Лисы (ЛП)

– Локи сойдет. – Я пожимаю плечами. Сам не знаю, почему не хочу называть ему свое настоящее имя.

Потому, вероятно, что думаю, будто загадочность заинтригует его. Господи, как же я жалок.

– Только если ты злой суперзлодей, – отвечает он.

– Локи не злой.

– Просто непонятый? – Мики с улыбкой приподнимает бровь.

Вместо мозгов у меня яйца всмятку. Я делаю долгий вдох.

– Не было нормального экрана, буду искать другой. Приходи завтра.

Я не смотрю на него. Иначе он, наверное, вмиг поймет, что я вру.

Внутри меня – борьба. Я не должен этого делать. Обычно я не бываю настолько нечестным, но мне хочется найти фотографии, где вокруг глаз у него не размазана краска. Где он выглядит, как сейчас.

Я ощущаю себя таким слабым.

– О, – произносит Мики. Он разочарован, однако скоро его лицо опять проясняется. – Ничего. Все нормально. Сегодня вечером я работаю, но кто-нибудь наверняка сможет одолжить мне свой сотовый, если клиенту вздумается куда-то поехать. – Он расправляет плечи, точно сбрасывая с себя груз проблем.

Черт. Я жую губу. Об этом я не подумал.

Мики кладет руку на стол. У него длинные, тонкие пальцы, кисти больше, чем можно было бы ожидать при его хрупком телосложении. Ногти обкусаны. На ободранном вчера ночью запястье – повязка, но особенно свежей она не выглядит. Кажется, будто он нашел кусок тряпки и, за неимением лучшего, перебинтовал ею руку. Я думаю, почему он упал тогда в обморок – если это и вправду был обморок. Быть может, кто-то нарочно причинил ему боль. Акула? Или просто переборщивший клиент?

– Можешь пока попользоваться моим, – говорю я.

Мики качает головой.

– Ты же меня не знаешь. Вдруг тебе позвонят друзья?

– Все нормально. – Я выуживаю телефон из кармана и протягиваю ему. Не добавляю, что мне никто больше не позвонит. Единственным, кто звонил мне, был Дашиэль, и оттуда, где бы он ни был в настоящий момент, звонка можно не ждать. Хоть я и продолжаю надеяться, что однажды услышу звонок, и на экране всплывет его имя. Хоть и знаю, что это совершеннейшее безумие.

– Ого. – Мики улыбается, пока крутит мой телефон в руках.

Мой сотовый – Франкенштейн. Но работает он неплохо – даже более чем, – и мне нравится, что он сделан из спаянных вместе частей пяти телефонов. Как-то раз за починку экрана у игровой консоли со мной расплатились паяльным набором. Я игрался с ним, пока в конце концов не сломал.

Внимание Мики целиком приковано к моему телефону, и потому я отваживаюсь рассмотреть его повнимательней. У него большой рот. Улыбка широкая. Мне нравится то, какие белые у него зубы. Его резцы немного длиннее нормы, отчего он выглядит более мужественно, чем мне показалось вчера, и еще чуть-чуть хищно. Словно лиса. Все время, что он сидит напротив, мое сердце колотится как сумасшедшее, но еще в животе теперь разливается море тепла, закручиваются спирали желания, и я ощущаю себя самым жалким существом на планете.

Людям вроде меня не везет с такими, как он. Людям вроде меня вообще не везет. Точка.

Он перехватывает мой взгляд, и я опускаю лицо, покраснев так сильно, словно внутри у меня разгорелся пожар.

– Не телефон, а произведение искусства, – говорит он. – Ты точно не против одолжить его?

Я киваю. Это меньшее, что я могу сделать после того, как наврал ему. Ужас, что я за проходимец.

– Значит, завтра здесь же в двенадцать?

Я снова киваю. Ожидаю, что сейчас он уйдет. Но он не уходит.

– Охотник на акул? – спрашивает он. – Что это значит?

Вопрос приводит меня в состояние паники. Приходится поднять голову, и, сделав это, я понимаю, что оставил свой дурацкий блокнот на столе. Трясущимися руками я хватаю его и засовываю в карман, к телефону Мики.

– Охотник на акул – это я, – бормочу.

Я отвечаю, чтобы он не счел меня психом из-за того, что я разгуливаю с блокнотом, на обложке которого большими толстыми буквами выведены эти три слова, а рядом – коряво, словно детской рукой – нарисованы несколько кружащих по бумаге акул. Но потом я осознаю, что теперь кажусь совсем ненормальным.

Подавшись вперед, Мики улыбается, будто мы играем в своего рода игру, и заговорщицки спрашивает:

– А на каких акул ты охотишься?

Я не знаю, что и ответить.

Он откидывается назад. Складывает руки на груди.

– На каких-нибудь акул-кредиторов?

Я фыркаю. Смешок вырывается сам собой, когда я представляю себя в роли спасителя беспомощных бабушек от крепких здоровяков с платежками.

Веселье гаснет так же быстро, как занялось, потому что я понятия не имею, не прозвучит ли правда еще нелепей.

За окном тает снег, превращаясь в огромные грязные лужи. Мои пальцы ощупывают лежащий в кармане блокнот. Чего я успел добиться с этими своими записями?

Ничего. Охотник из меня – да и кто бы то ни было еще – никудышный.

Глядя на клетки скатерти, я снова жду, что Мики сейчас уйдет. Но он продолжает сидеть на месте.

Обычно обмены происходят иначе. Обычно людям не терпится поскорее уйти.

– Хочешь чай или кофе? – спрашивает он.

Не поднимая лица, я, отказываясь, трясу головой.

– Мне надо идти.

Я встаю. Ножки стула шумно скрипят по полу, пока я пытаюсь задвинуть его под стол. Я чувствую, что на меня оборачиваются, и моя кожа начинает пылать еще жарче.

– Тогда увидимся завтра. – Мики вытягивает руку, загораживая мне путь, и машет моим сотовым у меня под носом, пока я не поднимаю взгляд на его лицо. – Я не кусаюсь, знаешь ли. Ну, если сам не попросишь.

Он улыбается мне, поблескивая резцами; я замечаю, что один уголок его рта заворачивается вверх чуть выше второго, и благодаря этому дурацкому крошечному изъяну Мики становится совершеннее в тысячу раз. Мое сердце бешено бьется. Я не могу встретиться с ним глазами. Напряженно киваю и быстрым шагом выхожу из кафе.

Через две улицы я останавливаюсь у давно пустующего магазина. Сажусь на крыльцо, достаю блокнот и записываю нашу беседу, изо всех сил напрягая память и стараясь не упустить ни единой фразы. А потом вспоминаю о Дашиэле. Обо всех своих разговорах с ним, о том, что я никогда не записывал их, и чиркаю по только что исписанной странице так яростно, что бумага рвется.

Глава 5

Завтра никогда не наступит…

Вернувшись, я застаю Майло сидящим на краю плавательного бассейна. Штаны закатаны до коленей, нога болтается взад-вперед, словно он представляет, будто сидит погожим летним деньком на берегу ручья, а не морозит задницу на краю пустого, заброшенного бассейна. Пространство огромное и гулкое, точно церковь, и когда я наступаю на разбитую плитку, выстрел эха долго рикошетит от стен.

Майло оглядывается. Его пластмассовая нога лежит у него на коленях – чтобы «культя могла подышать». Она пугает меня, эта его пластмассовая нога. Наводит на мысли об отделенных от тела конечностях. О его отделенной от тела конечности. Он рассказывал, что служил в Ираке, и его друг наступил на мину. Друга разнесло в клочья. А вот Майло, который шел рядом с ним, повезло.

Везунчик Майло… Ему снятся кошмары, и две ночи из трех он орет так, что снаружи слышно.

Все равно сон у меня никакой.

– Данни, Чемпион мира! – кричит он. Это лучше, чем Локи. Наверное. – Приятно снова видеть тебя на улице, ребятенок.

Зимой, отправляясь за реку в Лондон, я редко возвращался до темноты. Дорога в каждую сторону занимает примерно час. Но мне надо бы отдохнуть перед бессонной ночью – второй своей ночью, когда я буду охотиться на акул. Я, правда, собираюсь придумать этому названию какую-нибудь замену получше. Мне все еще стыдно из-за того, что Мики его увидел.

Дашиэль часто говорил, что у себя в голове я проживаю совершенно иную жизнь. Что ж. Наверное он был прав.

Осторожно, стараясь больше не наступать на осколки плитки, я огибаю бассейн и, опустившись на пол возле Майло, тоже свешиваю ноги за край. Пока он щурится на меня, я протягиваю ему пакет, который держу в руках. Его глаза загораются при виде картонки с его любимым козьим мясом в соусе карри. Оно, должно быть, уже остыло, но я знаю, что Майло понравится все равно.