Лисы (ЛП)

Но, чтобы остаться незамеченным, тут недостаточно людно.

– Хочешь чай или кофе?

Я поднимаю глаза. Напротив меня стоит Дитер. Чувствуется, что ему так же неловко, как мне.

– У меня нет денег. – Чай стоит дешево, но у меня с собой ничего.

– Неважно. За счет заведения. – Он оглядывается. – Тут за этим особенно не следят. Иди садись, и я принесу. Чай?

Я киваю и ухожу к маленькому круглому столику в самом углу.

Через пару минут Дитер ставит напротив меня кружку и выдвигает стул. Должно быть, он попросил кого-то ненадолго его подменить.

– Ты не против? – Он не садится, ждет, когда я отвечу.

Я качаю головой.

Дитер зажимает ладони между коленок. Я еще не видел его таким скованным. Похоже, он не знает, что мне сказать.

Думал ли он о той ночи у него в комнате так же много, как я? Странно, но когда я о ней вспоминаю, то не слышу слов и не чувствую боли. Но вижу себя с головой у него на груди, слушающего стук его разбитого сердца.

– Я начал посещать клинику, – говорит он спустя какое-то время. – Ну, из-за своей зависимости… и всего прочего. Черт, это так тяжело… – Он замолкает.

– Ты ходил в полицию? – Мне просто интересно.

– Ты хочешь, чтобы я пошел?

Я поднимаю глаза. Его лицо серьезно, взгляд напряжен.

Мотнув головой, я пожимаю плечами. Решать ему самому. Смерть Дашиэля была несчастным случаем. У него нет семьи, нет никого, кому следовало бы узнать правду, кроме… Донна – вот, кому стоило бы рассказать.

– Надо сказать Донне.

Дитер кивает.

– Донне?

– Девушке Винни. – Я знаю, что он знаком с Винни.

– Я расскажу ей. Если она позвонит в полицию… что ж, я это заслужил.

Он рассеянно постукивает по столу. Точно играет на воображаемом пианино. Может, он и правда умеет играть на нем, как Мики умеет играть на кларнете. Это вызывает у меня мысли о секретах, которые мы не знаем о вроде бы знакомых нам людях. О секретах, которые мы прячем в себе, об акулах, которые кишат внутри нас… Может, именно это и имел в виду Кукольник.

– Сначала я был уверен, что ты сам обратишься в полицию, и несколько дней просыпался от страха, что за мной скоро придут… но потом вдруг перестал убегать. Я подумал, придут, значит придут, понимаешь? Лучше потратить оставшееся время на то, чтобы сделать что-то… хорошее. Ну, или попытаться. Я знаю, я плохой человек. Я никогда не старался стать лучше… но теперь мне кажется, это единственное, что по-настоящему важно. – Он глядит на свои ладони. – Я не стану просить прощения и ждать чего бы то ни было от тебя, потому что этого недостаточно. Но мне правда жаль. И я до конца своей жизни буду раскаиваться и жалеть о стольких вещах, которые уже не исправить. Но я знаю, что должен смириться и научиться со всем этим жить.

– Мики в больнице, – говорю ему я, потому что и у меня есть вещи, которые надо принять.

– Что случилось? – Он выглядит искренне обеспокоенным.

– У него был сердечный приступ. – Моя левая нога отплясывает под столом джигу. Я сильно прижимаю ее рукой. Я весь день старался об этом не думать, но теперь, ощутив вспышку паники, достаю телефон. Проверяю, не звонил ли мне Бенджамин.

– Он поправится?

Я делаю долгий вдох.

– Он должен вернуться в Америку.

– И ты не хочешь, чтобы он уезжал, потому что он тебе нравится?

– Нет. Я люблю его, – шепчу я. – И хочу, чтобы он вернулся. – Потому что так надо, потому что у Мики нет визы, потому что ему нужна помощь в борьбе с акулами, которые пытаются его уничтожить, а Бенджамин хочет найти лучших врачей. Увидев, какой он с Мики, я стал ему доверять. Он любит его.

– Так поезжай вместе с ним.

От одной только мысли на меня обрушивается огромная, как в океане, волна. Мои пальцы задевают лежащее в кармане письмо.

– Может, когда-нибудь.

– Ты пришел, чтобы посмотреть, все ли у меня хорошо, да?

Я киваю.

– Я знаю, почему Даш любил тебя. Теперь понимаю.

Я встаю. Мне надо идти. Я по-прежнему не могу слышать о том, что Дашиэль любил меня, без того, чтоб не испытывать боль. Мне кажется, так будет всегда.

– Я не помню, благодарил ли тебя за то, что ты спас меня. Подозреваю, что нет. Пока, наверное, это не слишком заметно, но я стараюсь, Данни.

Я знаю, мы с ним никогда не станем друзьями. Но как бы там ни было, я рад, что зашел его повидать. Я рад, что Дитер останется у меня в памяти вот таким, а не лежащим на матрасе и сдавшимся.

– Ты можешь звать меня Локи. Я не против, – говорю я и закусываю губу.

***

Донна так и не ответила на мое сообщение, так что я ухожу обратно на тот берег реки. Свет меркнет, и пока я стою, склонившись над ограждением набережной, все становится серебристым, серым и золотым. Я думаю о лежащем в кармане письме. О том, что оно значит. Часы посещений в больнице заканчиваются в десять. Я обещал Мики прийти. Мне надо спешить, если я хочу успеть сходить в бассейн и вернуться обратно.

Но по какой-то причине я вновь поворачиваю не к бассейну, а на другую дорогу. На ту, что ведет к больнице, куда нас с Дитером увезли в день, когда мы упали в реку. К больнице, где работает Кукольник.

Я знаю, что зря это затеял. Знаю, что не всегда продумываю все до конца. Это старая навязчивая идея, и я не хочу поддаваться ей. Но все же я здесь.

Мне не всегда ясна моя мотивация, но, может, мне просто надо сказать ему, что он ошибался – что не все люди акулы, и что я не боюсь (боюсь, но другого). Если он существует за счет чужих страхов, я хочу, чтобы он знал: отныне моего ему не видать.

К главному корпусу больницы я не иду. У меня хорошая память на места, поэтому лабораторию я нахожу без труда, пусть я и был потрясен и испуган, когда видел это здание в прошлый раз.

Я пришел в неудачное время. Лаборатория – не больница, и люди, которые здесь работают, не работают по ночам. Сейчас полшестого, все расходятся по домам. Я стою за деревьями около здания и жду, когда поток уходящих иссякнет.

Кукольника не видно, но я знаю: это не значит, что он еще не ушел.

Главная дверь открыта. Внутри – тишина. Я захожу в коридор, но, сделав шаг, замираю при виде двери в крошечный кабинет Кукольника. Двери, откуда я выпал, переживая невыносимую боль.

Я заталкиваю свои трясущиеся руки в карманы.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спрашивает женский голос.

Я, видимо, отключился. Моргая, я смотрю на женщину передо мной, потом утыкаюсь взглядом в ковер. У нее кудрявые рыжие волосы, которые вызывают мысли о фейерверках.

– Я ищу одного человека.

– Имя?

– Данни, – говорю я.

– Хм-м, – тянет она, как делают некоторые, когда думают. Потом качает головой. – Я не знаю здесь ни одного Данни.

– О, нет, он… – пытаюсь я объяснить, когда понимаю свою ошибку. – Он был вон в том кабинете. – Я показываю на дверь. – Я говорил с ним там.

– Этот кабинет занимал Виктор… доктор Белински… но сейчас там никого. Несколько недель назад он ушел.

– О. Почему?

– Не представляю. То был здесь, а потом в один прекрасный день исчез вместе со своими вещами. – Она покачивает головой. – Полная мистика. Ну все, мне пора закрываться.

Она машет ладонью, показывая, чтобы я вышел, и она могла запереть дверь на замок.

– Где он теперь?

– Как я уже сказала, он просто исчез. Никто не знает, куда. Даже начальство.

Несколько недель назад? Я хочу узнать, не ушел ли он в день нашего столкновения. Отчего-то это кажется важным. Я достаю из кармана блокнот, листаю его. К тому времени, как я нахожу то, что искал, женщина уже ушла на парковку, и я ее догоняю.

– Это произошло девятнадцатого?

Она останавливается.

– Возможно. Ты знаешь, кажется, да. – Она хмурится и одновременно улыбается мне. – Мне нужно идти.

Я киваю.

И вспоминаю сказать «спасибо», когда уже слишком поздно.

Итак, Кукольник ушел из больницы. Из-за меня? Из-за того, что я следил за ним? Или из-за того, что нашел его тут? Значит ли это, что я победил его? Наверное, я никогда не узнаю. Может, мне и не надо. Может, мне стоит научиться еще одной вещи – забывать. Пусть это и тяжело. Меня тянет отправиться к складу, где я видел его той ночью, и посмотреть, появится он там или нет. Но, серьезно, ради чего?