Morden zaertlich (Убить ласково) (СИ)

Спортивная сумка приятно оттягивала плечо – из-за нее я не ходил через таможни и контроли, предпочитая всевозможные обходные пути, которым жизнь меня научила предостаточно. Вокзалы большая и сложная структура, но только не для беспризорников, которые очень замерзли.

Я был полностью свободен и волен делать, что пожелаю. Поэтому я закурил. Это всегда прибавляло мне уверенности.

Все началось пару лет назад. Я жил со своим отцом в Гамбурге все сознательное детство. Но сколько я себя помню, между нами было непонимание, словно мы были неподходящими кусочками паззла – ни так, ни эдак и ни по-другому. Может поэтому, а может, совсем по другим причинам, когда мне исполнилось пять, папа женился, и в доме появилась моя мачеха и ее сын Джек. Элена неплохо ко мне относилась, и в ее обществе мне было вполне уютно. В отличие от общества ее сына от первого брака.

Я и Джек были одногодками. Всю совместную жизнь мы ненавидели друг друга. Он меня презирал за девчачью хрупкость, длинные волосы до плеч, называл слабаком. Наверное, не без оснований – я был диковат и своенравен, как девчонка-малолетка. А я его ненавидел за жестокость, позерство, потакательство инстинктам, неприятие отличий. Они были типичные бунтари – частенько курили травку, посещали клубы (для меня до сих пор непонятно, как их пускали), много пили, испытывали судьбу и трахались. Да-да, никто не ослышался, Джек был тем еще беспредельщиком.

Отец постоянно пропадал на работе, из-за проблем компании их график стал гибким, работали даже по выходным. Он уставал и ничего не хотел слышать, а Элена только умилялась пьяному анфасу сына на пороге. Она была из тех слепых матерей, чья любовь прокладывает сыновьям дорогу и до тюрьмы, и до могилы.

Но если бы они только издевались надо мной, все было бы менее сложно. Однако им нравилось меня избивать, они твердили, что это повышает им настроение – я вечно портил им его одним своим видом.

Конечно, я сопротивлялся. Но я был действительно слабаком, а они наваливались кучей. Папа же никак не реагировал на мои жалобы. Да он даже меня не видел! А Элена – та сообщала только, что «Билл опять с кем-то подрался». Я не виню ее – она просто не верила в то, что ее сын может такое сделать.

Это было примерно года два назад.

Джек и компания казались вполне довольными жизнью, когда я снова «случайно» попался им на пути. Это была магия, если вы понимаете, о чем я – вечно оказываться у них на пути, если боишься этого до жути. Но в этот раз у них, видно, был иной замысел и меня, барахтающегося, затащили в некий клуб. Я был в удивлении – никак не брал в толк, что же за новую пытку они задумали.

Какое-то время они просто наливались, придерживая меня в зоне видимости, но дальше один из них, а именно Ганс Айхлер, посмотрел в мою сторону и сказал ту фразу, которую я бы очень хотел забыть, да все не получается.

- А ведь наш Билли здорово вырос… И теперь он похож на хорошенькую красоточку. Ну если хорошо постараться и не заметить его цыплячьих сисек… Но вы только гляньте на этот очаровательный ротик, он же просто создан для минета!

Шутка им понравилась. Я пытался выскользнуть, но теперь уж они не хотели меня выпускать. Забава была для них новой и, видно, интересной. Оставалась надежда на то, что они пьяны. Мне все-таки удалось улучить момент и, укусив за руку держащего меня, выбежать на ночную улицу.

Я бежал, и мне даже казалось, что оторвался. Но удар по голове сообщил мне, насколько глубоко я ошибался.

Очнулся я от того, что меня сильно били по щекам. Это был Джек. Он пьяно ухмылялся в предвкушении. Я ждал побоев, инстинктивно пытаясь сжаться в комок. Но избиение показалось мне благословением по сравнению с тем, что со мной делали дальше.

Они все по очереди меня насиловали. Это казалось им интересным, по крайней мере, огонек в глазах подсказывал, что это явно нечто новенькое. Пока один действовал, остальные держали. Я кричал, бился в руках, кусался, получал новые оплеухи. Тот, кто не прошел через это, может знать другую БОЛЬ, но все же не такую – это не просто боль, это обида, ненависть, страх и бессилие. На моих глазах ломали меня, ломали внешне и внутренне. Ломали гордость, душу, самого меня. И это продолжалась целую вечность.

Но даже когда все кончилось, и меня, избитого, обессилевшего, в полуобморочном состоянии оставили в покое, этого кое-кому показалось мало.

- Джек, разрешишь мне поговорить наедине с твоей шлюшкой? – спросил Айхлер.

И эта скотина, которую я вынужден был называть сводным братом, заржал.

- На х*я, скажи мне? Если тебе так понравилось иметь парня, можно найти кого-нибудь получше этого. Или ты влюбился?

- Пошел на х*й! Тебе жалко этого педика?

- Да мне срать на него. Пидор он и в Африке пидор, не мы, так кто-нибудь другой. Пошли, парни, выпьем, пока Ганс развлечется! – и они с отвратительным ржанием ушли, обсуждая кто и как – меня сейчас.

Айхлер склонился надо мной и прошептал:

- Ну что, крошка Билли, понравилось тебе с нами?

Из последних сил я плюнул ему в лицо.

Он схватил меня за волосы.

- А вот за это придется заплатить, сучонок! Раскрывай рот!

- Иди на хер!

Я был в отчаянии. Оно придало мне сил, притупило боль. Он был только один, а я совершенно озверел. От перспективы минета он, конечно, отказался, зато избил меня до потери сознания. Впрочем, до нее оставалась от силы пара тычков.

Последнее, что я тогда помнил, это его слова: «Еще встретимся, сука!» и звук хлопнувшей двери.

Я очнулся поздним вечером в каком-то полутемном заброшенном подвале и кое-как встал. Мои воспоминания не сохранили, как я доплелся улицы, где какой-то прохожий позвонил в «Скорую» и меня увезли в больницу. На все вопросы после я отвечал, что не помню, и врачи с умным видом вещали, что это бывает – сознание скрывает моменты, вызвавшие шок. Очень смешно. До сих пор не верю врачам. Насколько бы было все проще, если бы я забыл? По крайней мере, для Джека и его друзей?

Но забывать я не хотел. Желание мстить не приходило, оказалось, оно зрело во мне с первого дня. Они не сломали всего до конца, хотя слишком многое мне пришлось оставить в обломках. Я обдумывал, что мне делать, пока лежал в больнице. Элена и папа навещали меня временами, Джек же не совался. Он трусил, ведь я мог подать в суд и экспертиза бы все рассказала. Однако думается, он выспросил все у Элены и сильно облегчился. И зря.

За неделю до выписки я сбежал. В тот день была ужасная гроза, поэтому я беспрепятственно проник в дом ночью, у меня были ключи. Я покидал в спортивную сумку немного вещей, все свои давнишние сбережения и фото, на котором с наглыми ухмылками замерли воплощения моего ада.

Бежать мне было некуда. Отсутствие родственников поначалу меня озадачило. Но было лето, и я жил на улице. Гамбург большой, а я обитал на самой окраине, подальше от дома. Меня поймали полицейские за мелкое воровство.

Сидел я недолго. Но тюрьма показала мне многие вещи, которые пригодились на свободе.

Когда я вышел, за меня уже было кому заступиться. Я долго добивался их расположения, но их природа была слишком жестока для меня. Они не хотели следовать моей мысли и моей ненависти. Они считали меня недостойным своей силы.

Но я изменился. Я стал другим. И они признали меня. Они всегда были со мной. И пусть они не отвечали, пусть они не согревали по ночам, но они защищали меня, они были моими единственными друзьями. Кем они были? Людьми? Нет, я уже давно разучился верить людям. Зато я верил им, двум моим пистолетам, с ласковыми именами Правда и Ложь

Теперь я был не один, теперь наступила моя очередь. Айхлер, Джек и шайка всем скопом поехали в Берлин.

А я тогда, пуская дымовые кольца и похлопывая по сумке, в которой лежали мои металлические приятели, сладостно раздумывал. Я верил, что мои враги встретят здесь судьбу в моем лице. Судьбу даже более жестокую и неумолимую, чем моя их милостью. Я верил, что им предоставлена великая честь - сдохнуть от моей руки в этом красивом и печальном городе, чье имя Берлин».