Алле-гоп! (СИ)

— Жизнь, она такая. Ещё вчера я был богат и счастлив, а сейчас? Если ты, Сучара, тоже будешь вот так всех распихивать и чужой корм сжирать, то быть тебе поджаренной. Зачем Черножопика обижаешь? Он и так Черно–жо–о–опик! Прикинь, как ему трудно. Так, Рыбанутый, эй, жирнюга, чо это вы тут дедовщину развели? Ну–ка поддай Сучаре хвостом по жопе, она ваще берега попутала. Вот ваш придурочный хозяин упорет куда–нибудь, я вытащу эту Сучару и по почкам ей надаю! Ну… Акулинушка! Вот ты какая ласковая, ну скажи чо–нибудь… Правильно, не подплывай к Сучаре, к некоторым придуркам ваще попадаться на глаза себе дороже, — последнее Славик выделил громче. Для Власа.

Ещё в программе первого дня приручения и перевоплощения провинциального жлоба был парикмахер, которого Влас вызвал на дом. Мастер — это хорошая знакомая, Вероника. У Славы никто не спрашивал, какую стрижку ему хочется. Пухленькая девушка–парикмахер и строгий Влас крутили его голову, говорили между собой на каком–то птичьем, непонятном для нашего героя языке. Он понял лишь то, что волосы у него отличные, что предыдущему парикмахеру нужно отрубить руки по локоть, что «чуть осветлим». На последнее Слава Бубенцов сказал всё, что думает про «пидорасячьи замашки». За что получил затрещину, грозное «молчать, иначе кляп» и юбилейное «десять». Остальное время экзекуции Славик сидел набычившись, заметно борясь с желанием что–нибудь матершинное из себя изрыгнуть. По окончании все трое уставились в зеркало, обалдев от результата. Стильная короткая стрижка с укороченной чёлкой открывала ясный лоб, подчёркивала правильность и чёткость контура лица, привлекала взгляд к подозрительно порозовевшим мочкам ушей. Влас даже помял эти самые мочки, хотя и получил тут же адекватный ответ по рукам.

— Ну, красавчик ваш друг! — искренне восхитилась Вероника.

— Кто бы ожидал… — задумчиво проговорил Влас.

— Бли–и–ин, на улицу ж стыдно выйти будет… — проныл Славик. — Уродство голубковое!

— Что вы, вам очень хорошо, — расстроилась девушка.

— Не слушай его, он идиот, — закончил церемонию инаугурации в новую жизнь Влас.

Следующим пунктом программы был маникюр: за Славиком пришлось бегать по квартире и удерживать силой на стуле, угрожая, тыкая и, в конце концов, шантажируя всё теми же звонками маме. Славик зашмыгал носом, и испуганная маникюрша Наташа смущённо заметила, что из обоих голубых глаз пролегли мокрые дорожки. После маникюра бедолага пролежал с час в своей комнате, запрятав красиво ухоженные пальцы под подушку.

За день пришлось ещё трижды заставлять Славика есть со всеми приборами. А вечером Влас устроил Славе сначала допрос: как тот учился («Не хуже некоторых!»), какой язык изучал (русский), чем увлекался (неожиданно, но игрой на гитаре), кто его семья («Мама только, Стас — это не брат»), получил ли какую–нибудь профессию (технолог хим.промышленности в строительном колледже), чем думает в жизни заняться («Сбежать от тебя»), есть ли девушка («Сто девушек»), был ли в армии («Нет, а щас и не возьмут», — грустно посмотрев на ногти)… А когда уже стемнело, Влас велел Славику почитать вслух роман Виктора Гюго «Человек, который смеётся». Начало истории про волка Гомо и человека Урсуса тот прочёл чувственно, хмурясь и тяжело вздыхая. На третьей части Влас решил прекратить чтение, так как Славик начал издеваться над описанием прав лордов. Гюго оставил в душе химика–технолога неизгладимый след: он сразу стал называть Власа «истинным господином» и «вашей милостью». Хотя если бы он знал, что это обращение заставит «господина» вспомнить сегодняшний счёт, то, наверное, бы заткнулся.

— Что ж, пойдём, дружок, за мной, а то уже поздно, — вновь по–стальному приказал Влас и как бы между прочим: — Сними–ка поло, ну… футболку сними.

— Она же чистая, зачем? Я буду в ней спать! Голым не могу!

— Снимай!

— Да пожа–а–алста! Псих! — И Славик стянул с себя белый лакостовский батник.

Влас привёл Славу к дальней комнате с красной дверью. Открыл дверь ключом и втолкнул туда своего «гостя поневоле». Тот сразу захотел выбежать обратно: в тёмной комнате с противоположной красной глянцевой стеной стояли предметы явно не мирного функционала. И пусть Славик мир БДСМ знал только из порножурналов, он сразу же понял, где очутился. Поэтому и попытался выбежать обратно, но был схвачен. Влас был сильнее, намного сильнее, он буквально клещами сжал бедолагу и, не давая даже возможности барахтаться, доволок до Х–образного чёрного креста с кожаными ремешками на разной высоте. Всунуть одну, а потом вторую руку в эти ремешки и как–то хитро стянуть петли вокруг запястий Власу удалось за раз. Славка был так напуган, что даже не орал, а шёпотом твердил:

— За что? За что? За что? За что?..

— А ты думал, что я шучу с тобой, от нечего делать твой мат подсчитываю? Настало время получить наказание. Да не бойся, не крути башкой, всё, что тут есть, не для тебя. Я уже давно в эти игры не играю, прискучило. Да и развлекался подобным образом только с девушками. Поэтому только порка. И ничего интимного. — Влас, по–деловому обняв со спины дёргающееся тело, расстегнул застёжку бриджей и легко спустил штаны к щиколоткам. Ещё легче стянул с парня слипы. Славик нервничал, выгибал шею, ошалело выкатывал глаза, часто дышал, пытался выдернуть руки из захвата кожаных петель, но всё зря. Одна песенка сменилась другой:

— Я больше не буду! Я больше не буду! Я больше не буду!..

Но Власа нельзя растрогать, разжалобить, уговорить. Славик просто этого не знал. Хозяин спокойно подошёл к странного вида столу с какими–то штуками на нём и во внутренней полке взял уже знакомую Славе плеть с чёрной плетёной рукоятью с маленьким «листиком»–хлопушкой на кончике. Приблизился опять к своей жертве и холодным голосом спросил:

— Итак, сколько я тебе должен?

— Нена–а–авижу урода! — наконец заорал что есть мочи Славка. — Нена–а–авижу! Убью козла! Раздавлю тебя!

— Мне очень страшно! — с усмешкой произнёс Северинов. — Итак, десять раз. Начнём.

Славик больше не кричал, он оказался вдруг очень гордым и очень сильным, даже всхлипывал и шипел от боли только после первых четырёх ударов, что свистели безжалостно и обжигали белую кожу: на спине, на ягодицах, на бёдрах, опять на спине… Красные полосы тут же вспухали и белели, образуя на стройном теле абстрактный узор психически больного художника–лучиста. Влас тоже не орал, держал себя в руках, только тихо, но отчётливо считал до десяти. Он после четвёртого удара понял, что зря повёл на экзекуцию парня сюда. Что–то произошло здесь с ним в этой комнате. Влас считал, что это антураж виноват, что это воспоминания вернулись через эти тёмные стены, через вид колец, верёвок, флоггеров, крюков, что он использовал когда–то очень давно. Да ещё и этот мелкий пьяница оказался смешным, трогательным и таким голубоглазым. Влас считал, взмахивал рукой, контролируя силу удара, чтобы не рассечь кожу, а напряжение в штанах — в его штанах — становилось всё больше. Он тоже стал часто дышать ртом, губы мгновенно пересохли, а в голове вместо привычного порядка, вместо стерильности правил сумбур из мыслей и чувств. Откуда взялся этот ком, рассосётся ли?

Славке было больно. К концу «сессии» он почти висел на кожаных петлях, так как напряжение в ногах с ожиданием каждого удара и сжатость зубов, чтобы не кричать, не унижаться, вымотали и высосали все жизненные силы. Он даже не понял, что прекратился свист, прекратились эти стыдные огненные дуги по заду и по спине. Он ещё и не дышал. Но вдруг почувствовал, что его поднимают, подтягивают вверх за подмышки, высвобождают руки, и сразу же закололо «газировкой» в отёкших ладонях. Его несут куда–то на плече, осторожно и ласково поддерживая за голый зад. Его укладывают на кровать спиной вверх. А потом магическая влага волшебными движениями рук распространяется по тем жжёным линиям, по тем полосам злобы, что горели на нём. Ох, какое это удовольствие. «Кто меня лечит, кто этот благодетель, что меня гладит и жалеет, кто меня щекотит и целует в поясницу, там где не полоса, а целый цветок боли? Спасибо ему…» — бредил Слава, он с трудом повернулся, чтобы поблагодарить за помощь, но осёкся. На его кровати рядом с ним на коленях сидел чёртов Влас, этот богатенький фашист, что целый день мотал ему нервы. Сейчас Влас не выглядел гневным и холодным, даже наоборот, несколько растерянным и встревоженным. Но Славику было насрать на новый облик своего мучителя: