Шалость удалась (СИ)

Но сейчас он был не в Хогвартсе. Это был не сон. И Гарри с вожделением блуждал взглядом от разметавшихся по подушке волос до слегка дрожащей спины, по острым плечам и снова возящимся с флаконом рукам, скользя плотно сжатым кулаком по каменной эрекции, со всей остротой чувствуя реальность происходящего.

Его лицо горело, и отнюдь не от возбуждения. Ему было стыдно, бесконечно стыдно за то, что он так бесчестно лезет в чужое, тайное, интимное. И от этого все ощущалось острее, посылая по венам потоки сладкой на вкус лавы. Единственное, что его успокаивало, это что Фиделиус Поттеров еще никому не удавалось пробить, а потому все, что произойдет в его доме - останется в его доме.

А Малфой уже скользил ладонью по ягодице, то сжимая ее до красных отметин от пальцев, то едва касаясь, тихо постанывая и издевательски-сексуально прогибаясь в пояснице. Гарри, почти загипнотизированного этим странным танцем пальцев, из собственных распирающих его мыслей и транса вырвал стон - громче, чем были до этого, но по-прежнему не настолько громкий, чтобы нарушить хрупкую волшебную атмосферу, - когда Малфой резко проскользнул пальцем в сжатое колечко входа в свое тело.

«Как уж под камень», – подумал Гарри, просто чтобы думать. Чтобы не потерять сознание от возбуждения, пульсирующего внизу живота болезненным комком. Чтобы не кончить от одного лишь пальца Малфоя, медленно разрабатывающего тугие мышцы. Среднего пальца, на котором в тусклом свете приглушенно блестел фамильный перстень-печатка с гербом его рода. И этот блеск заставлял Гарри шумно втянуть воздух сквозь сжатые зубы, до боли стиснуть основание члена, но продолжать смотреть.

Смотреть на то, как медленно двигалась кисть, как к первому пальцу вскоре присоединился второй, как свободная рука запуталась в волосах вместо того, чтобы ублажать себя спереди в том же размеренном темпе, что и сзади. И Гарри видел все это и радовался, что не видит ко всему прочему еще и эрекции Малфоя. Потому что всего это было уже слишком. Слишком остро, слишком грешно и слишком желанно.

За этими мыслями и неуместным стыдом, сжигающим его щеки почти до кости, за рваными движениями собственной ладони, Гарри почти упустил тот момент, когда Малфой вытащил из себя пальцы. Задышал надсадно, судорожно, откинувшись затылком на плоскую подушку, кусал губы, а потом отчего-то вздрогнул особенно сильно и медленно поднес те же сомкнутые пальцы к своему лицу.

Гарри вымученно застонал и спрятал лицо в сгибе локтя, потому что даже в самом откровенном сне ему не могло приснится, как быстрый, ярко блестящий от слюны язык эти самые пальцы вылизывает так, будто они только что держали вкуснейшее из французских пирожных, а не двигались в его теле. Поднялся он с руки лишь когда раздался тихий хлопок, с которым из колбы с зельем вынимают деревянную пробку-затычку.

Малфой снова налил на ладонь масло, а подрагивающие от желания губы, слегка двигающиеся, будто шепча что-то в темноту, блестели тем же маслом, и Гарри порывисто облизывал свои, вопреки своим же думам о порочности происходящего желая ощутить этот вкус.

Когда Малфой взял в руки фаллос, Гарри замер, не решаясь даже дышать. Длинные пальцы все с тем же проклятым серебряным перстнем неторопливо размазывали по нему масло, согревая своим теплом, то сжимая его узкой ладонью, то едва дотрагиваясь подушечками до искусственной головки.

И если бы Малфой знал, что Гарри за ним наблюдал, то он мог бы объяснить, почему тот не ласкал себя. Очевидно, он не хотел бы, чтобы Гарри схватил удар от одной этой картины.

А Малфой все продолжал издеваться, притом в первую очередь - над самим собой. Он вел себя, будто пребывал в каком-то мареве, где нет места торопливым и резким движениям: неторопливо подтянул колено ближе к животу, открываясь сильнее, осторожно приблизил руку с фаллосом к ложбинке между ягодиц, неспешно обвел сфинктер смазанной головкой и… замер. Гарри потребовалась вся его выдержка и собранность, чтобы посреди малфоевского тяжелого дыхания разобрать тихое «Рано» и не выматериться, когда тот снова отложил игрушку. Вместо нее Малфой снова взялся за флакон с маслом, помедлил секунду, а затем, словно решившись, нервно облизнулся и приставил его донышком к узкому входу, проталкивая внутрь и выгибаясь в пояснице.

Гарри жадно хватал ртом воздух, потому что совершенно забыл, как дышать. Он и имя-то свое почти забыл, оставаясь способным разве что следить глазами за тем, как мышцы покорно принимали гладкое стекло, обхватывая его тугим коконом, и как дрожало стройное, блестящее - не то от пота, не то от масла - тело, и слушать тихое частое дыхание, срывающееся на приглушенные хриплые стоны. Поттер хотел этого, наслаждался этим, желал запечатлеть на сетчатке, клеймом выжечь в памяти так, чтобы на границе жизни и смерти, когда не помнишь ни лиц родителей, ни имен друзей, помнить этот приоткрытый рот с яркими губами, эти худые кисти и проклятую метку на любимом предплечье.

И неожиданно разозлился на чертову повязку на глазах, скрывающую расширившееся от вожделения зрачки и мутное серебро радужки за поволокой похоти. Но больше всего его интересовало, кого же этот принц, это языческое божество представляло себе в абсолютной темноте, извиваясь на простынях от движений внутри и не смея прикоснуться к себе? Кому Малфой хотел отдаваться так самозабвенно, бездумно, не заботясь о собственном удовольствии?

И ревность эта - раскаленной спицей в сердце. Сразу вспомнилась и рельефная мускулатура Забини с его блядской улыбочкой и высокими скулами, шикарные волосы и яркие глаза Нотта, с которым Малфой делил спальню… Гарри припомнил даже Флинта - длинного, угловатого Флинта с его сильными руками и неожиданно цепкой хваткой пальцев на жестком древке метлы. И одна только мысль, что эти пальцы могли бы сейчас касаться Малфоя - он и так слишком часто прикасался к нему на тренировках! - заставили Гарри тихо зарычать на манер Сириуса и взорвать невербальным стоящую на камине вазу.

Его! Драко был его! Еще с той встречи у миссис Малкин, никого другого рядом с ним не было так долго, как был Гарри Поттер.

Поток яростных метаний прервал очередной тихий стон, и Гарри потерянно вернул свой взгляд картине, мгновенно успокаиваясь и стесняясь своей же странной вспышки. Вот же он, его Хоречек - светлая шкурка и кошачьи движения, - на кровати, один, изнывающий от болезненного желания, но почему-то продолжающий себя мучить. Никакого Блейза, никакого Теодора и уж тем более никакого Маркуса.

Драко внезапно всхлипнул как-то задушено - жалко, как он, наверняка, сам бы охарактеризовал этот звук, услышав его со стороны, - и резко вытащил из себя флакон, откидывая тот в сторону и снова нащупывая фаллоимитатор. Подтянулся на постели, с пластичностью змеи перевернулся на живот и с некоторым неудобством поднялся на колени, снова смазывая игрушку по всей длине и укладываясь грудью на слепо подтянутую к себе подушку. Устроился поудобнее, развел ноги - читай, почти обессилено разъехался коленями, - и, заведя руку за спину, медленно начал вводить изобретение сумасшедших братьев во все еще узкое, но расслабленное отверстие

Гарри видел - теперь он мог открыто наслаждаться его профилем - как нахмурился гладкий лоб, как из-за наверняка не очень приятных ощущений Драко кусал губы, но упрямо продолжал двигать кистью, проникая в себя все глубже. И всем этим таким живым, ясно читаемым эмоциям на лице любимого Гарри был так рад, что ему наверняка уже топили котел в аду. Но на ад ему было глубоко плевать - главное, что у Драко никого не было, кроме этой штуки. Его ангел грешил исключительно с волшебной разновидностью магловского разврата.

Фаллос вошел почти до конца. Снаружи оставалась лишь пара сантиметров, и Драко судорожно выдохнул, выпуская многострадальную губу из плена зубов, слегка поерзал на скользких простынях, схватился руками за прутья деревянного изголовья и лег щекой на кровать.

Своей чертовой прекрасной щекой на собственную чертову кровать, повернувшись восхитительно порочным чертовым лицом к чертову светильнику Уизли. Лицом к Гарри, который в очередной раз за этот сумасшедший вечер проклял идиотскую ленту на его глазах.