Ты только живи

Игорь Матвеев

Ты только живи

1

Какой-то умный человек сказал: не бывает так плохо, чтобы не могло стать еще хуже. Глубину этой мысли я осознал на собственном опыте.

Сначала меня бросила любимая женщина.

Не ты первый, не ты последний, решил я и приказал себе не очень расстраиваться. В конце концов, с некоторых пор я и сам почувствовал, что из наших отношений что-то уходит — как воздух из проколотой шины. Разрыв, как нарыв, назревал несколько месяцев. Нет, я не стал другим, я по-прежнему любил Светлану, а вот она — она словно дорабатывала надоевший ей контракт. Я не мог понять, в чем дело, и спрашивал: «Тебе хорошо со мной?» — «Хорошо», — говорила она — и отводила глаза. Потом добрые люди сказали мне, что в последнее время неоднократно видели ее с каким-то мужиком.

Наступил день, когда она рассказала все сама: какой-то институтский друг, первая любовь и все такое. Честно говоря, мне было не интересно. Я только удивился: какая, к черту, первая любовь двадцать лет спустя?! Но у женщин, видно, все по-другому.

Мы расстались — сухо, однако вполне мирно.

Но этим неприятности себя не исчерпали.

Как-то я встретил своего одноклассника, Серегу Щербака, ныне известного в городе врача-онколога. Тот сказал, что я плохо выгляжу. Я не возражал. Я не только выглядел плохо, но и чувствовал себя далеко не лучшим образом: последние два месяца меня мучили острые боли в желудке, причину которых я понять не мог. «Вот что, милый, — сказал Серега, выслушав меня. — Надо обследоваться: похоже, у тебя проблемы».

Через несколько дней, когда я сдал все предписанные Щербаком анализы, он пригласил меня в свой кабинет. «Игорь, я не буду ходить вокруг да около, — начал он. — Мы знакомы лет тридцать. Так?» — «Ну, так», — подтвердил я. «У тебя не просто проблемы с желудком, у тебя большие проблемы!» — «Язва?» — «Если бы!» Я посмотрел в безжалостные глаза Щербака и почувствовал, как по моей спине поползли мурашки. «А что?» — «А то! — отрезал он. — И чем раньше мы начнем, тем больше шансов. Учти, в таких случаях время не за, время — против!»

Я обещал подумать.

Мне вспомнилось булгаковское: не в том беда, что человек смертен, а в том, что он смертен внезапно.

Но я знал, что ни под каким предлогом я не лягу на эту химиотерапию. Несколько лет назад у моей соседки по лестничной площадке, Эльвиры Аркадьевны Шнейдер, пятидесятидевятилетней старой девы, обнаружили рак груди. Недолго мучалась старушка: после курса лечения она полностью облысела и потом лежала в гробу в дурацком, съехавшем набок парике.

Я не хотел лежать в парике.

Но и это опять-таки было не все. Говорят, что жизнь — полосатая, как зебра. Похоже, на вторую половину жизни мне досталась зебра-мутант: она была почти сплошь черной с узенькими белыми прожилками.

Через день я обнаружил, что пропали мои деньги, заработанные во время последней командировки от московского «Технопроммонтажа» в Пакистан. Все свои сбережения — две тысячи евро в двухсотках — я хранил в седьмом томе Большой советской энциклопедии выпуска 1953 года, одном из нескольких разрозненных фолиантов, оставшихся мне от родителей. На сей раз вместо купюр я обнаружил записку от сына: «Папа, я временно взял твои деньги. Ты же все равно едешь в Нигерию, заработаешь еще. А мне очень нужно, Юля летит со мной в Штаты. Отдам по возможности. Сева».

Я знал, что мой сын Всеволод действительно собирался по студенческому обмену в Америку, но вот что он решил прихватить за мой счет и свою подругу, девочку из не самой благополучной семьи, было для меня новостью. Прямо скажем, неприятной: я еще мог бы как-то смириться с тем, что Сева позаимствовал деньги для себя, но вот помогать его Юле я никак не планировал. Я опоздал буквально на пару дней, так как хотел поменять очередную двухсотку после выходных, а Всеволод неожиданно приехал в пятницу вечером — теперь я понял, с какой целью.

Тем не менее, я оценил честность своего отпрыска, написавшего «отдам по возможности»: вряд ли ему удалось бы быстро заработать две тысячи евро, что по нынешнему курсу составляло без малого три штуки баксов.

О чем Сева не догадывался — так это о том, что за несколько дней до описываемых событий я позвонил в «Технопроммонтаж» и узнал, что контракт на восстановление металлургического завода в Аджакуте, куда я должен был ехать в конце июня, так и не был подписан. Других заграничных проектов, как мне сказали, в ближайшие полгода не предвиделось. А может это все равно не остановило бы сына — кто его знает?

Я отправился в ближайший магазин, купил водки: человечество, как известно, не придумало более действенного лекарства от любых проблем. Денег на жизнь оставалось всего ничего — чего уж было считать копейки?

— Не пьем, а лечимся, — заверил я самого себя и в два присеста выпил полбутылки.

Легче почему-то не стало.

Слегка покачиваясь, я пошел в местную газету и начертал объявление: «Мне плохо. Кому плохо так, как мне, — звоните: может, нам есть о чем поговорить?». Далее шел мой номер телефона. Прочитав и перечитав мою писульку, девушка наморщила лобик.

— Что вас смущает, милая?

— Ну… в какую это рубрику?

— «Разное», — буркнул я.

Глупо, скажете вы. Да я и сам это понял — когда протрезвел.

Во-первых, нелогично: ну кто может знать, отчего плохо мне и насколько — и сравнить свое состояние с моим? «Плохо» — понятие весьма и весьма относительное: одному плохо по причине смерти близкого человека, другому — из-за того, что любимая футбольная команда не вышла в финал кубка, третьему — потому что у его драгоценной собачки вдруг пропал аппетит.

Во-вторых, подобное объявление может оказаться предметом для упражнения в остроумии всяких телефонных шутников.

В-третьих, его можно было посчитать как «женским», так и «мужским». Не буду лицемерить: я рассчитывал на звонок от женщины. Даже не то чтобы рассчитывал — слабо надеялся. Но что бы я сказал, если бы позвонил какой-нибудь мужик? А если бы позвонила не одна, а несколько женщин? Что я стал бы делать с целым «гаремом»?!

Как оказалось, и для шутников есть что-то святое: ложным звонком никто не потревожил меня ни разу. Мужчины, к счастью, тоже проигнорировали мое обращение. Да и «гарем» не обозначился: вечером, в день выхода газеты, позвонила одна-единственная женщина.

2

— Здравствуйте, — раздался мягкий низкий голос. — Я по объявлению. Я не говорю «добрый вечер», потому что не уверена, что он для вас добрый.

— Здравствуйте. Вы правы: я не могу назвать сегодняшний вечер добрым. Как, впрочем, и вчерашний.

Она помолчала.

— Вам действительно плохо?

— Иначе я не стал бы давать это объявление. (Да если честно, и не стал бы — если бы не выпил…) А вы? Почему позвонили вы?

— Именно поэтому. Мне тоже плохо…

— Как вас зовут?

— Инна.

— Меня — Игорь.

— Что же вы хотите, Игорь?

— Пока не знаю, — признался я. Помолчал. — Встретимся?

— Когда? — помедлив самую малость, спросила она.

— Можно и сейчас. Можно — когда хотите. — Где?

— Ну… где-нибудь в центре. Где вам удобно.

— Хорошо. Кафе «Пицца-плюс» подойдет?

Более неудачное место трудно было представить. Ведь встреча в кафе автоматически подразумевала, что даму придется угощать. Сами знаете, женщине подавай сухого вина, шоколад, фрукты, все такое, а позволить этого себе в данный момент я не мог: из сказанного выше вы поняли, по какой причине.

Но отступать было поздно. Тем более, что я сам ляпнул: где вам удобно.

— Пусть будет «Пицца-плюс». Встретимся у входа. Погуляем, — добавил я в отчаянной попытке намекнуть, что ужин не входит в мои планы.

— В семь?

— Как скажете, Инна.

— Тогда до встречи.

Она положила трубку.

Я задумался.

В какую аферу я добровольно втягиваю себя? А вдруг эта Инна — «ночная бабочка»? Нет, я ничего не имел против древнейшего женского ремесла — каждый зарабатывает в нашей трудной жизни, как может, — но мне-то сейчас нужно было совсем другое. Что — другое? Чего я вообще добиваюсь? Найти кого-то, кому я смогу поплакаться в жилетку?