Алле-гоп! (СИ)

Впервые на арене цирка: иллюзион со связыванием! Хитрые узлы и гибкость тела! Артисты оригинального жанра представят вам номер, который самостоятельно лучше не повторять! Ита–а–ак, встречайте: один связывает, а другому не стоило связываться!

_____________

*Песня «Над тайгой» Ю. Алмазов, группа «Бумер».

========== Номер пятый: «Дрессура с ударениями» ==========

Всю ночь Славик куда–то бежал, бежал, бежал. А ноги не двигались, болели, ныли, подводили. Он увязал в каких–то песках или болотах, а его кто–то догонял, настигал, кто–то страшный… Проснувшись, он не мог вспомнить сна, вернее того, кто за ним бежал. И сразу же решил, что это был Влас. Он из сна переместился в явь и стоит над ним, лежащим пластом на животе, как положили с вечера…

— Вставай. Утро. Пошли на зарядку.

Славик даже спорить не стал, он ещё вчера решил, что не даст больше этому ироду повода загонять его в ту страшную комнату, связывать, пороть, унижать. Не даст и всё! Поэтому парень решительно сделал попытку встать. Да не тут–то было! Тело пронзили несколько ножей, и все в спину и в бёдра, в икры и ягодицы.

— Боже, как больно… — вырвалось у Славки.

— Чёрт, — вырвалось тихое у Власа. — Ну–ка, лежи.

И он исчез за дверью, через несколько секунд вернулся с тюбиком в руках. Нагло сорвал со Славы одеяло и одним движением уселся к нему на бёдра. Ковбой Мальборо… Сухими руками он начал мелкими движениями тереть поверхность спины, поясницы, боков, ягодиц, а потом отодвинулся и растёр бёдра. Кожа сделалась горячей, а напрягшиеся было мышцы расслабились под умелыми движениями рук. Потом Влас выдавил длинную колбаску мази вдоль позвоночника своего пациента. И теперь стал растирать маслянистый и резко пахнущий крем в кожу, надавливая круговыми движениями больших пальцев: вдоль широчайшей мышцы спины, потом костяшками руки выдавил длинным перекатом стон, проведя по длиннейшей мышце, остановился на шее и промял, прогрел, промучил ремённую, зубчатую полосу плоти. Славик вновь застонал, но теперь не от боли: мурашки удовольствия побежали в макушку, томная кровь растеклась по плечам и наполнила спинной остов. Долго Влас мял плечи, доставая застойные уголки ленивой жизни, перекатывая надостную мышцу, а потом всем весом, но осторожно надавливал на рёбра, на поясницу. Кожа взбугривалась, лоснилась, сияла под пальцами Власа, позвонки удовлетворённо похрустывали, мякоть наливалась радостной болью. Руки бегали, впивались, растирали, похлопывали спину, основанием ладони пробивали затвердевшие основы спины, давили на крестец, синхронно наворачивали круги на ягодицах. Влас каким–то образом находил некие точки, от которых током пробивало по всему организму, впивался в них, простукивал, вибрировал вокруг ткани. Славик сначала пытался сдерживать стон, который вырывался то ли от боли, то ли от кайфа, старался перепыхтеть, зажать предательское горло, но потом не смог. Чёртов Влас! Может, он не в банке работает? А в массажном салоне? Больнее всего стало, когда массажист сел на стопы и начал вытягивать мышцы ног, запели свои истерические и гундосые арии икроножная и двуглавые вокалисты, тремор и судорога уступили этому напору масляных пальцев. Славка, не переставая, пунктирно стонал на одной ноте. А когда Влас, видимо, устав, остановился и стряхнул с пальцев напряжение, пациент даже протянул предоргазменно:

— Ещё… ещё…

Клеточки тела переливались и перерождались, заставляя через боль скинуть с себя вчерашнее унижение и перенапряжение. И Славику было абсолютно наплевать, что ладони и пальцы Власа проходились совсем рядом с «заповедными», стыдными, чувствительными местами на внутренней стороне бёдер, нежно гладили взъём ягодиц и ребром ладони даже нажимали на щель, разделявшую две мягких половинки. А когда Влас передвинулся ещё дальше, согнул ноги клиента в коленях и принялся массировать сильными круговыми движениями стопы…

— Да!.. Да!.. Обожаю тебя… У–у–у… Круто! Бля–а–а–а… Мой господин! Всё, что угодно! Ещё! Ты лучший. Я щас кончу…

Массажист не смог сдержать широкую улыбку. Потом Влас ещё повыворачивал расслабленные конечности Славика, подёргал их, вправляя суставы, покрутил шарниры плеч, пошлёпал тело, усиливая удары на ягодицах, и под конец заявил:

— Ну, а теперь — пробежка! Времени нет, поэтому пошевеливайся, а то я опоздаю.

— Мне надо принять ванну, выпить чашечку кофэ… — сострил по–киношному счастливый Славик.

— Будет тебе и ванна, будет тебе и кофа, будет и какава с чаем, погнали на пробежку… Всего километр! Живо!

Конечно, мышцы всё равно ныли и остро пронизывали тянущей болью при резких движениях, но Славик словно крылья обрёл — не замечал боли и не вспоминал вчерашней экзекуции. Он даже сегодня цепочку на наручниках не испытывал на прочность. Всю пробежку выспрашивал у Северинова историю и сущность горячительных напитков бара, из чего сделаны текила, абсент и бренди, когда пьют глинтвейн, как надо пить кальвадос и ром. Сам в ответ рассказал «семейный рецепт» перцовки и сливовки. Короче, антиоздоровляющая беседа какая–то получилась во время оздоровительной процедуры.

Влас не позавтракал — не успевал. Зато успел предъявить заготовленный ещё со вчера лист бумаги с печатно написанными в столбик словами:

«освЕдомить

баловАть

предвосхИтить

предложИть

звонИт

квартАл

киломЕтр

облегчИть

корЫсть

костюмирОванный

жалюзИ

диспансЕр».

Но на этом задание не заканчивалось — заветная книга по этикету была выразительно заложена на параграфе «Правила поведения за столом». Ещё было велено прослушать кучу дисков на стереосистеме, выбрать приличные песни для того, чтобы заменить репертуар исполнения не только в приличном обществе при случае, но и даже в душе. Чтоб никаких примитивных трёхаккордных песен исправительных колоний! Запрещено включать некоторые каналы, тем более что вчера ночью Северинов их удалил. Оставлена была и работа по дому: все плафоны протереть стеклоочистителем, пропылесосить везде, кроме кабинета, и натереть потускневшие бронзовые ручки дверей туалета и кухни.

Выслушав от готового на финансовые подвиги отбрионенного и откардененного Власа эти поручения, Славик, скорчив гримасу, противным голосом обратился к классике советского кинематографа:

— Понял–понял: приберись в доме, вымой окна, прополи грядки, посади семь розовых кустов, разбери семь мешков фасоли, познай самоё себя, намели кофе на семь недель! Ну и послушай тупую музыку под окнами дворца. Слушаюсь, дорогая матушка! — И даже сделал лёгкий реверанс, изображая смиренную Золушку. — А покурить–то можно? Я в форточку!

— Нет. И охрану не вызывать. И к телефону не подходить. И бутылки в баре не трогать. Учти…

— Понял–понял… Сегодня, о истинный господин, у вас не будет повода лупить верного раба. Чао! Катитесь отсюдова!

Очевидно, что воспитательная садо–мазо–система начала срабатывать, да ещё и так быстро. Влас даже немного разочаровался. Чем? А вдруг действительно повода не будет?

***

Влас звонил домой с работы пять раз. Проклятый воспитанник не подходил к телефону. После первого раза на лице проверяющего возникла лёгкая улыбка, после второго — на лбу образовался залом, так как брови нахмурились, демонстрируя некое недоумение. После третьей попытки дозвониться до Славика на лице Власа не наблюдалось ни одной эмоции, только равнодушная маска, а это верный признак того, что гнев близок. Когда длинные гудки бесконечно пели «не–е–е–ет, не–е–е–ет…» и в четвёртый раз, Северинов бросил в сердцах паркер и нервно застучал пальцами по глянцевой столешнице. После пятого раза соскочил с вскриком «Идиот!» и ринулся вон из кабинета. Если бы не Дэн, с которым он столкнулся в дверях, то он уже через полчаса был бы дома и разобрался бы с мелким бесом, что нагло безответен.

— Ты куда? Что–то срочное? — остановил его Денис, выразительно показывая на папку с бумагами. Влас как будто опомнился: с чего это он завёлся, побежал? Ведь сам велел Славке не брать трубку. Что за лишние эмоции? А Дэн ещё добавил: — Ты не заболел?