Похищенные часы счастья

Оливия Уэдсли

Похищенные часы счастья

Scan, OCR & SpellCheck: Larisa_F

О. Уэдсли У34 Пламя. Похищенные часы счастья: Романы/Пер. с английского. — Ростов н/Д.: Издательство «Профит», 1994. — 448 с.

ISBN 5-87443-010-5

Печатается по изданию: Оливия Уэдсли. Похищенные часы счастья. Роман. — Л., кооп. издательство «Время».

Аннотация

Два произведения английской писательницы Оливии Уэдсли посвящены неумирающей теме — любви мужчины и женщины, и написаны с характерным для «дамского романа» мастерством изображения переживаний героев и чрезвычайно увлекательной интригой.

Прелестная героиня второго романа («Похищенные часы счастья») завоевывает сердца благодаря не столько своей красоте, сколько огромной душевной щедрости и глубине чувств. Покоренные восхитительной женственностью и в то же время силой духа своей возлюбленной, человек, не придававший серьёзного значения любовным переживанием, аристократ и государственный деятель, приходит к убеждению, что «есть нечто в жизни, что дороже славы, дороже честолюбия, дороже самой жизни — и это любовь!».

Счастье достается героям романа нелегкой ценой, но тем сладостнее торжество любви.

Оливия Уэдсли

Похищенные часы счастья

ГЛАВА I

В когтях обстоятельств

Как неприятно, как мучительно сообщать новости, которые, ты знаешь, причиняют боль.

— Проклятая необходимость, — ворчал про себя Лестер.

Лицо как указатель характера человека — самый обманчивый на свете свидетель.

Козимо Лестер выглядел человеком решительным, полным сил и благородных стремлений. То же выражение благородства было свойственно ему в дни его легкомысленной юности, и тогда он производил впечатление человека, преисполненного пылкого бескорыстного интереса к чужим горестям. У него были глаза энтузиаста, крепкая линия губ властного человека, и при этом он никогда не воспламенялся от чего-нибудь более высокого, чем его собственная ставка на скачках или возможность «подбить» кого-нибудь на участие в не совсем чистом деле.

Однако он оставался обладателем прекрасных глаз и знал им цену.

Женщины всегда были легкой добычей Лестера, но он только один раз настолько потерял голову, чтобы жениться. Мать Дианы стала жертвой, принесенной на алтарь его всепоглощающего эгоизма. Она доверилась его словам, и запоздалое открытие низкого обмана, может быть, к счастью для бедняжки, нанесло ее сердцу смертельный удар, и нравственный, и физический.

Несмотря на печальное состояние Лестера, оставшегося в одиночестве, с ребенком на руках, нуждающимся в уходе, он вызывал легкую улыбку окружающих из-за того вида оскорбленной добродетели, которую выражала вся его внешность. Лестер был должен по длинному счету хозяйке того дома, который Диана выбрала местом своего рождения. Не имея ни денег, ни намерения оплатить счет, он с удовольствием принял предложение хозяйки, полюбившей ребенка, присматривать за крошкой. Облегчение, которое он почувствовал при этом, привело Лестера к весьма благоприятному для него заключению. Оказалось, что Диану — злополучное бремя — можно с успехом применять в качестве рычага, позволяющего поднимать симпатии и щедрость бездетных квартирных хозяек.

Он лично никогда не находил Ди ни занимательной, ни интересной; ничто на свете, кроме этой женщины, на которую он в данный момент тратил деньги, не возбуждало его интереса; он жалел о каждом гроше, который уходил на дешевые платья Ди, на ее еще более дешевое образование.

Воспитание Дианы не требовало больших расходов, иногда не требовало даже минимальных. Лестер брал ее в свои скитания по свету, потому что она, как он и предвидел, облегчала ему тяготы жизни; ее присутствие, особенно когда она была еще ребенком, прокладывало ему дорогу к каменным сердцам квартирных хозяек и содержательниц отелей. Диана быстро знакомилась со всеми и была всеми любима.

В двенадцать лет она умела сама сшить себе платье, в шестнадцать — была взрослой светской женщиной с душой ребенка.

Ей исполнилось семнадцать лет в тот вечер, когда Лестер поджидал ее, проклиная необходимость открыть ей новость и не видя иного способа избежать непривычного для него испытания. На лестнице послышался звук легких шагов и в комнату вошла Ди.

— Ух, какая духота! — Она распахнула настежь окно навстречу свежему весеннему ветерку, не обращая внимания на брюзгливое ворчание Лестера. — Ведь свежий воздух дешево стоит, подумай об этом и возрадуйся, — сказала Ди весело.

Она подошла к нему, красиво и быстро двигаясь по комнате.

— Каждой своей жилкой я чувствую весну. Как прекрасно ощущать жизнь в эту пору дня, когда сумерки спускаются на деревья и все кругом становится туманным, прекрасным и полным тайны, когда фонари кажутся то синими, то золотыми звездами, а свет их дрожит под порывами ветра! Можно быть бедной и иметь кучу забот — и все же испытывать весной радость жизни.

Она наклонилась к отцу, продолжая свою речь приятным, мелодичным голосом.

— У меня есть для тебя угощение. Правда, несмотря на отсутствие денег в наших кошельках. Закрой глаза и протяни руку!

— Благодарю тебя, Боже, — воскликнул Лестер.

Он с любопытством смотрел на небольшой пакетик из мясной лавки.

— Разве тебя это не прельщает?

— Даже вид ощипанного голубя может быть приятен для человека с больным желудком, — согласился он.

— Но ведь тебе теперь лучше, — сказала Ди, — и как только мы сможем откуда-нибудь раздобыть денег, мы сейчас же уедем на Ривьеру.

Лестер быстро отвернулся. Слово «Ривьера» напомнило ему его миссию, и он снова с досадой подумал об ужасной необходимости.

— Я должен тебе кое-что сообщить, Ди, — проговорил он резко, — но, ради Бога, не поднимай шума.

Ди играла с кошкой, стоя на коленях перед камином с дешевой папироской в зубах.

— У тебя какой-нибудь долг или...

— Ничего ужасного! — сердито ответил Лестер, — но проклятая бедность! Никогда нет денег на приличный обед, никогда нельзя пойти в приличное место. Это убивает душу, делает больным, портит жизнь. Я решил покончить с этим.

— Да, — сказала Ди, затаив дыхание, — но каким же образом?

Лестер заерзал на своем кресле.

— Я снова женюсь, — проговорил он наконец. Он усердно раскуривал свою сигару. Ее конец засветился, словно насмешливо подмигивающий глаз. — Что ты скажешь на это?

Ди сидела, вдавливая каблуки в пол. В спустившихся сумерках ее лицо казалось иссиня-бледным.

— Кто она?

— Я знаю, сейчас ты, конечно, разразишься жалкими и высокопарными словами, — заявил Лестер, заранее полный ярости, так как сам знал, что в своем осуждении дочь будет совершенно права. — Это Ами Дассет.

— Миссис Дассет, — повторила Ди. Она коротко рассмеялась и прибавила:

— Тебя это касается больше, чем меня.

Ди встала, стремительно бросилась к отцу и обняла его.

— Я не потому так говорю, что она ненавидит меня, совсем не потому, — заговорила она не очень связно. — Я знаю, что мы всегда были бедны, что мы не встречались с порядочными людьми, и все такое, но все же... О... но все-таки мы имеем право бывать в порядочном обществе, встречаться с людьми, которые что-либо значат. Отсюда не следует, что я сноб; но что-то, заложенное в глубине моего «я», тянет меня к людям, имеющим устои, а у этой женщины их нет. Я прощаю ей то, что она содержит дом для игры в баккара, и даже то, что она не в меру красится и душится. Это ведь все внешность; но не могу простить ей ее мыслей, ее взглядов, того, что она ради денег готова на что угодно. Она насквозь развращена, она...

— Не будь истеричным созданием, — прервал ее Лестер. — Ди сразу разжала объятия.