Мой суженый, мой ряженый

— Николай Николаевич! — перебила его Женя. «Сейчас или никогда, — стучало у нее в мозгу, — потом будет поздно и неловко».

— Да. — В светлых, пронзительных глазах Столбового промелькнуло удивление. — Вы что-то хотите мне сообщить?

— Я… да… — Женя моментально залилась краской. — Дело в том, что… что до Нового года я, возможно, не успею привести материалы в нужную готовность. Возможно. — Она подчеркнула последнее словно.

— Почему? — деловито осведомился Столбовой.

— Это глупо, Николай Николаевич. Это так глупо. И мне… мне очень стыдно.

— Да говорите же! — Он заметно повеселел. Видимо Женино смущение его не злило, а забавляло.

— Понимаете, я… хожу в хор, — одним махом выпалила она.

— В хор? — Лицо профессора вытянулось от удивления.

— Ну да, в хор. Это занимает совсем немного времени, всего два вечера в неделю. И от дома недалеко. И вот сейчас, вернее, ближе к Новому году, там ожидается поездка в Петербург. Вы… презираете меня, да? — Женя опустила голову, не осмеливаясь взглянуть на профессора.

Тот положил мел и легкой, пружинистой походкой сошел с кафедры. Приблизился к Жене, сел рядом с ней на скамейку.

— Почему я должен вас презирать? — Его голос звучал мягко и даже участливо.

— Потому что… я такая дура. Мне предлагают ехать на конференцию, а я… я…

— А вы любите классическую музыку, — закончил Столбовой с улыбкой. — Что ж в этом плохого, милая Женя? Нельзя же существовать только расчетами и формулами, должно быть что-то для души.

«Он говорит как Любка», — с удивлением подумала Женя. Она чувствовала невероятное облегчение. Значит, профессор не сердится на нее и готов отпустить на несколько дней.

— Я сам очень люблю петь, — признался Столбовой, похлопывая Женю по плечу. — И я прекрасно понимаю, что вам необходим отдых, разрядка. Вы же совсем еще юное существо, а вкалываете, как зрелый научный сотрудник. Конечно, поезжайте куда хотите, мы все успеем. Конференция лишь в конце января, до этого времени можно написать новый учебник или, на худой конец — статью.

— А как же наши занятия три раза в неделю? — робко поинтересовалась Женя.

— Что ж, пока отменим это решение. Будем встречаться, как раньше, два раза. По правде говоря, вы так плодотворно трудитесь дома, что мои советы в скором времени станут вам без надобности.

— Что вы говорите, Николай Николаич! — Женя смотрела на преподавателя счастливыми глазами. Его лицо с суховатыми, волевыми чертами под ее взглядом смягчилось, разгладилось.

— Я знаю, что говорю. Вот увидите, Женя, вас ожидает большое будущее. Только не вздумайте лениться, и все будет в порядке.

— Ни в коем случае! — горячо пообещала Женя.

Дома она, прежде всего, поделилась своей радостью с Ксенофонтом.

— Ксён! Ты представляешь, мне прочат большое будущее! И меня отпускают в Питер!

Кот, которого Женя держала в тесных объятиях, недовольно заурчал и сделал попытку схватить ее зубами за руку. Она ойкнула, увернулась со смехом, Ксенофонт соскочил с ее коленей на пол и гордо поднял трубой пушистый хвост.

— Завидуешь, — укорила его Женя.

— Мяу! — патетически возразил Ксенофонт.

— Иди, ешь свой «вискас», там полная миска.

Кот пристально поглядел на нее желтыми глазами-плошками и степенно удалился на кухню. Вскоре пришла мать. Женя встретила ее в прихожей с сияющей физиономией.

— Привет, Женюра, как дела?

— Все о’кей.

— Обедала?

— Не совсем. Чай пила.

— Безобразие, — возмутилась Ольга Арнольдовна. — Заработаешь себе язву. — И тут же загадочно заулыбалась. — Угадай, кого я сейчас встретила в метро.

— Не знаю. Тетю Иру?

— Даже не тепло. Думай лучше. И отнести в кухню вот эти пакеты.

Женя послушно подхватила две полиэтиленовые авоськи с продуктами и потащила их к кухонному столу. Мать, переодевшись и вымыв руки, вошла следом за ней.

— Ну, так какие твои предположения?

— Ma, не доставай! У тебя такой обширный круг знакомых, что я буду перечислять их полчаса, а то и больше. — Женя вытащила из пакета батон копченой колбасы и, принюхавшись, блаженно закатила глаза. — Ух ты, как пахнет! Можно отрезать кусочек?

— Сначала суп! — категорично отрезала Ольга Арнольдовна. — И потом, почему ты решила, что это мой знакомый? — она хитро уставилась на дочь.

— Знакомый? — Женя понимающе кивнула. — Значит это «он»?

— Вот, вот. Уже теплее. — Мать достала из холодильника большую запотевшую кастрюлю.

— Костик, что ли? Или Никита?

— Снова холоднее.

— Да ну, мам, что за детские игры! Неужели, Генка из трудового лагеря?

— При чем тут Генка? — Мать потеряла терпение. — Это был Саша. Мы встретились с ним на Театральной. Он ехал в институт и передавал тебе привет. А еще он сказал, что вы собираетесь с хором куда-то ехать на самые праздники. Это верно?

— Верно. — Женя зажгла газ и поставила суп на плиту.

— И ты решила ехать с ними? — лицо Ольги Арнольдовны приняло озабоченное выражение.

— Да, я решила.

— А как же занятия?

— Я уже договорилась со Столбовым. Он разрешил мне отдохнуть пару дней.

— Честно говоря, я не в восторге от такой идеи. И Новый год мы привыкли встречать вместе.

— На этот раз встретим его раздельно, — мягко проговорила Женя. — В конце концов, надо же когда-то начинать. А вдруг я выйду замуж — мне ведь уже двадцать один.

— Что ж, замуж — это замуж. — Ольга Арнольдовна вздохнула и опустилась на табурет. — Тут я мешать не намерена, был бы человек хороший. Например, как Саша.

Женя весело расхохоталась.

— Кто про что, а вшивый про баню. Мамуль, как ты не можешь понять — ну не нравится мне твой замечательный и любимый Саша. Совсем не нравится. Вот вернусь из Питера, перестану ходить на хор и увидишь, он здесь больше не появится.

— Жаль, — с печалью в голосе проговорила Ольга Арнольдовна. — Смотри, суп сейчас выкипит, снимай скорее.

В дальнейшем разговор о Саньке больше не поднимался. Мать и дочь мирно обедали, Ксенофонт сновал взад-вперед около стола, выпрашивая куриную ножку. Затем Женя ушла к себе заниматься, а Ольга Арнольдовна взялась за хозяйство.

Уже глубоко за полночь, лежа в кровати, Женя вновь подумала о Карцеве. И как ее угораздило запасть на такого мизантропа и бирюка? Кажется, его абсолютно не интересует происходящее вокруг. Возможно, и сама Женя тоже не входит в сферу его интересов, а тот факт, что во время репетиций он пялится ей в спину, так это просто оттого, что больше смотреть некуда. Тем не менее, настроение у Жени было отличное. Она уже считала дни, оставшиеся до поездки. Почему-то ее охватила твердая уверенность, что там, в Питере, что-то произойдет. Что-то хорошее и очень важное.

«Глупости, — укорила Женя саму себя. — Если что-то и случится, так это то, что Санек объяснится мне в любви. И придется его глубоко разочаровать. Жаль, как говорит мама, очень жаль».

Она еще немного полежала, думая о своем, и заснула крепким, здоровым сном молодого человека, предвкушающего грядущие радости жизни.

9

Лось увеличил время репетиций. К фестивалю готовили Верди, несколько народных песен и отрывок из кантаты Баха. Необходимо было каждый раз проходить всю программу целиком. Лось хронически не успевал, злился, срываясь на крик. Больше всего доставалось басам — вся партия насчитывала лишь пять человек с весьма ограниченными данными. Если бы не Женька Карцев с его крепким баритоном, был бы полный караул. Но тот, как всегда, опаздывал, да не на пятнадцать минут, как раньше, а на все полчаса. Лось орал на него, как резаный, обещая выгнать к чертовой матери. Карцев его вопли игнорировал и вообще вел себя так, будто был глухонемой. Ничего не говоря в свое оправдание, дожидался, пока иссякнет дирижерский гнев, и молча шел к станкам. С ним партия начинала звучать прилично, и Лось помаленьку успокаивался.

Жене вовсе не улыбалось торчать на репетициях вместо двух часов два с половиной, а то и три. Дома ее ждал компьютер и внушительная стопка книг, которые, кровь из носу, нужно было успеть проштудировать до поездки. Но расстраивать дирижера ей тоже не хотелось. Она — скрепя сердце — отбывала занятие до конца, а потом стремительно сматывала удочки. Во всем этом был только один положительный момент: пользуясь ситуацией, Женя решительно пресекла чаепития с Саньком, мотивируя свой отказ пригласить его домой катастрофической нехваткой времени. Тот воспринял удар судьбы со свойственным ему стоицизмом, продолжая оставаться веселым, улыбчивым и предупредительным.