Непорочное зачатие

— А в чем, в чем предательство?! — пьяно изумился Прожога, с готовностью пускаясь по второму кругу.

— А я тебе объясню, если ты не понимаешь… — Лаптев потянулся согнутым пальцем к голове собутыльника, но передумал и постучал по своей.

— Ну, объясни. Ведь ты мне друг? — заволновался Прожога.

— Друг! Я твой друг! — с энтузиазмом заверил его Лаптев.

— А Феликс Прожога друзей в беде не бросает. Ты понял? Нет такой бабы, под которую прогнется Феликс Прожога! — Он грозно свел брови и заиграл желваками.

«Вылитый Ельцин»… — умилился Лаптев.

— В общем, так. Завтра… Завтра!.. — поднял палец Прожога. — Будет твоя. Сама к тебе приползет. Ты мне веришь?..

— Да! — широко мотнул головой Володя, давно уже потерявший нить разговора.

17

Наступила суббота. И за завтраком Феликс объявил честной компании, что сразу после ужина приглашает всех к себе в номер на прощальную вечеринку.

День тянулся бесконечно, как обычно замедляется время перед чем-то важным и желанным. А Женя подсознательно ждала от этой последней встречи разрешения той мучительной ситуации, в которую сама себя загнала.

Но что должно для этого произойти, она не знала. Как следует вести себя Володе, чтобы она поверила и доверилась ему? И разве сейчас она ему не верит? Верит! Найдет он слова, которые помогут ей выбраться из ловушки? Или она уже до такой степени его заморочила, что он и пытаться не станет? Тогда как скрыть свое разочарование? Свое отчаяние…

Прежде всего, надо выглядеть на миллион долларов. А значит, что-то делать. Делать! А не предаваться унылым размышлениям! И Женя резко повернулась к подруге:

— Ну что, Танька, покажем мужикам небо в алмазах?

Та только ахнула и быстро затрясла головой, мол, конечно, покажем, что ж не показать…

Для начала нагулялись в лесу под мелким дождичком, чтобы кожа и волосы напитались живительной влагой. И Женя много говорила, была весела и возбуждена, как человек, решивший наконец для себя давно мучивший его вопрос.

Танька слушала, молчала, боясь разрушить хрупкий мостик, который строила для своего отступления Женя.

Попили зеленого чаю, повалялись в постелях, подремали под шум дождя.

Пришла пора собираться на ужин.

Татьяна, накладывая перед зеркалом макияж, наблюдала краем глаза за Женей. Та стояла перед гардеробом, задумчиво перебирая вешалки с нарядами. Сняла свое любимое легкое темно-вишневое платье на тоненьких бретельках, подержала в руках, бросила на постель и сказала:

— Нет, не могу! Хотела бы, но не могу…

— Но почему? Почему?! Что опять случилось?.. — взвилась Татьяна.

— Да в том-то и дело, что ничего не случилось!

— Ну, Жень, это уже клиника!

— Ты не понимаешь!

— А ты не объясняешь!

— Танька, он оставит меня в любом случае. А если это сделаю я сама, будет не так унизительно.

— Откуда такая уверенность?

— Я это чувствую…

— Ты не оставляешь себе шанса. Это уже фобия какая-то! Ты что, дура, уродина, бомжиха безработная?! Почему ты думаешь, что он тебя оставит?

— Мы с тобой как два осла — ходим по бесконечному кругу за морковкой, — примирительно улыбнулась Женя, натягивая все же отвергнутое было платье.

— За морковкой она ходит, — ворчала Танька. — Да тебе это морковку только что в рот не суют, а ты от нее шарахаешься, как черт от ладана.

— Ты сама-то поняла, что сказала? — фыркнула Женя.

Они расхохотались и такими вот, веселыми, красивыми, возбужденными, возникли в дверях столовой и пошли через зал к своему столику, провожаемые многочисленными взглядами.

После ужина Феликс попросил компанию немного подождать в холле, а, когда пригласил в номер, там уже мерцали свечи, звучала тихая музыка и даже курились восточные благовония, источая легкий волнующий аромат.

— О! — только и могли вымолвить восхищенные гости, награждая хозяина бурными аплодисментами.

— Сегодня мы пьем шампанское! — провозгласил Феликс, широким жестом приглашая гостей располагаться на диване и креслах просторной гостиной своего люкса.

Он прошел на маленькую встроенную кухню, где уже стояли приготовленные бокалы, разлил шампанское и в бокал, предназначенный Жене, всыпал тщательно отмеренную дозу белого порошка без запаха и вкуса. Немного постоял, ожидая, когда утихнет бурная реакция, и понес угощение в комнату.

Прожога протянул Жене ее бокал, и она засмотрелась на причудливо переплетающиеся нити пузырьков, неудержимо стремящихся вверх и выпрыгивающих на поверхность, создавая легкое шипящее облачко.

— Первый бокал до дна! — скомандовал Феликс, по-гусарски оттопыривая локоть.

Все послушно выпили, и Женя засмеялась, прикрываясь ладошкой, когда в нос ударили быстрые щекотные пузырьки.

Они пили шампанское, ели фрукты, грызли орешки. Настроение было прекрасным и с каждой минутой становилось все лучше.

«Боже мой! — думала Женя. — Что это я себе нарисовала, напридумывала? Всех измучила. Чудесных, близких людей. Таньку, Феликса, а главное, Володю!»

Она смотрела на него, и лицо ее светилось такой любовью, таким несказанным счастьем, что все замерли, завороженные.

Первым очнулся Феликс.

— А что это мы, братцы, не танцуем? — воскликнул он, и все вздрогнули, будто застигнутые у замочной скважины. — Давайте, давайте! Володя, Женя! Пойдем, Танюша.

Он подхватил Татьяну и увлек в дальний угол гостиной.

— Я ничего не понимаю! — зашептала Танька. — С нее будто чары упали!

— Да она с ним играет, как кошка с мышкой. Ох, и актрисы вы, бабы! А я уж чуть было не поверил!..

— Нет, Филя, это не про Женьку, — перебила его Татьяна. — Такое впечатление, что она захмелела с первой рюмки!

— Знаешь, Танюша, пусть они сами эту загадку разгадывают. А мы пойдем-ка к вам в номер. У нас с тобой есть дела поинтересней…

Он взял со столика брелок с ключами, нарочито погремел ими, привлекая внимание Володи, подмигнул ему и показал глазами на Женю.

— До завтра! — произнес со значением Прожога и, обняв Татьяну за плечи, повел ее к выходу.

18

«Люблю его! — думала Женя, и душа ее ликовала. — И как это мне на ум пришло — скрывать свои чувства?! Надо быть естественной, открытой, а иначе как же людям понять друг друга? А он понимает, что я люблю, что я счастлива?..»

Володя не верил своим глазам. Женя, в последнее время такая сдержанная и холодная, смотрела на него с восторгом и обожанием. Зрачки ее расширились, и глаза казались бездонными. И волнующая их глубина манила и обещала так много, что Лаптев на секунду зажмурился.

Он протянул руку, и Женя с готовностью приняла ее. Она, будто Золушка на балу, оказалась вдруг в мире материализовавшихся желаний.

И этот мир с каждой минутой все меньше походил на реальность с ее страхами, условностями и правилами игры.

Здесь не было ни тормозов, ни контроля. Дозволялось все: говори что хочешь и делай что нравится.

И Женя, как узник, вырвавшийся из темницы, поспешила воспользоваться этой неожиданной, долгожданной, этой сладкой свободой.

— Женька! — шептал ей Володя. — Не могу поверить! Почему ты так долго…

Но Женя не слышала его. Она обхватила ладонями Володины щеки и припала к его губам. У него перехватило дыхание, и он резко прижал ее к себе.

— Как только я увидел тебя… В тот первый день, помнишь?.. — хрипло говорил Лаптев. — Я сразу понял: это моя женщина…

Но она снова закрывала ему рот поцелуем, и он готов был до бесконечности продлевать этот сладостный плен, но все же вырывался из него, чтобы коснуться губами ее дрожащих век, скользнуть по стройной шее вниз, к впадинке между ключицами, так, чтобы она запрокинула голову. И тогда Лаптев запускал руку в ароматный шелк ее волос, охватывал пальцами затылок и вновь впивался в губы.

Они не могли оторваться друг от друга.

Его ласки становились все смелее. Он целовал ее обнаженные плечи, постепенно сдвигая мешающие тонкие бретельки. И вдруг легкое платье бордовым облачком соскользнуло к ее ногам, и она осталась перед ним в одних крошечных кружевных трусиках.