Кровью и Тьмой (СИ)

Незнакомец же, однако, не жалел времени на прелюдию, лаская и нежа пробудившееся тело майле так искусно, что оставалось лишь стонать и умолять о большем; в его опаляющих объятиях Эри ощущал себя красивой экзотической пташкой в золотой клетке. Вот только улететь он впервые не желал.

Руки шартаасса скользнули по внутренней стороне его бедер, раздвигая их в стороны, и там Эри ощутил его ненасытный рот. Холодный язык заскользил по поверхности бедер — от подколенной впадины до самых яичек, и он дернулся в своих шелковых путах, жалобно и тонко застонав. Эти постыдные ласки, которыми одарил его шартаасс и на которые никогда и в голову не приходило расщедриться Мердоку, жгли до пепла душу неискушенного Исаэри. Тело предавало его, колени сами собой широко разошлись в стороны, и он прогнулся в пояснице, стремясь глубже погрузиться в прохладный рот, ласкающий его так бесстыдно и жадно.

Тем не менее шарт не торопился. Его губы сомкнулись вокруг члена Эри, заскользив по нему упруго и мучительно медленно. Раз юноша ощутил, как острые зубы мягко задели нежную плоть, и сердце ушло в пятки, но шартаасс был слишком искусен — он лишь дразнил.

— Пой для меня, пташка моя. — Горячий шепот ввинчивался в уши, растекался по телу жидкой лавой и долгим эхом еще звучал в сознании. — Не стесняйся, прелесть, я ведь знаю, что тебе это нравится.

И Эри пел. Точнее, тонко, жалобно поскуливал, выгибаясь под умелыми руками. А когда почувствовал рот шартаасса между своих ягодиц — и вовсе вскрикнул. Прохладный скользкий язык неумолимо проникал внутрь его тела, и это было так восхитительно приятно, что он медленно умирал от стыда и желания податься навстречу. И как бы он себя ни сдерживал, у него ничего не выходило — бедра сами собой вошли в ритм, медленно толкаясь навстречу длинному языку, потому что когда тот погружался в него на немыслимую глубину, то каждый раз задевал какую-то точку, посылая по всему телу Эри огненные всполохи наслаждения.

А потом шартаасс вырисовывал этим самым языком влажные узоры на его животе, и длинные пальцы проникали туда, где только что был рот. Эри уже не мог кричать, он только всхлипывал, всем своим существом подаваясь навстречу, насаживаясь на эти восхитительно длинные пальцы, и бессвязно умолял до тех пор, пока его губами не завладели, заставляя замолчать. И если до этого момента он думал, что шартаасс не ведает стыда и меры в своих ласках, то глубоко ошибался.

Он завладел его ртом почти грубо, насилуя своим языком, глубокими толчками доставая почти до горла, и Эри мог только мычать, поражаясь длине чужого языка. Если Мердок так и мог, то юноша об этом никогда не подозревал. Он вообще с анатомией шартаассов, как оказалось, был знаком очень плохо…

Поцелуй был таким глубоким и страстным, что Эри казалось, будто он уже занимается любовью, словно шартаасс вошел в него и двигается теперь внутри ленивыми, медлительными толчками. Он даже не сразу понял, что тот уже разделся, только когда его ноги оказались закинутыми на талию шартаасса, почувствовал, как его прохладное, словно выточенное из мрамора и такое же твердое, тело прижимается к нему, покрывая собой полностью.

Эри всхлипнул в который раз, впервые жалея о невозможности обнять любовника, и как можно крепче обвил ногами его талию, охотно подавшись вперед бедрами. Чужая твердая и удивительно горячая плоть вошла в него легко, тут же погрузившись до основания, и в этот самый момент шартаасс его укусил.

Но Эри не почувствовал боли, когда длинные иглы вонзились в шею, только легкое головокружение. Он лишь откинул голову, позволяя шартаассу делать все, что ему заблагорассудится, и сжимал коленями его бедра, насаживаясь на член любовника в том ритме, который он задал.

Весь мир отчего-то вдруг растворился в багровой пульсации ритма, в котором двигались их тела, и все, что было ниже пояса, заполыхало огнем, особенно жгло поясницу. Эри знал, что такое невозможно — это ведь не от того, что он так сильно возбужден. Вот что его пугало, но как следует поддаться страху он не мог, потому что… Потому что сильные руки обнимали его бережно и крепко, потому что дыхание шартаасса опаляло шею и губы, потому что в нем была его плоть, и казалось, что только эти восхитительные ощущения удерживают его здесь, на земле. Что он один владеет его душой в эти мгновения. И это было… удивительно. Волшебно.

В какой-то момент Эри понял, что руки его больше уже ничего не держит, и смог наконец сорвать повязку с глаз и обхватить ладонями склонившееся над ним лицо. В комнате царил полумрак, и в неверном свете, который отбрасывало пламя в камине, он сумел наконец разглядеть своего любовника. Знакомый шрам на щеке тут же бросился в глаза. Только один шартаасс во всем Лахадре мог носить такой шрам. Эри на мгновение крепко зажмурился, но не оттолкнул, наоборот, почему-то что есть силы обнял за шею и притянул к себе. Шартаасс и не сопротивлялся, шепча ему: «Прелесть».

И в его объятиях Эри впервые познал удовольствие — сокрушительное, яркое, затопившее все его существо, взорвавшееся в голове брызгами багрово-алого, нарастающее в ушах сдвоенным пульсом. Его собственным и брата Мердока.

Он чувствовал, как внутри пролилось его семя, чувствовал, как между ними стало липко и немного мокро от его собственного, но все это почему-то прошло мимо него и не имело значения. Ничего не имело значения, кроме того, что его обнимают так нежно, так трепетно и вместе с тем так собственнически.

Какое-то время после этого феерического оргазма, все еще звучавшего в ушах пульсацией чужого сердца, Исаэри лежал тихо, придавленный телом шартаасса, но тяжесть эта была приятна. И пытался осознать тот факт, что теперь, кажется, замужем за братом Мердока. Хорошо это или плохо, он пока еще не понял.

— Эри, — внезапно произнес тот, — посмотри на меня.

Юноша подчинился, подняв голову. До этого он прятал лицо на изгибе плеча шартаасса.

— У тебя на пояснице мое имя, — огорошил его в лоб брат Мердока, резко переворачиваясь на спину вместе с ним так, что юноша оказался распластанным у него на груди. Шартаасс провел кончиками пальцев по его пояснице, очерчивая вытатуированные на коже буквы, складывавшиеся в его собственное имя — «Дамирэс».

Несколько секунд Исаэри молчал, новость его оглушила.

— Ты знал? — требовательно спросил шарт.

Эри заторможенно покачал головой и попытался соскользнуть с него и приподняться на локте. Дамирэс ему позволил, тоже приподнявшись, но только затем, чтобы опрокинуть его на подушку и упереться в нее руками по обе стороны от его головы.

— Мердок… всегда называл тебя Рэс, да и упоминал нечасто, — наконец нерешительно молвил Эри. — Я думал, что это потому, что твой титул Саншаррэс Лаанда. Я не знал. А если бы знал — не поверил.

— Почему? — почти прорычал Дамирэс.

— Потому что… Потому что не бывает иссилити ² между шартаассом и человеком. — Эри повернулся на бок, сжавшись под ним в клубочек, словно пытаясь отгородиться.

Но Дамирэс ему не позволил. Он сел на постели и бесцеремонно сгреб его в охапку, усадив на свои колени. Прошептал какое-то заклинание и повернулся к нему той стороной лица, где на щеке у него был шрам.

Только теперь вместо шрама на мраморной скуле шартаасса были словно высечены маленькие буквы, складывавшиеся в имя. И имя это принадлежало Эри.

— Теперь-то веришь? — спросил Дамирэс насмешливо.

Эри поднял руку, как завороженный, ведя кончиками пальцев по каждой черточке, что являлась частью его имени, резким черным росчерком украшавшим щеку его иссилитаэ. И смотрелось это теперь невыносимо прекрасно — черные буквы на мраморной белизне шартаассовой кожи. Дыхание перехватывало, а горло отчего-то сжимал спазм. Его имя.

«Исаэри».

И тут внезапно Эри вспомнил, что на языке шартаассов «исса-эрри» означает «прелесть». Вспомнил, что восемь лет назад там, во дворце Императора, когда они с Дамирэсом столкнулись в коридоре, он шепнул ему на ухо: «Прелесть». И совсем недавно… тоже.

— Не могу поверить, — прошептал он, не в силах оторвать взгляда от собственного имени, не замечая, что из глаз капают на руку его иссилитаэ слезы.