Табия (СИ)

— Чтобы знать свои слабые места.

— Не путай, Гарри. Слабые места — наши недостатки, а страх — лишь отражение наших эмоций. Зная, чего боишься больше всего на свете, ты не избежишь этого.

— Но ты будешь к этому готов.

— Как я сказал тебе только что, страх — это эмоция. А эмоции нельзя контролировать, к ним нельзя быть готовым. Возьмём, к примеру, тебя. Когда-то, насколько мне известно, ты бился с целой стаей дементоров. Скажи, легче тебе было от осознания того, что перед тобой твой самый главный страх?

— Пожалуй, нет, — задумавшись, отвечает Гарри.

— Тогда какой смысл? Это всё равно что знать время и место собственной смерти. После встречи с боггартом ты начинаешь бояться не того, что он тебе показал и даже не самого страха, а ожидания этого страха. Разве нет?

Гарри усмехается, качая головой, и с улыбкой признаёт:

— В таком случае, моя философия трещит по швам.

— У тебя просто не было времени, чтобы подумать о таких незначительных на фоне событий последних лет вещах. Ты перестал быть доверчивым к людям, однако по-прежнему доверяешь их суждениям.

Чтобы задать следующий вопрос, Гарри даже наклоняется в кресле и зачем-то понижает голос, хотя их никто не слышит.

— А если я доверяю вашим, потому что они кажутся мне разумными и логичными?

Губы Риддла трогает странная тёплая улыбка, а в глазах появляется живой блеск. Однако отвечает он очень серьёзно:

— Если это правда, мне приятно, хотя мне бы не хотелось навязывать тебе своё мнение.

В груди отчего-то поселяется слабое волнующее трепыхание, губы раскрываются сами собой, и с них срываются лишь два еле слышных слова:

— Это правда.

Риддл смотрит бесконечно долго и очень внимательно, словно старается разглядеть что-то на лице Гарри. Он собирается ответить, но тут его внимание привлекает движение сбоку от кресла, и он протягивает руку вниз. Только сейчас Гарри понимает, кого гладил Риддл. Огромная змея, которую он столько раз видел в своих кошмарах, поднимается по ноге хозяина, извиваясь и тихо шипя. Добравшись до верха, она устраивается на спинке кресла, свесив голову и, кажется, с интересом разглядывая Гарри.

— Нагайна… — бормочет он, завороженно глядя в ярко-жёлтые с узкими чёрными щелями глаза. — Как она к вам попала?

— Спроси у неё сам, — усмехается Риддл.

Поначалу Гарри тоже улыбается, но потом соображает, что предложение Риддла вполне серьёзно. Отчего-то накатывает дикое смущение. Конечно, он и раньше говорил со змеями, но только рядом не было человека, который бы понимал их разговор. Чувствуя себя как на экзамене по иностранному языку и с трудом преодолевая неловкость, Гарри наклоняется к змее и как можно чётче спрашивает:

— Откуда ты?

Несколько секунд змея никак не реагирует, и Гарри думает, что она его не поняла, но затем Нагайна чуть склоняет голову и тихо шипит в ответ:

— Лессс…

— Нашёл её на втором курсе в Запретном лесу, — поясняет Риддл.

— Не знал, что у нас водятся такие змеи.

— А я не знал, что у нас водятся акромантулы.

Гарри не успевает ничего сказать в ответ, потому что к ним торопливо приближается Нотт и, низко склонившись перед Риддлом, пересекает заглушающий барьер.

— Милорд, прошу вас. Министр на каминной связи.

Риддл устало морщится, кивает и встаёт из кресла.

— Сожалею, Гарри.

Когда он уже разворачивается чтобы уйти, Гарри, неожиданно для самого себя, негромко спрашивает:

— Милорд, вы вернётесь?

Риддл одаривает его понимающей и немного печальной улыбкой.

— Голова самого Министра… в камине… Нет, боюсь, это надолго.

Гарри уже не слышит, что со злобой на лице выговаривает Риддл Нотту, когда переступает зеленоватую черту. После их ухода он сидит в одиночестве ещё несколько минут, несмело разглядывая Нагайну, а затем возвращается к Марку и остальным.

***

Расходятся все глубоко за полночь, один за другим срабатывают гостевые порт-ключи за границей антиаппарационного барьера, пустых диванов и бокалов с недопитым вином становится больше. А Гарри всё продолжает сидеть, вертеть в руках свой и лениво гонять по кругу мысль, что с алкоголем надо бы завязывать. Наконец открывают окна, и слабый сквозняк, помимо зала, проветривает и голову. Гарри прочищает горло, думая о том, что нужно сходить к Снейпу за каким-нибудь зельем: за несколько часов постоянных громких разговоров он посадил себе голос. Уже не говоря о том, что неплохо было бы взять у зельевара антипохмельное на утро. Во всём теле приятная сонливая усталость, которой Гарри не чувствовал уже очень давно. Впрочем, ничего удивительного. Последний раз он так отдыхал только в школе, когда отмечали день рождения Рона. Тогда тоже было много шума, веселья, выпивки — и никаких забот. Гарри качает головой, вспоминая, какой лёгкой казалась жизнь, несмотря на все трудности. Тогда амбиции и юношеский максимализм брали верх над разумом, друзья были рядом, и всё казалось по плечу. В то время он и представить себе не мог, насколько хуже всё станет. А когда стало, ему просто не верилось, что он когда-нибудь сможет почувствовать себя если не счастливым, то хотя бы довольным и спокойным. Сегодняшний вечер это опроверг.

За время, проведённое с бывшими слизеринцами, он узнал немало занятного и нового. Например, что все шуточки Гойла исключительно пошлые; а Панси нельзя пить крепкий алкоголь, иначе она начинает спотыкаться и уходит к себе в комнату только в сопровождении внезапно появившегося и отвратительно трезвого Драко; что Марк очень любит поговорить о жизни и запивает водку только «Бордо»; что Забини возненавидел Дамблдора не после науськивания родителей, а только после того, как тот ни с того ни с сего накрутил гриффиндорцам баллы в конце первого курса; а Нотт всегда считал Гарри полудурком с мозгами размером не больше снитча, но «оказалось, что ты парень ничего, с тобой можно иметь дело». Да и вообще, как-то ненавязчиво выяснилось, что одногодки Гарри — это такие же обычные молодые люди, как и его друзья. Только они на другой стороне. И не потому, что они хуже или лучше, не потому, что хотят участвовать в каких-то политических распрях или военных конфликтах, а просто потому что так вышло. Они всего лишь оказались на другом факультете — с этого всё и началось.

— Эй, эфенди! Ночевать тут остаёшься?

Незаметно подошедший сзади Марк пихает кулаком в плечо, и Гарри вздрагивает от неожиданности. Он оборачивается и удивлённо оглядывает зал. Предавшись невесёлым мыслям, он даже не заметил, как зал опустел, а Нотт с Марком заклинаниями очистили помещение от тяжёлого запаха табачного дыма.

— Нет. Всё, я спать.