Он видит, как они летят (СИ)

Тор решился на визит к ведьме не сразу. Но день за днем, наблюдая за отчаянными попытками брата научиться жить в темноте, он все чаще думал о том, что должен сделать хоть что-то. И чем больше ширилось в груди черное чувство вины, тем чаще приходила мысль об искуплении.

В каждом движении, в каждом слове брата ему чудился упрек.

Множество раз Бог Грома пытался убедить себя, что Локи действительно заслужил это жестокое наказание. Что слепота уберегла и его, и людей от дальнейших разрушений. Что, в конце концов, именно то, что младший ослеп, позволило ему, Тору, оказаться так близко...

Но самоубеждение не спасало. И, просыпаясь посреди ночи, громовержец подолгу смотрел на изуродованные веки брата и все чаще думал о Железном Лесе. О том, что если легенды о том месте правдивы, то...

И в итоге все... случилось, как случилось.

В воздухе глухая холодная тишина. После всего, что случилось, Йотунхейм превратился в руины. Все здесь словно... дышит разрухой. И чем дальше громовержец продвигается, чем ближе подходит к темнеющей стене деревьев, тем ближе подступает страх. И когда Бог Грома оказывается на узкой тропе, ведущей в полумрак под сенью скрежещущих корявых ветвей, в груди уже холодно. Мелькает даже позорная мысль отступиться. Но Тор вдруг вспоминает, как могли блестеть зеленые глаза брата. А еще вспоминается тот тихий всхлип, который он услышал перед тем, как задвинуть камень. И ему вдруг представляется, что брат смотрит на него не со злобой, а с любовью. И в зеленых глаза благодарность.

Первый шаг вглубь леса дается совсем легко.

А потом... Это кровь. Настоящая густая кровь, которая стекается по железным стволам. Капает с ветвей. И Тор безотчетно стирает влагу с лица. А когда опускает руку – случайно зацепляется плечом о ветку. И едва не вскрикивает от боли: острый край металлического листка глубоко вспорол кожу. По руке струится кровь.

И первый порыв ветра. Он заставляет упасть на землю, спасаясь от острых, словно бритва, листьев. Но спине достается все равно. Рубаха изорвана в клочья, порезы дергает болью.

Но остановиться сейчас, это Тор отчего-то прекрасно понимает, нельзя. Может, понять это помогают выбеленные временем кости?

В любом случае Бог Грома переживает особенно сильный порыв и, игнорируя царапающие изредка листья, бросается вперед. Он бежит почти не разбирая дороги, отчаянно надеясь, что выбранная тропа приведет в нужное место, под конец уже не обращая внимания на хлещущие по спине и плечам ветви. Они словно издеваются, то пропуская вперед на несколько метров, то безжалостно хлещут, заставляя падать на землю, прижиматься всем телом, спасаясь от лезвий.

А потом деревья словно расступаются. И громовержец замирает, тяжело дыша. Перед ним разворачивается кошмарная, поистине жуткая сцена: посреди поляны, усеянной острыми камнями, вперемешку с человеческими костьми, вокруг огромного камня, залитого кровью, водят жуткий хоровод. В воздухе леденящий душу визг, заунывный вой, свист. Словно призрачные духи, ведьмы будто исполняют какой-то жуткий танец. Развеваются на ветру длинные платья, мелькают смазанные, словно затертые временем, лица.

И вдруг вся эта свора замирает. И Тор с ужасом понимает, что к камню толстыми цепями приковано что-то отдаленно напоминающее человека. Из вскрытого живота явно вынуты внутренности, вместо лица жуткое месиво, грудная клетка разворочена, словно ее долго и со вкусом разрывали когтями. Бог Грома, забыв про собственную боль, пятится было назад, но не успевает сделать ни шагу.

– Тор! Сын Одина! – глухой, с пришипом, женский голос, идущий словно из ниоткуда, заставляет сжать скользкие от крови ладони в кулаки. – Явился с визитом в наше прибежище! Зачем?

– Проклятый ас... – другой голос было перебивает говорящую, но тут же раздается визг и одна из фигур, замотанных в балахон, валится наземь.

– Отвечай мне, сын Одина! – высокая, почти вровень Тору, женщина с черными длинными волосами вдруг оказывается совсем рядом. – Ты здесь нежеланный гость. Но раз дошел – говори. Лес зря не пропускает.

Тор с трудом заставляет себя не отвести взгляд от будто залитых чернотой глаз и выговаривает:

– Я слышал, ведьмы из Железного леса могут дать все, что угодно, если верно попросить. Это так?

– Вон! – женщина оборачивается к неподвижно застывшим фигурам. И те словно растворяются в воздухе. Только обдает ледяным, пахнущим тлением ветром. – А ты, сын Одина, сначала попроси. А потом узнаешь.

– Мне нужны глаза, – Тор невольно вглядывается в лицо ведьмы и вдруг понимает, что вся ее кожа покрыта мелкими, словно кружево, тонкими татуировками. – Для моего брата.

– Глаза... – ведьма склоняет голову набок. – Красивые зеленые глаза для младшего брата. А что ты готов отдать за них, сын Одина?

– Я... – Бог Грома судорожно облизывает пересохшие губы. – Скажи что тебе нужно.

– Слова настоящего правителя, – смеется ведьма. – Не хочет заключать сделку вслепую. Это мне по нраву. Я скажу тебе. Но сперва я хочу плату. Чтобы мои слова не были сказаны впустую.

– Что за плата? – Тор скользит взглядом по расшитому каким-то жутковатым узором ее платью. – Чего ты хочешь?

– Испить твоей силы, сын Одина, – ведьма протягивает изляпанную кровью руку. – Если позволишь, скажу тебе, что ты будешь должен принести мне.

В ответ Тор молча протягивает руку, и в тот же момент ведьма цепко хватает его за предплечье и дергает на себя. Поцелуй обжигает болью, но Тор не может отстраниться.

Все прекращается внезапно. Ведьма просто отстраняется и шепчет в самые губы:

– Приведешь мне невинного. Если сможешь, если решишься запятнать руки неповинной кровью – получишь, что просил. У тебя три дня.

Приходит в себя Тор уже на опушке. Он просто открывает глаза и понимает, что лежит на камнях, в самом начале тропы, по которой вошел в лес.

Chapter XXIX

Срок, данный ведьмой, неуклонно истекал, а в мыслях Тора царил разброд. С каждым часом громовержцу становилось все паршивей. Но самое кошмарное начиналось, когда Тор возвращался в свои покои. В каждом слове, в каждом движении брата ему чудилось осуждение. Осуждение в собственной нерешительности, трусости.

Чья жизнь может сравниться с тем, чтобы вернуть любимому существу счастье видеть? И, покрывая поцелуями изуродованные шрамами веки брата, Тор все больше утверждался в мысли, что должен исполнить условие.

Грех, что он возьмет на себя, станет наказанием за страдания брата.