Точка невозврата (СИ)

И в один из таких дней я снова спал и мне снилось, что я ветер. Лёгкий южный ветер, жаркий и быстрый. Рядом образовался такой же летящий Нумминорих. Нам было радостно и весело вдвоём. Мы летали над горячей красной пустыней, перекатывались через барханы, врывались в песок, устраивали песчаные бури и торнадо, хохоча, переливаясь мириадами песчинок, скручивались в один клубок, расплетали наши потоки, забывая, кто мы и где наш дом. Я чувствовал рядом присутствие другого искрящегося ветра – и это была невыразимая, необозримая радость! И мне хотелось лететь и лететь с ним дальше, посмотреть, что там, впереди, за пустыней, в глубине синеющего неба.

Я как раз сосредоточенно летал над землей, окучивая огромный бархан, пытаясь сделать его абсолютно круглым, как вдруг почувствовал, что вокруг меня образовался холод. Моя тёплая ветреная сущность сжалась в плотный комок, недоумевая, что же такое происходит. Красные пески посерели и подёрнулись инеем, небо стремительно темнело, набирая свинца и мороза. Я рванулся вверх, но неимоверный холод снова прибил меня к земле. Я попытался скользнуть змейкой меж барханами, но не тут-то было: холод надвигался со всех сторон, грозя заморозить меня совсем. Я увидел, что рядом со мной стоит человек и тихо говорит: «Я – Нумминорих Кута, нюхач их Ехо». Слова эти были мне совершенно не знакомы, но человек казался тёплым и близким. Тёплым! Я тут же рванулся к нему, заполз под одежду, обвился вокруг талии… и…

И мы с Нумминорихом проснулись, обнявшись, лёжа на одной узкой лавке. Я постепенно приходил в себя, пытаясь понять, где я, кто я и что вообще происходит. Руки Нумминориха крепко обнимали меня, а мой нос уткнулся ему в шею. Я медленно вспоминал, что, кажется, я был ветром, а потом меня со всех сторон обступил колючий холод. От этого воспоминания я инстинктивно ещё крепче обнял Нумминориха. Он открыл глаза, в которых были удивление и радость. Отчего-то мы не спешили размыкать объятия. Я понял, что он спас меня, вспомнив о себе и обо мне, просто взял и уволок из этого леденящего тумана. Я не успел подумать, как, я не успел понять почему, и что будет дальше – я просто почувствовал его горячее дыхание на своём виске, он замер и наклонился к моим губам, ожидая, замерев на долю секунды, ровно настолько, чтобы я мог или потянуться к нему в ответ, или отстраниться. И я потянулся в ответ… прикасаться к его губам было всё равно что купаться в бесконечном солнечном свете, так тепло и нежно… «Шурф!» – мгновенное прозрение окатило меня ушатом ледяной воды и я дёрнулся в сторону от Нумминориха, словно уходя от укуса змеи, увидев реальность такой, какая она есть. Маленькая комната, узкая лавка – и я целуюсь с Нумминорихом! Твою ж мать! Голова закружилась, я вскочил, спотыкаясь, падая, снова вставая, выбежал из комнаты, успев заметить его растерянный и грустный взгляд. Мне нужно было на воздух. Я пулей вылетел из дома, жадно глотая вечерние прохладные сумерки. Хорошо было бы успокоиться и подышать хотя бы на шесть, но куда там. Перед глазами мелькали цветные пятна, слабели колени и я рисковал свалиться в банальный пошлый обморок. «Держись, чёрт тебя возьми! – прикрикнул я на свою тушку, – иди вот, посиди хоть на ступеньках, авось полегчает». Я внял внутреннему голосу и послушно опустился на указанные ступеньки. Голова по-прежнему кружилась. Кретин! Расчувствовавшийся, разнеженный кретин! Сопливый дурак! Мне было стыдно до тошноты. Перед Шурфом, перед Нумминорихом, перед всем светом. Мне было наплевать на то, куда подевалась Меламори, на дурацкое задание Джуффина, абсолютно на всех. Я хотел домой, просто домой – на крышу Мохнатого Дома, в Ехо. Я уже был сыт по горло снами и сновидениями. Я хотел увидеть Шурфа, покаянно упасть в его объятия и сказать, как сильно я его люблю, как устал быть без него. Я почувствовал, как к горлу подступает комок, а на глаза наворачиваются слёзы. «Да, когда же это кончится!» – орал мой внутренний истерик.

«Макс, – в моей голове зазвучал тихий голос Нумминориха, – прости. Это была случайность. Прости».

И только я собирался ему что-то ответить, как в моей пустой глупой башке раздался голос Шурфа: «Макс, с тобой всё в порядке?»

Я истерично заржал и ткнулся лбом в деревянные перила крыльца.

«Макс?!» – тихий голос Нумминориха.

«Макс?!» – встревоженный голос Шурфа.

Так, стоп. Всё будет хорошо. Всё обязательно будет офигенно, мне просто срочно нужно в это поверить, иначе я двинусь мозгами и буду бегать по сонному Тубуру бодрствующий и блаженный. Не-а, так дело не пойдёт! Я взял себя в руки, вот в буквальном смысле обхватил свою глупую голову руками. Вдооох, выыыыдох, ещё раз вдооох на шесть, выыыыдох.

«Нумминорих, всё будет хорошо, мы обязательно поговорим, через полчаса. Обещаю. Отбой.»

«Шурф! Шурф!!! Я совершеннейший дурак, прости. Не волнуйся, всё хорошо. Я так рад тебе! Я так скучал по тебе! Грешные магистры, прости меня», – кажется, я и дальше лепетал подобнуюбессмыслицу, беспрестанно извинялся и говорил ему, как я его люблю, пока не услышал его настойчивый тёплый голос: «Макс, Макс, погоди, подожди… что случилось? Что с тобой? Я могу чем-нибудь помочь?»

Помочь! Я замолчал и боднул лбом ни в чём не повинные перила. Меня душил стыд и страх. Мне было страшно его потерять, мне было жутко от того, что, скорее всего, я причинил ему боль, мне было стыдно за свою мимолётную минутную слабость. Вот же идиот, а! Я совершенно не хотел ему ничего говорить, но врать я хотел ещё меньше. Грешные магистры, да зачем я вообще затеял этот разговор? Что, так нужно было покаяние-прощение-облегчение? А о нём я подумал? Ему-то это всё зачем? Чтобы великодушным благостным жестом Великого Магистра он «отпустил мне грехи»? ох, Макс, ничему-то тебя жизнь не учит, ни-че-му. Когда же ты поймёшь, что своих нужно беречь, а не быть эгоистичной сволочью? И думать прежде, чем делать. Моё покаяние ничего не изменит, только причинит боль дорогому близкому человеку. А тогда что? Просто не говорить про случившееся? И, значит, ему врать? Ох, я совсем запутался...

«Макс, – голос Шурфа прервал нескончаемый поток моих рассуждений, – я по-прежнему тут».

«Ох, прости! Я просто не знаю, говорить тебе или нет».

«Как я тебе уже когда-то сказал и повторю сейчас, лучше правды всё равно ещё никто ничего не придумал. Но правда не всегда бывает безболезненной. И не всегда бывает желанной. Я не буду тебя расспрашивать и настаивать, ты сам реши, хочешь ты мне что-то говорить или нет. Ты же знаешь, я уважительно отношусь к любым секретам. Они есть у всех. И, Макс, я не только твой любовник, я – твой друг, который будет всегда на твоей стороне, что бы ни случилось, помни об этом, пожалуйста!»

Я ткнулся в перила так, что чуть их не сломал! «Шурф, спасибо, я знаю. И очень это ценю. И… сейчас я, правда, наверное, ничего не могу тебе сказать и не потому, что это уж какой-то страшный секрет, а просто потому, что пока не решил, как мне быть».

«Ничего страшного, захочешь – потом расскажешь. Единственное, о чём бы я точно хотел знать всегда, так это о том, что и как происходит между нами».

«Я люблю тебя, Шурф, – совершенно честно и искренне сказал я. – И надеюсь, что это никогда не изменится. И даю тебе слово, что если вдруг это будет не так, то ты узнаешь об этом первым».

«Именно это я и хотел услышать, Макс. А всё остальное – на твоё усмотрение».

Мне стало спокойно. Шурф! Мой любимый Шурф, надёжный как скала. Я улыбался, чувствовал, что он всё ещё тут, в моём сознании:

«А как ты узнал, что что-то не так?»

«После неоднократного обмена Ульвиара я чувствую твоё состояние. Не всегда, конечно, и не во всём, но в критических ситуациях – достаточно ярко. А разве у тебя не так?»

Я задумался… было несколько раз, когда я ощущал достаточно острую тоску по нему и желание немедленно быть рядом, но вроде больше ничего. Я рассказал об этих ощущениях Шурфу.

«Так это оно самое и есть, – невозмутимо ответил он, – тоска и желание быть рядом. Мы слишком сильно связаны с тобой, Макс».