Музыка дождя

Джоан Эллиот Пикарт

Музыка дождя

Пролог

– Падре! Падре!

Выскочив на крик из убогого домика, пожилой священник увидел бегущего к нему мальчика с широко раскрытыми от испуга глазами.

– Потише, Пипо. Сбавь темп, – сказал священник. – Иначе ты собьешь меня, как грузовик тощую корову на дороге. Что так напугало тебя?

Мальчик остановился перед ним, отчаянно ловя ртом воздух.

– Там… – начал он, указывая на простиравшиеся за деревней джунгли. – Vi un hombre grande que…

– По-английски, Пипо, говори по-английски, – потребовал падре. – Ты видел большого мужчину, который… который что?

– Лежит на земле и не шевелится… сильно ранен… много крови, падре. – Мальчик говорил с трудом от испуга и быстрого бега.

– Боже правый! – воскликнул священник. – Пипо, беги за своим отцом и дядей и веди их ко мне. Потом покажешь, где лежит этот человек. Поторопись!

– Si, si, – пробормотал Пипо, бросаясь прочь.

Некоторое время спустя священник и двое мужчин едва поспевали за бегущим впереди Пипо, который все время поторапливал их. Они бежали по тропинке через джунгли, пока Пипо не свернул в заросли. Им пришлось продираться через густой кустарник, сучья которого цеплялись за одежду.

Потом в траве под высоким деревом они увидели его.

Мужчина лежал на спине, глаза его были закрыты, одежда разорвана и сильно испачкана. На правой ноге запеклась кровь, волосы спутаны, лицо наполовину скрыто бородой.

– Dios! – воскликнул отец Педро. – Неужели он мертв?

Священник опустился на колени перед раненым и коснулся кончиками пальцев артерии на его шее.

– Он жив, но пульс очень слабый. Помогите отнести его ко мне в дом.

Дядя Пипо заколебался.

– Падре, – сказал он. – Мы изолированы от внешнего мира наводнением, вызванным муссонами. К тому же надвигается гроза. Мы не сможем отвезти этого человека к доктору. Вода никогда еще не поднималась так высоко. Это может продолжаться несколько недель и даже месяцев.

– Тогда мы сами сделаем для него все, что сможем, – сказал священник. – Помогите мне поднять его.

– Как вы думаете, кто он, падре? – спросил отец мальчика.

– Я не знаю. Ходили слухи, что повстанцы захватили в плен какого-то американца. Могу только догадываться, что, возможно, ему удалось убежать и мы видим его перед собой. Если это правда, он прошел долгий путь через джунгли с этой раной.

Священник обхватил мужчину за грудь, просунув руки у него под мышками.

– Берите его за ноги. Потихоньку. Нельзя допустить, чтобы снова открылось кровотечение. Он очень слаб.

– И очень тяжел, – проворчал отец Пипо, когда все трое подняли мужчину с земли.

Незнакомец, по-прежнему находясь без сознания, застонал и затих и не издал больше ни звука за все время, пока его медленно несли в деревню. В доме священника раненого уложили на пол на соломенную циновку.

– Он вряд ли выживет, – предположил дядя Пипо, отирая пот со лба. – Он тяжело дышит и весь горит. Думаю, у него лихорадка.

– Я сделаю для него все, что смогу, – сказал священник. – И добавлю молитвы к своему скромному запасу медикаментов. Если это угодно Богу, он выживет. – Падре, не тратя лишних слов, начал снимать с мужчины изодранную грязную одежду.

– Американцы очень большие, – прокомментировал Пипо, не сводя глаз с раненого.

Мужчина снова застонал и что-то пробормотал. Священник склонился к губам раненого. Тот снова пробормотал что-то и затих.

– Что он сказал? – спросил отец Пипо.

– Он сказал «Эмили», – тихо произнес священник. – «Эмили».

1

Эмили тихо напевала что-то, подходя к высоким окнам гостиной, которые занимали целую стену. От вида, открывающегося за окнами, захватывало дыхание. Закат окрашивал небо в яркие тона, и оно, казалось, сливалось с простиравшимся до горизонта океаном. Пляж был пустынным: обитатели прибрежных домов удалились обедать.

Эмили жадно впитывала несколько секунд красоту природы, затем перевела взгляд на стоящий у окна чертежный стол и удовлетворенно вздохнула, глядя на эскизы элегантных платьев, сделанные ею за день. Она закончит работу раньше срока, и Клер, ее агент, будет в восторге.

«Но потом, – улыбаясь, подумала Эмили, – Клер будет ворчать на меня до тех пор, пока я не соглашусь взяться за следующий проект».

«Эмили Тайсон, – наверняка скажет Клер. – На твои модели сейчас большой спрос. У тебя наконец появилась возможность сделать имя. Ты не можешь отказываться от этих престижных заказов. Садись, рисуй и молчи».

Клер была не только агентом, но и лучшей подругой Эмили, и та рада была, что есть кто-то, кому она по-настоящему дорога, кто видит в ней не только художника, не только делового партнера, но также личность и женщину.

Еще у нее была Мэрили.

Эмили снова выглянула в окно. Мэрили, ее ближайшей соседке, было за пятьдесят. Она овдовела двадцать два года назад и, не зная, на кого излить свою любовь и нежность, относилась к Эмили как к дочери, которую всю жизнь мечтала иметь. Мэрили суетилась и хлопотала вокруг Эмили, все время корила ее за то, что та слишком много работает, и регулярно появлялась с кастрюльками, в которых благоухали изобретенные ею самою блюда – питательные и полезные, на ее взгляд.

Эмили вздохнула спокойно и умиротворенно, и ее охватило чувство радости бытия. Это ощущение далось ей после длительной тяжелой борьбы. Она прошла тяжелую дорогу, полную слез и сомнений, которой, казалось, не будет конца. От этих воспоминаний до сих пор болезненно сжималось ее сердце, словно во тьме ночи его стискивали чьи-то жесткие пальцы. Тогда по щекам Эмили снова катились слезы, ее одолевала тоска одиночества, а перед глазами возникали призраки прошлого, обступая кольцом со всех сторон.

Но ей удавалось мобилизовать внутреннюю силу, она отирала слезы со щек и заставляла себя думать о грядущем дне, который скоро наступит. «Смотри вперед, а не назад, – говорила она себе в таких случаях. – Думай о будущем, а не о прошлом».

И она засыпала, победив в очередной раз призраков и воспоминания.

Эмили сложила эскизы в папку и снова выглянула из окна. Закат быстро таял над океаном, окрашивая волны в багряные цвета. Скоро наступит темнота. Обойдя вокруг стола, Эмили задернула выгоревшие на ярком солнце оранжевые занавески, потом повернулась и пошла прочь из комнаты, включив по дороге телевизор.

Она как раз решала, что приготовить на обед, когда голос телекомментатора прервал выпуск новостей ради какого-то специального сообщения. Она не была падкой на сенсации, но естественное любопытство было ей не чуждо.

Эмили повернулась к телевизору.

– А сейчас, – захлебываясь, продолжал комментатор, – мы переключаем камеры на Боба Уильямса, который побывал на пресс-конференции в госдепартаменте. Боб, ты в эфире.

– Я только что вернулся с пресс-конференции, – сообщил корреспондент, – созванной по указанию госсекретаря. Наше правительство получило информацию, что Шеперд Темплтон, которого все знают по его материалам как Шепа и которого около шести месяцев назад объявили погибшим от рук повстанцев в патагамских джунглях, скорее всего жив.

– Что? – прошептала Эмили, и сердце ее учащенно забилось. Она, словно слепая, нащупала ручку кресла и тяжело опустилась в него.

– Шеп Темплтон, – продолжал корреспондент, – всемирно известный журналист, отправлявшийся в горячие точки земного шара собирать информацию для своих репортажей, не раз удостоенных самых престижных журналистских премий. Около шести месяцев назад повстанцы Патагамы с гордостью заявили, что взяли его в плен и убили в джунглях через два месяца после прибытия Шепа в эти места. Попытки госдепартамента добиться выдачи тела журналиста ни к чему не привели. В качестве доказательства смерти Темплтона повстанцы переслали по подпольным каналам золотую цепочку с половинкой золотой монеты, которую сенатор Шеперд Темплтон-старший опознал как принадлежавшую его сыну. Тогда Шеперд Темплтон-младший был объявлен погибшим. Торжественная служба в его память состоялась здесь, в столице.