Morden zaertlich (Убить ласково) (СИ)

С тех пор меня больше никто не осмеливался мацать или оскорблять. В столовой мне доставались лучшие порции. Меня не посвящали, но я чувствовал, что внимание ко мне увеличилось, а некоторые взгляды парней были далеки от невинных. На меня смотрели с вожделением.

Сам Дэн никогда не требовал от меня ничего постыдного. Поэтому моя голова снова поднялась, я растил свою болезненную гордость, лелеял мечты о мести. Я сам внушал к себе уважение. Я показал, что могу постоять за себя. Дэн научил многому новому – он почему-то не жалел сил и не смеялся.

Может быть поэтому мне дали кличку. Я стал Деткой. Так меня и называли. Иногда Билли-Детка. Они и приучили меня курить.

Я узнал ребят. Рыжий частенько доставал запрещенную еду и сигареты. Все было словно из супермаркета. Никто толком не знал, как и где он это делает, а тот отнекивался – «Секрет семейной фирмы». Эрик был мастер травить анекдоты.

Раньше он жил неплохо, его дядя, заменявший отца, был фокусником, и Рыжий перенял у него мастерство. Ожог на лице он получил, пытаясь проделать сложный трюк с огнем. Для него было не совсем понятно, как это случилось, но факт был неумолим - они с дядей оказались на улице. Удивительно, как плотно примыкают друг к другу люди в трудностях, как сближаются и без того близкие души!

Они «щипали» прохожих на рынках, воровали продукты. Но однажды их поймали, вместе, только вот дядю определили в другое место, а Эрика сюда. Они переписывались. Рыжий частенько рассказывал нам о дяде, который был вообще оптимистом по жизни.

Зигфрид был странным. Кулак говорил о нем «ни х*я не умеет делать, зато хорошо треплется». Обычно так он отмазывал от каких-нибудь общих дел.

Зиг был мастер рассказывать. Истории у него складывались сами собой – печальные, глуповато-романтичные, с привкусом металла и одиночества. Он писал стихи, только вот их никому не показывал, и Дэн относился к этому с уважением. Зигфрид был птичкой – удивительным существом для суровой природы улиц.

Стоит признать, в тюрьме мне жилось намного лучше, чем на улице. Здесь я впервые вкусил нескольких заманчивых блюд – почета, уважения и влияния. Все три я умело использовал, заводя знакомства и записывая нужные адреса. В голове моей выстраивались планы.

Но все когда-нибудь кончается, я уже говорил это. А все хорошее кончается ударом по голове. Пусть даже образным.

Дэн был не особенно разговорчив, да и я не отличался общительностью. Но однажды после планового медосмотра он вдруг разговорился.

Он просил:

- Билл, когда ты освободишься, пожалуйста, брось ты эту месть.

- Не могу.

- Знаю. Даже не пытаюсь убедить… Но по крайней мере будь поумнее.

- Конечно, Дэн. Я потом тебе напишу или навещу сам.

- Эх, Детка… Не получится.

- Почему?

- Узнаешь как-нибудь, дурак ты, дурак.

- Так объясни дураку.

- Осталось-то! Сам поймешь, не совсем уж слабоумный, - он шутливо щелкал меня по носу.

Да, оставалось немного. Одну ночь его очень сильно лихорадило. Врач был в стельку пьян и ничего не соображал. Мы пытались что-нибудь сделать, но кто мы такие? Через два часа лихорадка спала.

- Туберкулез, Детка, страшная вещь, - с улыбкой сказал он.

- Дэн, я… - слова мои разбежались, удар был силен.

- Все хорошо. Ты сильный, твой срок кончается через две недели.

Он уснул. Так протянув еще два дня, однажды утром он просто не проснулся.

Моя жизнь стала напоминать туман. Меня обхаживали стороной, но на второй день полезли утешители. Одному я сломал нос.

Рыжий и Зиг узнали, где похоронили Дэна. То есть, мы и так знали, просто необходим был номер неприметной урны и дешевого надгробия.

Свобода встретила меня весенней оттепелью. Я вдохнул ее и отправился по адресу номер один.

Я нашел нужных людей, обзавелся своими Правдой и Ложью. Теперь я знал, куда идти.

Перед отъездом в Берлин я был на тюремном кладбище.

Кем я был в итоге? Биллом Каулитцем, Деткой, начинающим киллером, зэком. Вдобавок, был не против спать с мужчинами.

Я толком не знал – но может быть, я любил его, своего покровителя Дэна, Кулака?»

========== Глава 3 ==========

POV Том

«Прошла еще одна рабочая неделя. Разумеется, охарактеризовать ее как веселую и интересную я не мог. Веселой она была до той степени, что оставалось только удовлетворять потребность в работе чтением детективов.

В один из таких дней я в двадцатый раз вяло зашел в наш кабинет.

- Привет, Том. Как твое ничего? - Райнер сочувственно пожал мне руку. По нему было видно, что такая тишина его более чем устраивает.

- Ничего. Как обычно, - я вздохнул и сел на стул.

- Парень, ну неужели ты думал, что все так сразу? - он сочувственно посмотрел на меня, попивая кофе из кружки.

- Честно? Да.

- Молодой еще, Том. Надоест потом тебе, гарантирую.

Я пожал плечами, Райн промолчал. Но вскоре снова заговорил.

- Удивительно, таких длительных простоев давно не случалось. Обычно хоть по мелочи, но что-то есть.

- Это скорее всего ради меня Берлин-криминал решил взять отпуск… – кисло пошутил я, - Не знаю, чем я им так приглянулся.

- Эх, Каулитц… Благодари бога, что не видел столько трупов и преступлений, сколько пришлось на меня. Это не романтика, это борьба за жизнь.

- Почему вдруг?

- Потому что никто не будет драться по-честному. Тебя подставят, как только представится возможность. Тебя застрелят, как только найдут. Тебя не будут жалеть. Последнее, что видели в жизни тысячи копов старше и опытнее тебя, это рожу какого-нибудь элемента, - он молча уставился на стену.

- Неужели так много? – мое неверие наверняка показалось бы кому-то неуважением, но в такие вещи всегда трудно верить.

- Больше, чем ты думаешь. Так что десять раз подумай, прежде чем бросаться под дуло пистолета или кричать кому-то: «Стой, стрелять буду!» Кого-то убила только лишь эта фраза.

Я сглотнул. Прежде я знал – не трус. И никто никогда не посмеет сказать мне такого. Но дуло пистолета – настоящее, безжалостное – и кем я перед ним стану?

Я вспомнил утро. Было девять часов утра с минутами. На улице плавал густой супный туман, сквозь который было мало что видно. Воздух был очень тяжелым, влажным и тягучим.

Ночью мне снился странный сон. По крайней мере, я никогда не видел такого реалистичного и одновременно фантастичного сна. Сон был будто не обо мне – жизнь была чужой.

У меня всегда была мама, друзья, спокойная, размеренная жизнь. А то, что я видел, было прямой противоположностью.

Я видел своего отца, которого не знал. Мама частенько говорила, что его и вовсе может уже не быть на свете. Я видел каких-то людей, которые били меня и не давали сопротивляться. Я ощущал отголоски боли – и почему-то не просыпался.

Последнее, что я помнил, это как меня… боже, мне стыдно было признаться даже себе! Во сне, даже во сне мне никогда такого не приходило – меня насиловали эти люди!

Я проснулся от собственного протестующего крика, и едва успел добежать до ванной. Меня вывернуло, словно бы от серьезного нервного потрясения – или может, отвращения.

Прийти в себя оказалось делом почти невыполнимым. Меня била интенсивная дрожь. Я твердил: это не мой сон, не моя жизнь, это хорошо, слава богу, я никого из них не знаю…

Но непонятные чувства не проходили. Я ощущал горечь, желание убить, размозжить об стену, сравнять с землей, услышать крики боли, мольбы о прощении, увидеть кровь и смешать ее с грязью.

Даже эти мысли – они были чужеродными, страшными для меня. Откуда они пришли, что это было?! Я никогда никому не желал такого зла, я никогда в жизни так не ненавидел. Со мной случалось разное – но я не мог так желать смерти.

Я встал с кафеля в ванной и забрался под холодный душ. Через полчаса я немного опомнился и снова стал собой.

Когда я шел через туман на работу, я вдруг понял, что очень плохо себя чувствую. Особенно в этом чертовом тумане. Мне казалось, я пробивался через него, задыхался. Но все-таки вырвался.