу сообразила, о ком идет речь, Лена, – его бывшая жена.

– Ты можешь узнать ее адрес.

– Да, конечно, но… она лечилась от алкоголизма и… Впрочем, я попробую.

К вечеру листок с адресом Томы был у него в кармане, а через пару дней Юрий уже летел в Россию.

Он долго выбирал букет для Томы, придирчиво осматривая каждый цветок. Молоденькие продавщицы, как ни странно, не злились на настырного покупателя, а только переглядывались и тихонько хихикали. Букет получился огромным: тридцать семь нежно-розовых роз, готовых вот-вот раскрыть свои бутоны.

Стоя под дверью Томиной квартиры, Юрий волновался как мальчишка и несколько минут собирался с духом, не решаясь позвонить. Увидев Тому на пороге, мужчина почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Освещенная ярким электрическим светом, она показалась ему еще красивее. Тома была в рабочем халате, кое-где перепачканном краской, а в руке держала акварельную кисть.

– Здравствуй! Это тебе! – Он протянул ей букет.

Тома сразу вспомнила то свое падение на лестнице и сильные, ласковые руки, которые подхватили ее. Тогда еще она вдруг подумала, что за этим мужчиной пошла бы на край света.

Пристальный взгляд Томы и ее молчание вконец смутили Юрия.

– Ты рисуешь? – спросил он только для того, чтобы что-то спросить.

– Да! Увлеклась… – Она переминалась с ноги на ногу, похоже, тоже не зная, как продолжить их разговор. – Проходите! Чаю выпьем.

Смешная, да разве смог бы Юрий сейчас сделать хотя бы один глоток.

– Нет, – решительно произнес он. – Я за тобой! Мы улетаем в Швейцарию, если ты, конечно, согласна.

Улыбка осветила ее бледное тонкое лицо.

– Я согласна. А как твое имя?

После оформления документов они улетели в Женеву, и через год у них родился сын.

Эпилог

Тёма был одет во фрак с бабочкой. На первое выступление юного музыканта собралась вся семья и, конечно, гости: бабушка с Исааком Моисеевичем, Лена с детьми и Толиком, Юрий с Томой и сыном. Тёма играл на скрипке концерт Шумана. Смычок в маленьких, сильных пальцах мальчика казался продолжением его руки, рождая музыку, от которой хотелось смеяться и плакать одновременно. Так мог играть только настоящий скрипач!