Альбинос. Финал (СИ)

Мгновение он собирался с мыслями, перекладывая одну ногу на другу, чтобы было удобнее.

— Не подумай, что я на жалость давлю, просто объясняю. — а я его и не подозревал ни в чем, — Остаться наедине с самим собой было нереально, вокруг вечно то дети, то воспитатели, то ещё-кто. Ночью кто-то да срывался. Спали мы по семь-восемь человек в комнате, на двухярусках. Слышно было даже, как кто-то «шептуна» пустит, не то, что как передергивает.

— Шептуна? — переспросил я.

— Пёрнет. — у него вырвался горький смех. — Всякие стукачилы следили за тем, чтобы поймать кого-то на «этом» деле. Да, и ловить особо не надо было. Сразу слышно, что кто-то дрочит. Сначала незаметно, а потом уже очевидные шорохи простыней и ворочанье в кровати. Наказывали не кулаками, а унижением. Ссали потом на тряпку всей комнатой и бросали «дрочуну» в лицо. Надолго желание отбивало.

— А душ, ванная?

— За этим тоже следили. Тридцать с лишним человек мылись в строго отведенное время по очереди, под тупорылым краном в душевой комнате. Бляяять… Как он меня бесил! Вечно температура скакала, то холодно, то жарко. Как вспомню, аж кости стынут. Так что вариков не было в душе.

Может быть, Слава старался рассказывать как можно спокойнее, но эти паузы его выдавали. Я знал, когда он говорит «легко», и это был далеко не тот случай. Возможно, впервые он рассказывал мне то, что нёс в себе долгое время. Мне было и грустно и радостно одновременно. Грустно, что с ним всё это происходило, и радостно, что я теперь об этом знал.

— Я хоть и не был шестёркой, но и авторитет тоже никакой не имел. Тогда мне хватало сил только не скатиться в полную жопу. На тот момент тощий и косоглазый, я был очень похож на куклу для битья. Какими усилиями мне пришлось… — он затих и прикрыл глаза, — Не важно. Дрочить-то хотелось. Иногда даже уснуть не удавалось, стоял круглосуточно. А этим уебищам малолетним только повод дай. Стоит — высмеют, мокрые трусы — устроят темную, дрочишь — обоссут. Вот тогда я и открыл для себя прелести «самодисциплины».

Он вздохнул и лег на бок, теперь лицом ко мне, и снова закрыл глаза. Будто его ничего не тревожит, и он рассказывает о бабочках в лесу, но мелкие морщинки между бровей говорили о том, что он напряжен.

— Я просто лежал и играл с «ним», когда все спали. Просто гладил себя тихонько, чтобы совсем не шуметь. Когда оргазм накатывал — я замедлялся и успокаивался как мог. Конечно, хотелось дрыгаться и надрачивать с неистовой силой, но я терпел. Если МЕНЯ бы застукали ночью, я бы тряпкой не отделался, меня бы дерьмо жрать заставили, на потеху шестнадцатилеткам. Когда терпеть не было сил — совсем останавливался. А движения… Знаешь… Приходилось так медленно это делать, что я иной раз до крови себе губы искусывал. Потом привык. А ещё позже понял, что чем медленнее и монотоннее я все делаю, да ещё и оргазм оттягиваю — тем круче. Сначала мне казалось, что я странный, а потом, уже в студенческие годы, попробовал с подружкой. Она так дико орала да клялась в любви, расплываясь в комплиментах, что я понял — вот оно. Всё гениальное просто.

Я не знал, что нужно ответить. Славе моя жалость точно была не нужна, сопереживание тоже. Похвалить его? Сказать, что секс с ним — это всегда что-то из ряда вон? В глубине души я пожалел даже, что завел этот разговор.

— Согласись, что было охуенно? — даже в темноте было видно, что он улыбается.

— Я и не отрицал. — в ответ улыбнулся я. Удивительно, как он может переключаться.

— Если бы кое-кто не оставил меня в самый ответственный момент, было бы ещё лучше. — он теперь до конца моих дней будет это припоминать?

— Ну, хватит! И так стыдно… — я смеялся.

— Перестань, чего тут стыдиться? — он обнял меня и прижал к себе. — Не бросай, главное, в следующий раз. Ненавижу, когда после секса куда-то сбегают…

И хоть мы лежали под разными одеялами, было приятно ощущать тепло, которым он меня окатывал, даже не тепло, а жар. Странно, как такой озлобленный человек как он был иногда легок на такую нежность… Мне было не совсем удобно в такой позе, ведь он меня прижимал и сдавливал рукой. Неудобноя поза, но до слез приятная. Поэтому я терпел и думал, что если он так всю ночь меня обнимать будет, то я уснуть точно не смогу, но меньше радоваться от этого тоже не стану.

— Во сколько тебе вставать? — он убрал волосы с моего лба.

— В семь.

— Тогда давай спать.

В конце концов мы легли так, как каждому было бы удобно. Просто рядом, он на спине, а я боком к нему. Мне жутко хотелось спать, просто физически было уже тяжело что-то делать и говорить, но мозги были раскручены на полную катушку. Слава уснул быстро, по дыханию было понятно. А вот я долго ещё бегал туда-сюда мыслями по ушедшему вечеру. То вспоминал его рассказ о детском доме, то наш секс. Иногда чертыхался, когда вспоминал свои крики, а иногда даже злился на себя за то, что делал всё, как мне казалось, не так, как нужно. Бегал-бегал и в итоге уснул.

Ранним и холодным утром я уехал, стараясь его не будить. Я решил, что лучше позвонить ему днем, поговорить, чем будить с утра. И пока я ехал домой, чтоб собраться на работу, то всё прокручивал и прокручивал наш секс. Бесконечно вспоминал его голос, к которому не просто прислушиваешься, ему подчиняешься, сам себя дразнил его фразами. Иногда эти фразы даже звучали его голосом у меня в голове. Утренний стояк всё никак не проходил, как если бы мне было пятнадцать. У меня даже возникло какое-то странное, необычное ощущение благодарности. Сам не знаю, за что, но был ему благодарен, конечно, глупо, но мне тоже хотелось сделать ему приятно. Довести его до криков — это что-то из разряда фантастики, но хотя бы придумать что-то.

Его предпочтения в сексе были настолько для меня необычны, что я даже не представлял, что ему сделать «такого», чтобы он тоже сказал, что это было охуенно. Отвечать теми же методами? Я ставил под сомнение такие идеи. Может наоборот?! Страстно на него наброситься? Или нежно? Если переиграть, то он будет странно обо мне думать, если не уже, после таких криков-то. Хотя, судя по его рассказам — он тот ещё ловелас, и крики для него — не нонсенс. Представляю, сколько девочек у него было…

Вот так я приехал на работу. Со стояком, размазанный по своим мыслям, ни черта не собранный и отстраненный от всего.

— Александр Андреевич, доброе утро, кофе? — спросила секретарь, заглядывая в кабинет.

— Да, пожалуйста. Как там наши страдальцы? — совсем вылетело из головы, что сегодня будет непростой день.

— В больнице сказали, что идут на поправку. Но это мы ещё вчера узнавали с девчонками из отдела. Сегодня ещё не уточняли.

— Узнайте, пожалуйста. Сегодня ещё три встречи будет, да? — я раскладывал вчерашние бумаги на столе, чтобы быстро вспомнить, на чём остановился.

— Да, да, я вам сейчас по почте акты кину, на согласование.

— Ага, спасибо.

Я приступил к работе. Днем нужно было сделать как можно больше, что бы осталось время на вечер. Возможно, мы бы со Славой увиделись. И эта была последняя мысль о нём за весь день, так как папаша свалил на меня огромную кучу дел, которые не успевал сам. И я так забегался, что даже не поел за весь день. Приходилось разрываться между встречами, обязанностями отца и делами в кабинете с бумажками.

— Саня-я-я-я! Как ты тааааам? Живо-о-о-ой? — Стас звонил под вечер, когда я дописывал последние распоряжения.

— Живой, ты как? — я держал телефон плечом, одновременно работая с бумагами.

— Вечером что делаешь?

— Пока не знаю…

— Ты где вообще?

— На работе, работаю, а что?

— Давай вечером у тебя посидим? Или в клуб сгоняем? Сто лет уже там не были?! Не хочешь?

— Ну, почему сразу не хочу? Просто… — я не мог четко формировать свои мысли, потому что мозги были заняты работой.

— Саш, ты отложи свои бумажки, а! Поговори со мной нормально! Мы и так редко созваниваемся.

— Тут я, тут. — я отложил в сторону документы и посмотрел на часы. — Ты прям сильно хочешь в клуб?