Лисы (ЛП)

– Хватит. – Я эгоист. До мозга костей. Я хочу его. Я так сильно его хочу.

Я тяну руку к себе. Мики немедленно ее отпускает, но взамен притрагивается ладонью к моей щеке и прижимает к моим губам палец. Его прикосновение обездвиживает меня больше, чем это удалось сделать Кукольнику. Кажется, что весь мир должен слышать, как оглушительно стучит мое сердце.

Там, где шрамы, я ничего не чувствую. Нервы отмерли, но кожа вокруг шрамов суперчувствительна.

Весь мир сужается до ощущения его руки на моем лице – до одного-единственного, ослепительно сверкающего ощущения.

– Слушай, я хочу сказать только одно: то, что ты сделал, значит для меня очень много. Правда много. Больше, чем ты можешь представить. Понимаешь? И чтобы я оставил тебя в покое, тебе придется отталкивать меня по-настоящему сильно. Но если ты и впрямь этого хочешь, пожалуйста, сделай это прямо сейчас, потому что потом я вряд ли смогу это вынести.

Я киваю, завороженный тем, как он глядит на меня. Мое яркое синее небо.

– И еще кое-что, – шепчет он. – Ты мне доверяешь?

Глава 40

Доверие

Доверяю ли я ему?

Мики, снова завернутый в покрывала, сидит у меня в гнезде и держит на коленях дымящуюся миску с равиоли. Они еще слишком горячие, чтобы есть, но мы с ним договорились, плюс он сказал, что ему нравятся равиоли.

Ко времени, когда моя миска пустеет, Мики все грызет первую равиоли. Я не собираюсь давить на него. Я просто подсаживаюсь к нему. Может, мое тело лучше знает, что делать, а может это инстинкт или что-то еще, но мгновением позже Мики кладет голову мне на плечо и медленно начинает есть.

Доверие. Забавная штука.

Мне кажется, что я всегда доверял ему, прямо с начала. Даже несмотря на притворство. И прямо сейчас я чувствую, словно Мики доверяет мне то, о чем он молчит. Он разрешил мне покормить себя. Мне кажется, это важно. И то, что он доверяет мне, понуждает меня довериться ему еще больше.

Когда становится совсем темно, я тянусь к полу, включаю свой маленький фонарик, и моя нора наполняется теплым оранжевым светом и большими, намного больше нас с Мики, сияющими тенями.

– Завтра вечером я хочу тебя кое-куда отвести, – шепчет он, передавая мне свою полупустую миску, а потом ложится на бок и сворачивается клубком. – Ты пойдешь?

– Куда?

Я ставлю его миску в свою рядом с плиткой.

– Это сюрприз. – Он говорит так тихо, что мне, чтобы расслышать его, приходится наклониться. Его веки, пока я смотрю на него, тяжелеют. – Доверься мне. Пожалуйста. Тебе там понравится.

– Мне будет нужно уйти, – говорю я мягко. Охотиться на акул, искать Кукольника. Меня снедает чувство вины, и я знаю, что оно будет есть меня до тех пор, пока я не найду того, кто убил моего лучшего друга.

– Я знаю, – шепчет он, – но завтра…

Я имел в виду, что мне нужно будет уйти и сегодня, и завтра, но… Я хочу сказать Мики «да».

– Хорошо. – Я, правда, не знаю, слышит ли он. Всего за несколько секунд, пока я молчал, его сморил сон.

Дрожащими пальцами я отвожу с его закрытых глаз пряди волос и задаюсь вопросом – уже не впервые, – может, мне просто кажется, что Мики со мной?

***

Вырвав из блокнота листок, я оставляю Мики записку, где объясняю, как открыть окно в случае, если ему понадобится уйти до моего возвращения. Набор ключей у меня только один, и мне кажется, что безопасней оставить дверь запертой на замки.

Ночь морозная и пустая. Я ищу Кукольника. Даже ухожу за парк к складу и встаю посреди дороги, но Кукольник не появляется. Я больше не прячусь в тени. Пусть знает, что я не боюсь его – нет, мне все равно страшно, но то, чего я боюсь, намного больше какого-то странного типа, которому нравится пугать и причинять людям боль и который, возможно, убил моего друга. Отнимать жизнь так просто… гораздо сложнее ее проживать, делать ее большой, яркой, полной чудес.

Я исписываю страницу за страницей в блокноте. Все, кто спешит по своим делам, превращаются в потенциальных акул, а все, кто торгует собой, – в беззащитных жертв. Я не хочу, чтобы слова Кукольника оказались правдой, но, быть может, он все-таки прав. Может, акула живет в каждом из нас.

В половине второго я спускаюсь к набережной. Баюкаю больное плечо и пытаюсь защитить лицо и руки от холодного ветра, настолько пронизывающего, словно он состоит из осколков стекла. Я не хочу бродить здесь – я хочу назад в свою нору, к Мики.

К тому времени, как я возвращаюсь домой, на часах около четырех. Мне бы хотелось вообще не уходить.

Мики лежит, свернувшись в той же позе, в какой я оставил его. Недолго думая, я сбрасываю обувь со свитером, забираюсь в гнездо и ложусь рядом с ним. Когда он, не просыпаясь, перебирается в мои объятья, во мне взрывается столько нежности и столько чувств сразу, что им становится тесно, и я не знаю, как удержать их внутри, но не успеваю оглянуться, как засыпаю.

Я просыпаюсь один. И не сразу осознаю, почему ожидал чего-то другого.

Дверь заперта. Значит, Мики залез на раковину и выбрался наружу через окно.

Сев, я обнаруживаю у газовой плитки рисунок. Даже набросок, очень простой. Это лицо из коротких штрихов и теней. Мне требуется минута на то, чтобы понять, что это мое лицо, что тени на нем – это шрамы.

Я нечасто смотрю на себя в зеркало.

Под рисунком Мики написал аккуратными квадратными буквами: Вернусь в 5 вечера. М. x

Судя по свету уже позднее утро. На улице пасмурно, небо – бесконечность белого цвета. Тихонько улыбаясь себе, я согреваю воду для душа. Чувства, которые вчера били во мне ключом, улеглись, заполнив все пустые пространства сиянием и теплом. И мне начинает казаться, что все на свете возможно – по крайней мере сейчас.

Глава 41

Сюрпризы

Когда снаружи внезапно доносится тяжелый рев автомобильных шин, я сижу на краю бассейна вместе с Майло. Мы встревожено переглядываемся. Единственные машины, которые время от времени заезжают сюда, это фургончики городского совета, которые проверяют, все ли панели на месте и не живет ли тут кто. Из фургончиков обычно никто не выходит, но все когда-нибудь случается в первый раз.

Пока Майло поднимается на ноги, я бегу к старой спасательной вышке, которая стоит у стены. Если залезть на нее, можно достать до окна, из которого видно то, что когда-то было небольшой парковкой напротив бассейна (а теперь стало местом, где умирают диваны).

– Это грузовик, – шиплю я Майло. – И в кузове у него… ванна.

И еще какие-то вещи, но ванна выделяется, потому что она белая и сияющая, а все остальное выглядит сломанным.

Грузовик сдает назад до тех пор, пока не оказывается в футе от нашей фанерной двери.

– Какого черта он делает? – кричит сквозь шум Майло.

Пассажирская дверь открывается, и… я чуть не падаю с вышки… оттуда выпрыгивает Мики, кричит что-то водителю и бежит к задней части грузовика.

– Ты куда? – кричит мне вслед Майло, когда я выбегаю наружу.

Мики с водителем откидывают крышку кузова, который находится так близко к нашей фанерке, что я едва протискиваюсь наружу.

– Привет, – говорит Мики, широко улыбаясь. Его глаза вспыхивают при виде меня. – Я привез тебе подарок. Можешь помочь, пока мы будем доставать ее из грузовика? Просто придерживать.

Я, не моргая, смотрю на него. Я понятия не имею, о чем он, но мне все равно. Он сияет от счастья, и для меня это самое главное. И сейчас, и вообще.

– Хорошо. – Плечо побаливает, но я могу попытаться.

Водитель запрыгивает на платформу и толкает ванну по направлению к нам. У него такие мощные руки – как мои ноги, – а к уголку рта прилип сигаретный окурок. Но все это просто фоновый шум. Я не могу отвести глаз от Мики.

– Эта ванна… она для тебя. Ничего?