Romanipen (СИ)

— Вы лучше не болейте, — улыбнулся Петя. — А вы известие сказать обещали, я помню.

Офицер хмыкнул, начиная. И тут же на него устремились изумленные взгляды.

— Отпуск? — неверяще спросил Алексей Николаевич. — Миша, ты положительно шутишь. Что за отпуск в войну? Это к самому Главнокомандующему, верно, идти надо…

— А я и не говорил, к кому ходил, — загадочно ухмыльнулся Бекетов. — И вообще-то не отпуск, а поручение.

— Какое? — любопытно выпалил Петя.

— А это военная тайна, — подмигнул ему офицер. — Стр-рашная, государственная…

Алексей Николаевич вдруг приподнялся и потянулся к мундиру Бекетова, который тот скинул на одеяло. Достал конверт, развернул… и расхохотался.

— Миша! — укоризненно воскликнул он. — С каких это пор предписание о закупке сапог и сбруи в столице — военная тайна? Уморил…

— Ну вот. Что ж ты шутку так рано оборвал? Ишь, у ребенка глазенки-то как блестели, — он на Петю кивнул. — Напридумывал уже, небось, историй, каких ни в одном романе нет. Про секретное письмо государю, например… И не говори, Петька, что не так!

Петя вспыхнул: да что с ним как с маленьким! А правда ведь об этом и подумал. Неловко было, но так весело, что он даже обижаться на Бекетова не стал.

— А почему я про отпуск сказал, — объяснил тот. — Мы через мое именье поедем, которое под Новгородом. Так-то мне дядюшка, светлая ему память, все пять завещал… Там можно отдохнуть с недельку, мы успеем как раз, а то ведь дороги плохие, забитые, я поэтому времени-то побольше и попросил…

— И ты еще меня упрекал, — хмыкнул Алексей Николаевич, не сдерживая широкой улыбки. — А сам-то в бой не рвешься.

— Успеется, — махнул рукой офицер. — Французы от нас никуда не денутся за месяц, хотя очень хотелось бы. А почему же не отдохнуть, когда можно это устроить? Собираться, что ли, давайте…

Барину Петя встать не позволил, сам все сделал вместе с Федором и денщиком Бекетова. Выехали они другим же утром. Алексею Николаевичу трудно еще было на лошади из-за ушибленной спины, но все одно они торопились. «Это ничего, — ухмылялся Бекетов. — Вот от границы мы при отступлении день и ночь шли, останавливались на полчаса при переправах. Помнишь, Алеш, ты тогда мне на плечо валился и спал сидя. И воды у нас не было, из канавы приходилось набирать и думать, стоит это пить или нет. Так что, Петька, мы уже на отдыхе».

Ночевали в дурных заездных корчмах, где свободную комнату можно было достать только руганью Бекетова. Петя с Алексеем Николаевичем тут же уходили туда. Даже до поцелуев дело не шло: после целого дня в седле не до этого. Барин устраивался головой у него на коленях и лежал с прикрытыми глазами, а Петя гладил его по волосам. Бекетов отворачивался, вздыхая с неприкрытой завистью.

Они к ночи приехали, и в темноте толком именья не получилось рассмотреть. Дом был огромный, каменный, с колоннами и широкой лестницей — Петя думал, такое только во дворцах бывает. В ухоженном саду было множество построек, во все стороны уходили длинные аллеи — хоть весь день гуляй.

Перед домом тут же началась суета: выскочившие слуги увели в конюшню лошадей, стали заносить вещи — хотя много ли их было у двух гусар? Бекетову почтительно поклонился важный камердинер в ливрее, донесся их разговор.

— Да сдурел ты, что ли? Какая, ко всем чертям, разница, что на ужин подавать? Не готовы они, видите ли! Еды будто во всем именье нет!

Камердинер невнятно что-то бормотал в ответ накинувшемуся на него Бекетову. Воистину, страшны измотанные голодные гусары…

— Ну и что, если для себя готовили? Не по-господски? — Бекетов расхохотался. — Я тебя в солдаты отдам, посмотришь, чем господа на войне питаются. Щи есть? И молчишь? Быстро распорядился!

Камердинер закивал, торопясь в кухню.

Пете ничего уже не хотелось, только до кровати дойти. Но все же он вертел головой по сторонам, когда в доме оказались, и только рот раскрывал. Такого именья он никогда не видел: залы с высокими потолками, отделанные дорогим деревом и мрамором, ковры по полу, картины, бронзовые статуэтки, зеркала повсюду. Точно, дворец и есть!

Его совсем сморило, и сил оглядывать столовую не было. Неловкость еще появилась, когда шли: он думал, не нужно ли ему со слугами остаться, а то как же — в таком именье ужинать с господами. Так-то он прислуживал всегда за столом, но чтобы с ними… В лагере-то понятно, что будешь из одной кастрюли есть, но здесь было непривычно и боязно. Петя помнил ведь, что он крепостной. Он вопросительно посмотрел на Алексея Николаевича, но тот сам неловко пожал плечами и отвел взгляд. Петя уже уйти хотел, как Бекетов положил ему на плечо тяжелую руку и потащил за собой.

— Да садись ты, — вздохнул тот, когда он замер перед столом.

Он хотел в уголке где-нибудь устроиться, но раз приказывали — присел на краешек обитого бархатом стула. Здесь стыдно стало за свою старую, не раз подшитую рубаху, страшно было до скатерти дотронуться, а уж камердинер и вовсе своим презрительным изучающим прищуром до дрожи пугал. А ведь Петя и сам мог нагло взглянуть, но тут забылось все разом — сидел и трясся.

И когда суп принесли, он успокоиться не мог: казалось, что ложку серебряную неправильно держал, хотя господские манеры знал, да и стесняться тут некого было. А щи были мясные, наваристые. Не бедствововали тут слуги, коли для себя так готовили.

Чая он уже не выдержал — задремал на плече Алексея Николаевича, едва не растянувшись на диване. Он сквозь прикрытые глаза на Бекетова смотрел. Тот, в роскошном восточном халате, с бокалом коньяка, был уже не гусаром, а богатым помещиком — как раз подходил своему именью. А вот Алексей Николаевич — усталый, похудевший, в выцветшем мундире — в этой комнате чужим казался.

— Ну что, Петька, пойдешь ко мне спать? — шутливо предложил Бекетов.

— Не пойду. А то будто я не знаю, что с вами и не заснешь.

— Алеш, ты слышал? — рассмеялся он. — Это он при тебе такое говорит и не краснеет, вот поганец мелкий. Знает он, конечно…

— Угу, — невнятно хмыкнул Алексей Николаевич, закрывая глаза.

— Ясно все с вами, — он подозвал камердинера. — Проводи.

Как они шли, Петя не помнил толком. И спальню не рассмотрел, увидел только широкую кровать. И, раздевшись, залез туда и свернулся под боком у Алексея Николаевича.

…Он голоса услышал, понял, что день уже, но так и не проснулся до конца. Это Бекетов пришел.

— Миш, тебе армия тут, что ли, чтоб побудку устраивать? — недовольно буркнул Алексей Николаевич. — Да и постучаться б не мешало.

— Указывать он еще хозяину будет. Вот скажи мне, что я не видел из того, чем вы тут заниматься могли? У тебя, так тем более. Хотя на Петьку не отказался бы полюбоваться…

Петя сквозь ресницы видел, как барин лениво приподнялся и бросил в Бекетова подушкой. Не попал, кажется, а в ответ смех раздался.

— Да тише ты, разбудишь, — Алексей Николаевич укрыл его одеялом и обнял.

— А я хотел вообще-то вас на прогулку пригласить по окрестностям.

— На лошадях? — барин потянулся. — Нет уж, увольте, я в седло больше в жизни не сяду.

— Да ну? — Бекетов снова расхохотался. — Непременно твое обещание всему полку передам.

Он ушел, прежде чем Алексей Николаевич успел ответить. Тот тогда придвинулся к Пете, выдыхая ему в шею, и они оба снова заснули.

А потом уже Петя удивленно оглядывал богато отделанную комнату. Тут все было необычно — и тонкие шелковые простыни, и тяжелый балдахин, и мягкий ковер, на который он спустил босые ноги.

— Непривычно? — барин обнял его за пояс, и Петя снова лег к нему.

Он с улыбкой признался, что боязно. А потом были неторопливые ласковые поцелуи, нежные прикосновения — как же давно они не просыпались в одной кровати! Петя и забыть успел совсем. Они до самого вечера так лежали — то дремали, то негромко разговаривали. Больше не хотелось пока ничего, уставшие оба были с дороги. Не последний же день они здесь, наверстают еще.

Они только к ужину спустились, и Пете стыдно стало за свой вчерашний страх. Мимо камердинера он прошел, вскинув голову, и не взглянул на него даже — тогда неловкость и подавил. Им, слугам, дела до них с барином не должно быть, им не положено свой интерес показывать. Вот и пускай думают, что хотят, а уж к шепоту за спиной Петя давно привык.