While I'm Still Here (ЛП)

- Ты что, пялился на меня, пока я спал? – спросил я, наблюдая за ним с нехорошим предчувствием. – Вот, черт. – Я тебя обнимал? О, боже, - запаниковал я. – Прости, я не хотел тебя трогать или…

Он протянул руку и накрыл ладонью мой рот.

- Если ты еще раз извинишься за нечто подобное, то я решу, что твоя мама плохо с тобой обращается.

Я широко распахнул глаза и резко втянул воздух, чем только плотнее прижался губами к его ладони. Он посмотрел на меня и опустил руку.

- О, нет.

Я бешено замотал головой.

- Нет, Джерард! Нет ничего такого!

- Ох, нет, Фрэнки… Фрэнки… - повторял он, подсаживаясь ко мне ближе.

- Джерард, остановись!

- Фрэнки, - прошептал он, - ты поэтому всегда такой застенчивый? – спросил он, дотягиваясь до моей щеки и слегка касаясь ее пальцами.

- Нет, Джерард, - взвыл я, по-прежнему отрицательно качая головой. – Нет, не поэтому. Моя мама нормально ко мне относится, честно, - я смотрел прямо ему в глаза, чувствуя себя еще более напряженным, и надеялся убедить его.

- Но тогда почему ты постоянно принижаешь себя? О боже, пожалуйста, скажи мне, что это не так.

- Это не так, правда. Моя мама не пренебрегает мной…

Подождите минутку, она действительно этого не делает? Почему я, черт возьми, схожу с ума от волнения каждый раз, когда ко мне хочет кто-то прикоснуться, даже такой внимательный и нежный как Джерард? Я не мог припомнить моменты, когда моя мама причиняла мне физическую боль, но как только я задумался об этом, то понял, что плохое обращение и есть одна из самых ярко выраженных форм злоупотребления.

Моя мать злоупотребляла мной.

Я едва ли ее видел. Она постоянно была вдали от дома, сутками пропадая на работе.

Я плохо помнил то время, когда папа был еще жив, поэтому не мог сказать наверняка, изменилось ли что-то с тех пор. Мы жили вдвоем – только я и мама, никогда и никого больше не было рядом. У меня не было эмоциональной поддержки, за которой я мог бы обратиться, когда приходил домой расстроенный, у меня не было никого, с кем я мог бы поговорить. Я всегда был предоставлен самому себе. Я не особо возражал против такого существования, но чем больше я думал об этом, тем хуже, как казалось, обстояли мои дела.

Моя мама постоянно отсутствовала, находясь далеко от меня. Независимо от того, куда она отправлялась, она никогда не брала меня с собой. Она просто уходила и ждала, пока я сам не разберусь со всем дерьмом, которое сваливалось на меня каждый день. Я никогда не знал, где она была. Я совершенно ничего не знал о своей матери…

Я уставился на Джерарда немигающим взглядом.

- Можно ли считать плохое обращение злоупотреблением? – спросил я, закусывая губу.

- Да, можно.

- Дерьмово.

Неудивительно, что я так сильно боялся доверять людям и подпускать кого-то слишком близко. Я боялся, что в итоге останусь в стороне. Вот почему я так цеплялся за Джерарда, словно был какой-то надоедливой занудой или кем-то еще в этом роде. Я оставался в стороне всю свою гребаную жизнь (ладно, в основном подростковые годы, именно тогда, когда больше всего нуждался в ком-либо) и теперь, в то время как рядом появился человек, готовый взять меня под свое крыло, я отворачивался от него.

Я отворачивался не потому, что не хотел быть с ним, ведь слишком сильно я зависел от Джерарда, потому что никто и никогда не проявлял ко мне столько внимания. Я лишь боялся, что он угробит меня так же, как моя мать, что я потеряю те доверительные отношения, которые я так охотно хотел бы с ним иметь.

Моя мама меня не любит. Она не заботится обо мне.

Я снова посмотрел на Джерарда, только теперь понимая, что должен был давно это разглядеть.

- Моя мама ненавидит меня, - спокойно произнес я. – Она никогда обо мне не заботилась.

Сочувствие было единственной эмоцией, написанной на его лице. Он плотно сжал губы и нахмурился.

- Я знаю, но я здесь, - он развел руки, открывая для меня уже привычные спасительные объятия.

Моя мама никогда не предлагала мне того же.

Я наклонился вперед и просто обмяк в его руках, когда он обернул их вокруг меня и прижался щекой к моей макушке.

- Я здесь для тебя, Фрэнки. Я здесь, с тобой. Все хорошо, я рядом, - уверял он меня, целуя куда-то в копну моих спутанных волос.

Именно семья, как считалось, должна приходить на помощь в самые отчаянные моменты. Для кого-то семья становилась возможностью сбежать от проблем, для кого-то – эти самые проблемы обсудить. Но и в том, и другом ее проявлении она выступала неизменным источником безоговорочной любви. Я был этого лишен.

Все эти годы я впустую провел в своей комнате, даже не пытаясь спуститься вниз, потому что там меня никто не ждал. У меня было столько внутренних проблем, которые я всегда принимал слишком близко к сердцу, но что если причинами этих проблем было как раз постоянное отсутствие рядом понимающей матери? Она никогда не записывала меня на какие-нибудь вне учебные курсы, никогда не приходила на школьные собрания, не присутствовала на рождественских спектаклях, устраивающихся моим классом… она никогда не делала этого.

Она не позволила мне уехать в Нью-Йорк, как я думал, из-за боязни собственного одиночества. Но как это могло быть связано, если она никогда не проводила со мной время? Единственная причина, по которой мне был запрещен переезд, заключалась в том, что она просто желала сохранить надо мной контроль.

Она хотела держать меня дома, разбитого и несчастного, ведь тогда она станет чувствовать себя спокойно, зная, что под рукой всегда есть тот, кто будет делать работу по дому, и над кем в любой момент можно ощутить свое превосходство и власть.

Большинство времени я думал, что она родила ребенка только для того, чтобы иметь возможность кем-то управлять, и как только я осознал, что был прав, на меня словно свалились чертовы небеса.

Я сделал несколько вздохов, коротких и глубоких, как бы тяжело мне это не давалось. Я устал плакать. Я больше не хотел этого. Я никогда не наслаждался своими истериками, но, как и другие вещи в жизни, они только помогали выместить зло. Слезы текли сами собой.

Я не мог их контролировать, как ни пытался. Плач становился итогом накопившейся усталости и боли, выражающимися в горячих дорожках соленых слез, благодаря которым обычно становилось легче. Обычно. Я, казалось, всегда был переполнен отчаянием и именно поэтому освобождался от него постоянными рыданиями.

И находясь в руках Джерарда, сидя на его кровати после проведенной с ним ночи, чувствуя себя спасенным и переполненным до краев, я плакал.

У меня сбилось дыхание, потому что я делал больше скулящих выдохов, чем вдохов. Из-за огромной накопившейся одновременно боли, мою грудь неприятно сковывало. Я чувствовал себя так, как будто собирался взорваться, и даже не сразу понял, что невероятное напряжение от только что открытых фактов причиняло мне такую боль, которую я еще никогда прежде не испытывал.

У меня нет семьи.

Я всегда думал, что под понятием «семья» скрывалось нечто полное любви и заботы, но на деле оказалось, что я даже понятия не имел, каково это – быть членом семьи.

Почему моя мама меня не любит? Причина в том, какой я есть? В том, как я выгляжу? Но не в моих силах себя изменить…

- Просто выпусти это наружу, - подбодрил меня Джерард, раскачивая нас обоих в объятиях и зарываясь пальцами в мои волосы на затылке.

Было так здорово иметь его рядом с собой, даже несмотря на то, что я находился не в самом лучшем состоянии. Он был моей подушкой безопасности.

Он любил меня.

Любовь не состояла из свиданий или интимной близости. В первую очередь любовь заключалась в заботе друг о друге.

Он делал это для меня. Он всегда был рядом. Каждый раз, когда я звонил ему или проводил с ним время, он чувствовал, если я был не в порядке, и прилагал все усилия, чтобы меня успокоить.

Это заставляло меня плакать еще сильнее.

Во время рыдания я издавал ужасные звуки – громкие частые всхлипывания с редкими надрывными жалостливыми вздохами.