Девушки начинают и выигрывают

Натали Крински

Девушки начинают и выигрывают

1

«Экзотическая эротика» — это ответ Йельского университета на вечеринку в честь Дня святого Валентина, устраиваемую Хью Хефнером [1]. Правда, ЭЭ, как ее еще называют, бывает в сентябре, тогда как оргия Хью, соответственно, в середине февраля. На мероприятии Хью Хефнера не счесть богатых телесно и скудно одетых плейбойских кроликов, в то время как «Экзотическую эротику» посещают умственно обогащенные студенты всех курсов, кроме последнего.

Кроме того, «Экзотическая эротика» — лучшая вечеринка в Йеле. Ее девиз: «Чем меньше на тебе надето, тем меньше платишь за вход».

Поскольку скромности у меня было немного больше, чем денег, я раскошелилась и заплатила три доллара. Я могла бы пройти вообще бесплатно, если бы показала стоявшему на входе первокурснику свою левую грудь, но, к его огромному разочарованию, не воспользовалась этой уникальной возможностью.

Почему он попросил показать левую грудь, осталось для меня загадкой. Разумеется, теперь я переживаю, все ли в порядке с моей правой грудью…

Каждый раз, как только я оказываюсь внутри, мне приходит в голову, что появиться почти голышом перед четырьмя тысячами таких же обнаженных людей было бы довольно интересно, но не потрясающе. Оправдать пребывание здесь можно было только потреблением щедрого количества «Джека Дэниелса» или «Джонни Уокера». Но ни Джек, ни Джонни пока не появлялись.

Я оглядываю свой наряд. Никакого тебе лифчика из пузырчатой упаковочной пленки (в отличие от двух девиц впереди меня), всего лишь розовое бикини-стринг и туфли на четырехдюймовых каблуках. При каждом движении трусики чуть поднимаются, заставляя меня постоянно извлекать их из облюбованной ими щели. Можно подумать, мне мало этой заботы в сочетании с втягиванием живота, чтобы скрыть пятнадцать фунтов, приобретенных за первые три года учебы в университете, так нате же — когда я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто-нибудь за этим представлением, то оказываюсь нос к носу с мужской командой по лакроссу [2].

Ух!

Это довольно опасная банда, в чем я убедилась, посетив игру с их участием. Они начинают скандировать мое имя, одновременно послав делегата-добровольца с миссией (естественно, невыполнимой) по захвату верхней части моего бикини. Внезапно «Экзотическая эротика» превращается в какую-то извращенную игру. Лицо у меня пылает, и я уверена, что цветом оно сравнялось с бикини.

Очень мило.

Чувствуя себя глубоко униженной, я быстро смешиваюсь с толпой, чтобы избежать встречи с означенным посланником, и вдруг ощущаю себя финалисткой альтернативной — спортивной — версии конкурса красоты «Мисс Америка». Я перестаю втягивать живот; спасение из лап целой университетской команды — вполне достаточная разминка.

Оторвавшись от преследователей, я встаю на скамейку во дворе колледжа Тимоти Дуайта, где и проходит эта ежегодная гулянка, и, бормоча ругательства, лихорадочно высматриваю в толпе друзей, с которыми пришла. К несчастью, в море голов, внимающих Бигги Смоллсу, увидеть их невозможно. Смешно, вообще-то жаль, что я не в том настроении, чтобы насладиться данной сценой: голые детки из привилегированного Гринвич-Виллиджа трясут тем, с чем мама родила, под оглушительный грохот бандитского рэпа. Я, собственно, мало чем от них отличаюсь. Но мои верхне-ист-сайдские корни не дают мне пойти вразнос. Устав от поисков и изрядно приуныв, я оставляю свой пост на скамейке и закуриваю в надежде увидеть что-нибудь интересное.

Рак легких, рак кожи, морщины — плевать. Я принадлежу ко все уменьшающейся группе людей, которые продолжают считать, что курение сексуально. Особенно в розовых стрингах (пусть даже они задираются).

Вдыхая свою будущую смерть и озираясь вокруг, я вдруг понимаю, что в Йеле совсем не обязательно раздеваться. Для этого существует университет Майами. Мы умные. А умные люди некрасивы. Стивен Хокинг [3]— умный, а не красивый, как и Эйнштейн. Правда, я слышала, он был со странностями.

Всем этим читающим Ницше девицам следовало бы, прежде чем идти на вечеринку, воспользоваться эпилятором. Прямо передо мной сидит волосатая, вся в целлюлите студентка предпоследнего курса, одетая в прозрачный костюм Клеопатры. Даже в те времена Клеопатра знала: у царицы не может быть волос под мышками.

Мне необходимо выпить. Но, когда надо, моих пьющих друзей днем с огнем не сыщешь. С этой мыслью я поднимаю глаза и вижу, что ко мне неторопливо направляются двое красивых молодых выпивох, вот уже три года живущих прямо подо мной, — Активист Адам и Горячий Роб.

Девушки в Йеле различают парней по прозвищам: Просто Идиот Джастин, Красавчик Джим, Пылкий Филип, Кусачий Брэндон, Маленький Сеньор Рик… список можно продолжить. Таким образом мы отличаем одного Майка от другого. Существует огромная разница между Волшебным Майком (первым парнем, с которым я встречалась в Йеле) и Кротом Майком (чей физический недостаток обнаружился во время стихийно составившейся партии в покер на раздевание).

Так или иначе Активист Адам и Горячий Роб пробираются ко мне. Эти ребята проявляют больше активности, чем рядовые в восьмидесятых, но поскольку я общаюсь с ними с первого курса, то отказываюсь встать под их знамена. Это подвиг, который большинство моих друзей не оценило — по крайней мере женская часть Йеля.

Активист Адам относится к детям, выросшим в окопах подготовительной школы, а именно в пансионе Хотчкисс, жемчужине в короне данных заведений. Его родители немыслимо богаты, у них дома в Вейле, Саутгэмптоне и Палм-Спрингсе. Однако после семестра в Горной школе (где богатые детки доят коров) он переметнулся в «Гринпис» и теперь «борется со стариком», чтобы избавиться от чувства вины. Спросите Активиста Адама, чем занимается его отец, и Адам ответит, что он художник. На самом деле отец Адама — банкир, занимающийся инвестициями. Он что-то рисует в своем блокноте во время совещаний и входит в правление Музея современного искусства. Сам Адам специализируется в искусстве морочить голову: этот навык полезен при изучении как основного предмета (английский язык), так и второстепенного (как лгать девушкам). Он примет участие в любой акции протеста, если она сидячая, а душ принимает лишь изредка, чтобы не тратить попусту воду и мыло, которые, по словам Активиста Адама, следует расходовать очень экономно. Простить его можно только ради длинных светлых кудрей (Адам стрижется сам), зеленых глаз, широких плеч и, разумеется, неотразимого обаяния.

Горячий Роб принадлежит совсем к иной породе, — и, должна признаться, я в жизни не встречала мужчины красивее. Он высок, темноволос, у него пронзительные голубые глаза и ямочки на идеально загорелых щеках. Знакомясь со мной на первом курсе, он протянул руку и ровным голосом произнес:

— Привет, я Роб. Я из Балтимора. У нас самый высокий в Соединенных Штатах процент заболеваемости гонореей.

К счастью, я до сих пор не пополнила эти статистические данные, а вот сам Горячий Роб имеет все шансы подцепить означенную заразу. Он играет в европейский футбол и не пренебрегает ни одной юбкой, не обращая внимания на расу, возраст и т. п. Я имею в виду, что ему достаточно наличия у женщины влагалища и пульса (не обязательно в этом порядке), чтобы попытаться затащить ее в постель. Большинство считает, что Горячий Роб обращает внимание только на самых красивых девушек. Это ложь: он никого не подвергает дискриминации.

Завидя эту парочку, я начинаю хохотать. Активист Адам прикрывает свой, по слухам очень приличный, член фиговым листком, а Горячий Роб — полосатыми трусами-тонг. На голове у него короткий синий парик.

— Привет, парни, — говорю я, стараясь сдержать смех.

Они загадочно улыбаются и кивают, а Активист Адам протягивает мне фляжку с какой-то таинственной смесью. Я осторожно пробую и, поскольку рвотного рефлекса она не вызывает, начинаю глотать, как Майкл Джордан в рекламе фруктового напитка «Гаторейд».