While I'm Still Here (ЛП)

Я мог все еще ощущать вес его тела на себе, слишком яркими были эти воспоминания. То, как он прижимался ко мне пахом, снова и снова двигаясь навстречу; тогда я мог с уверенностью сказать, что он просочился в мои поры вместе с потом. Я чувствовал, как он постепенно овладевает мной, как заполняет собой пустоту во мне. Он вошел в мое тело, голову и душу и теперь жил там, управляя каждым моим движением изнутри.

Но было и то, что удивило меня больше всего. Даже притом, что он видел мое обнаженное тело, и что я мягко говоря облажался той ночью, он все равно продолжал со мной общаться. Безусловно, меня это ужасно радовало, но все же его благосклонное отношение ко мне не могло компенсировать всю ту боль, которую я испытывал.

Я хотел, чтобы весь мир знал, что между нами произошло, но сильнее всего я хотел, чтобы он сам понял, что значила для меня наша близость. Он и раньше заставлял меня страдать, но теперь он будто проник под мою кожу и, оказавшись там, словно в ловушке, пытался вырваться на свободу, разрывая меня собой. И я готов был открыться так сильно, как ему это было нужно, чтобы показать, что хотя бы там, внутри, я могу быть достаточно красивым для него.

Он стал неотъемлемой частью меня.

Но он все еще не любил меня так, как я этого хотел.

Джерард сказал, что был рад, что его первый раз случился с парнем. Не именно со мной, потому что я тот, кто есть, а просто со мной, потому что я был парнем. По крайней мере, у меня точно была одна вещь, которая ему нравилась – мой член.

Я отдал ему кусок себя, я впустил его в свой мир, потому что мне нужно было кому-то довериться, рассказать свою историю. Я нуждался в помощи. Но в итоге, сделав все это, я получил не ожидаемое облегчение, а наоборот, сжимающую грудь тоску. Несмотря на все мои попытки доказать ему, как он был мне важен и дорог, он все равно не понимал – он не хотел меня. У него не было желания быть со мной.

Я уже действительно начал думать, что моя депрессия стала еще запущеннее после того, как он появился в моей жизни. По иронии судьбы, он делал вещи еще хуже, чем они были до него.

*

Каждый раз после того, как я выплакивался, я чувствовал себя освобожденным от некоторых тягот, как будто все самые отвратительные ощущения вытекали вместе со слезами, оставляя меня пустым. Физические недомогания оставались единственными вещами, которые я мог чувствовать. Мои губы горели, болезненно покалывая. Они становились припухшими, но мягкими. Головная боль постепенно усиливалась и отдавалась пульсирующими ударами где-то в висках.

Я подошел к зеркалу и, присев перед ним на пол, наклонился чуть вперед, осматривая лицо. Губы все еще пекло от слез, они были приятного, темно-красного цвета. Прикусив нижнюю, я с удовольствием отметил, как она опухла еще сильнее. Глаза были такими же красными, растертыми, и немного поблескивали, из-за чего казались похожими на глаза Джерарда, но только слегка. Его глаза, как и весь он сам, всегда были красивыми, а я мог смотреться более-менее привлекательно лишь после очередного эмоционального срыва. Влажные ресницы, ставшие теперь темнее, тоже выглядели неплохо.

Широкие карие глаза, симпатичный нос пуговкой.

Больше всего на свете я сейчас хотел, чтобы Джерард увидел мои губы такими.

Они были опухшими и теплыми, чуть онемевшими. Я хотел прижаться ими к нежной щеке Джерарда и услышать, как он хихикает в ответ. Продолжая покусывать их, я представлял, как неторопливо целую его, скользя вниз по его коже.

Я блять ненавижу весну. Я проходил это год за годом, но только на сей раз все было по-другому, потому что у меня появился настоящий друг, очень дорогой и близкий мне человек, а не очередной малознакомый чувак, на которого у меня текли слюни. Мне не нужно было тайно преследовать его, чтобы знать, где он находится и чем занимается. Но в то же время и того, что у меня было сейчас, мне все равно не хватало.

Вдоволь насмотревшись на свое распухшее лицо в зеркале, я уже хотел, чтобы головная боль, наконец, прошла, а краснота губ и глаз исчезла. Я устал постоянно думать о Джерарде именно в романтическом ключе, и я не знал, для чего продолжал это делать, ведь он довольно ясно дал мне понять, что я не интересую его в этом плане.

Я не спал всю ночь, трогая себя и отчаянно мечтая, чтобы его руки заменили мои.

Вот дерьмо. Мне никто и никогда раньше не нравился так, как Джерард, и если причиной всех моих метаний и страданий была так называемая настоящая дружба, то к черту ее.

Я больше никогда не буду заводить друзей.

*

В течение следующих двух недель нам удавалось проводить друг с другом время, при этом ни разу не упоминая того, что мы занимались сексом. Я все еще пытался обработать тот факт, что я всего лишь один из миллионов людей, участвующих в этом акте, и заставлял себя не слишком зацикливаться. Джерард вел себя так, как будто вообще ничего не произошло. Мое тело прекратило болеть уже на третий день, что только помогало забыть о случившемся. Хотя бы попробовать.

Он старался показать мне, что между нами ничего не изменилось. Он возил меня в центр за мороженым, в парк, или же приезжал ко мне домой и проводил со мной время в моей комнате. Мы даже не обсуждали концерт.

По сути, мы практически вообще ни о чем не говорили. Приближался выпускной, а это означало, что лето неминуемо вступало в свои полные права. Я видел, как он начинал злиться каждый раз, как я упоминал Нью-Йорк, потому что в ту же секунду он впивался в меня не одобряющим взглядом и спешил сменить тему. Таким образом, и об этом тоже я не мог говорить.

- Тебя не беспокоит, что там все улицы забиты одинаковыми желтыми такси? Как ты думаешь, там слишком загрязненный воздух? А где ты будешь работать, когда переедешь?

- Фрэнк, в последний раз прошу, прекрати.

Я хотел знать все о его планах на будущее - что он собирается делать, сколько будет платить за аренду, как будет передвигаться по городу и все в этом роде, но он категорически запрещал мне задавать подобные вопросы. Мне было интересно знать, чем он будет заниматься в определенное время суток, чтобы в тот момент, когда я буду сидеть запертым в своей комнате и прожигать взглядом потолок, мечтая о Джерарде, я мог бы во всех красках представлять себе его жизнь в Нью-Йорке. Я бы пытался угадать, где он сейчас находится, чем занимается и с кем проводит время…

Но я не мог, он не разрешал мне.

Я не знал, хорошо это или плохо, что мы не разговаривали об этом, но я продолжал надеяться, что у нас впереди есть еще целый июль. То, что у нас оставалось чуть больше месяца, действительно угнетало меня. Один последний гребаный месяц и еще несколько жалких дней – и даже несмотря на это, мы не проводили каждую секунду времени вместе. Иногда мне казалось, что я душу его своей компанией, потому что мы встречались и гуляли так часто, как только это было возможно, а я отчаянно цеплялся за него, хотя он, казалось, был совсем не против.

Но даже если мы намеренно не говорили об одном определенном дне августа, то все мои мысли все равно крутились только вокруг него. У меня накопилось столько вопросов. Мне нужно было знать, собирается ли Джерард общаться там с другими людьми… Я понимал, что он будет это делать, ему придется. Ведь это чертов Нью-Йорк. Он начнет работать, как только переедет, и естественно у него появятся коллеги по работе и другие случайные знакомые. А он был таким невероятно приветливым в этой своей чертовой манере вежливо общаться и таким очаровательно симпатичным со своей внешностью, что кто-нибудь обязательно им заинтересуется так же, как и я.

Только в отличие от меня, этот «кто-нибудь» может удосужиться ответного интереса со стороны Джерарда. Сама эта идея пугала меня до безумия. Я даже не мог представить, что он вдруг переведет все свое пристальное внимание с меня на кого-то другого; это блять вызывало во мне приступ паники, но в то же время заставляло кипеть мою кровь от ревности и заочно ненавидеть каждого долбанного жителя Нью-Йорка.