Исцеление (СИ)

От нестерпимого стыда Ника зажмурилась. Живот снова заныл, и она сжалась, как могла, боясь, что причина в метеоризме. Господи, пощади! Эта картина будет у него в памяти вечно! Разве сможет он после этого доверить ей деньги компании? Кондитерская «По-черному» и не могла начаться с чего-то другого.

Умирая от позора, превозмогая боль, Ника пятилась назад. Пусть хотя бы знает, что она упорная. Шажочек, еще один, еще… Когда тренер отворачивалась, Ника опиралась на руки. Еще немного… Но тут пятка зацепилась за корень, и чтобы не плюхнуться в грязь, Ника отставила ногу. Слишком далеко. Слишком резко. Смачный треск возвестил о худшем, что могло с ней случиться. Нет, это был не метеоризм. Перед законами физики все равны. И предельная растяжимость ткани джинсов с разгромом пала перед габаритами ее пятой точки. Штаны разошлись по шву.

Ника ахнула, беспомощно дернулась, чтобы прикрыть срамоту, потеряла равновесие и, в последний раз взмахнув руками, опрокинулась навзничь. Все кругом стихло. Она закрыла глаза и если бы могла, закрыла еще и уши. Ей хотелось отгородиться от всего мира, исчезнуть, отмотать время назад, сделать вид, что сегодня ее здесь не было.

Она мучительно ждала смеха и издевок. О, случись это в школе… Будь рядом Пашка Исаев… Если правда, что человек может хохотать до смерти, за ним бы уже подъехали коронеры. Позор, Господи, какой позор! Попадитесь ей теперь эти чертовы коучи! Выследит каждого! От падения болела почему-то не спина, а живот.

Через закрытые веки она почувствовала, как что-то загораживает свет. Взглянула одним глазком — над ней нависало обеспокоенное лицо Веселовского.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Ты все видел… — убито прошептала она. — На меня все смотрят?

— Так, ребята! — шеф поднялся. — Зарядки на сегодня достаточно.

— Но ведь у нас еще бревно и паутинка… — встряла было мерзкая затейница.

— Я сказал: достаточно. Идите к столу, мы сами разберемся. Оксана, убери, пожалуйста, телефон.

— Ушли? — тихо осведомилась она через несколько мгновений.

— Ага, — Марк сидел рядом на корточках, и в его глазах не было насмешки.

За это Ника будет вечно ему благодарна.

— Спасибо, — она вздохнула. — Можете тоже идти, мне надо встать.

— Я тебе помогу.

— Лучше не надо. Я сама, правда. Не добивайте.

— Кончай выкать! С каждым может случиться.

— Да это не то, что ты думаешь, — окончательно смутилась она. — Мои штаны…

— Я все видел. Разве что дочитать не успел. Видел только «пят». Там было про пятую точку? — теперь уже он не мог не улыбнуться.

Ника в ужасе провела по лицу ладонью.

— Там про пятницу… — нечленораздельно пробормотала она.

— Что-что?

— Там написано «пятница-развратница»!

Веселовский расхохотался.

— Вставай, маленькая развратница. Мы что-нибудь придумаем.

Она поднялась. Возможно, слишком резко. Возможно, джинсы слишком долго передавливали ее пополам, как сосиску. Но в боку закололо до темноты в глазах.

— Пойдем скорее, а то ты не успеешь все попробовать, — Ника собралась с силами, отряхнулась и прикрыла руками дырку на штанах.

— На, возьми, — он протянул ей свою кофту, и она повязала этот тончайший мягкий кашемир поверх пропитанных лесной землей джинсов.

Все-таки, он — настоящий принц. Один ее кавалер как-то отказался присесть на парковую скамью, чтобы не испачкать новые белые брюки. А она страдала, разнашивая чудовищные босоножки.

— Зайди ко мне в номер, — предложил Марк.

Понятно, что это был всего лишь жест любезности, но с его баритоном каждое слово приобретало дразнящую двусмысленность.

Проходя мимо веранды, Ника заметила, что Таня уже выкладывает пирожные на стол. Ничего, главное — побыстрее привести себя в порядок, и тогда Марк, наконец, вкусит то, ради чего все затевалось, — ее десерты. Черт, надо было все-таки доползти до УЗИ. Завтра — первым делом в больницу. Только бы сейчас проклятый бок хоть ненадолго стих…

— Что-то ты опять бледная, — Марк внимательно изучал ее лицо, пока они поднимались в лифте в его номер. — Это я на тебя так действую?

— Тебе ли не знать, как ты действуешь на женщин! — отшутилась она, выходя.

Но Марк не рассмеялся, а только молча повел ее к номеру. Отпер дверь, пропустил ее внутрь.

— Вероника, — мягко позвал он.

— Можно просто Ника, — она обернулась.

Несколько мгновений он смотрел на нее своими теплыми коньячного оттенка глазами. Потом взял за руку, тихонько подтянул к себе. Она прижалась, забыв о боле в животе, о страхах и даже о дегустации. Он гипнотизировал ее, как гаммельнский крысолов, не оставляя пути к отступлению.

Марк дотронулся до ее лица, наклонился к ней. От него пахло одеколоном, лесом и чем-то неуловимо мужским, и ее ноздри расширились, втягивая воздух.

— Ты не против, если я тебя поцелую? — низким хрипловатым голосом спросил он.

Формально это был вопрос, но прозвучало, как утверждение.

— Да, — беззвучно выдохнула она.

И он прижался к ней губами.

Глава 5

Сколько раз Ника представляла себе этот поцелуй? Не факт, что математики изобрели такое число. Иногда даже зажмуривалась, прижимала к губам собственную ладонь, словно это был Веселовский… А иногда так внимательно следила за его артикуляцией, воображая поцелуи, что забывала слушать, что он говорит…

И вот все случилось. Его пальцы легли на ее затылок, дыхание смешалось, и крошечные сантиметры, разделяющие их тела, эта тонкая воздушная прослойка действовала острее прикосновений, заставляла изнывать от невыносимого, почти болезненного нетерпения.

Он поцеловал ее. Мягко, терпко, дразняще. Мастерски. Чуть куснул нижнюю губу, втянул в рот, легонько обвел кончиком языка ее зубы… Щекотал, сводил с ума. И ей захотелось воскликнуть «Маэстро!» если бы она могла сейчас говорить. Только не думать о том, откуда весь этот опыт.

Он двигался плавно. Крадущийся хищник, незримо приближающий агонию жертвы. И будто прочитав ее мысли, сделал бросок: прижался, вдавил ее в себя, каждым движением языка намекая на продолжение. И Ника ответила, вложила все скудные познания, лучшее, что она могла вынести из отношений с чересчур быстрым Костей и изобилующим слюной Виталиком. И реакция Марка показала, что все было не зря. Красный диплом, никаких сомнений.

Он запустил руку под футболку, прошелся ладонью по животу, опустил вниз, между кожей и тугим поясом. И вместо удовольствия живот взорвался феерической болью. Она глухо вскрикнула в его губы, и с ужасом поняла, что желудок судорожно толкает содержимое вверх. Внутренности сжались, она отшатнулась, бросилась, спотыкаясь, в ванную, едва успела закрыть задвижку, уже ощущая мерзкий кисловатый привкус, и рухнула на колени над унитазом. Ее рвало. Громко, унизительно, нещадно. Конечно, отравления случались и раньше, но теперь будто каждый раз кто-то с размаху бил ее ногами в живот. Горло саднило, на глазах выступили слезы, но она никак не могла остановить порывы. Дышала глубоко, старалась найти положение, в котором боль хоть немного бы отступила.

Только бы не упасть в обморок. Не сейчас… А если он зайдет? Выбьет дверь? Мамочки, как же больно… Ника расстегнула джинсы. Лихорадочно спустила воду, попшикала «Морской свежестью», проверила нижнее белье. Мало ли, что могло произойти, пока ее выворачивало, нельзя, чтобы Веселовский это видел.

Встать Ника не могла. Попыталась, но кишки толкнули обратно на пол. Проклятый Исаев, не мог сразу отвести в больницу! И терапевт — дура. Тоже мне, ничего страшного! Щадящая диета! Ника со свистом втянула воздух сквозь зубы. Прижала руку к больному месту — так оказалось легче. Словно внутренности хотели выпасть наружу, и только рука удерживала их на месте.

— Ты в порядке? Я зайду! — крики Марка доносились издалека.

Боже, Марк… Если до этого у нее были надежды на фату, уютный загородный дом и двоих ребятишек с лабрадором, то теперь они рухнули безвозвратно. Буквально смылись. Он поцеловал ее… Он собирался попробовать ее пирожные… Он собирался все попробовать… А она? Проблевалась. Вот, что она сделала. Теперь ее поцелуи будут ассоциироваться у него с этими горлораздирающими звуками и зеленоватой потной рожей. Интересно, хоть одна из его пантер позволяла себе такое? Наверняка, ни разу. Дуры дурами, а медосмотры, видимо, проходят регулярно. У тех же пластических хирургов, как минимум. Как же больно, мамочки…