Добро пожаловать домой (СИ)

А я же все двигался, и двигался все быстрее, имитируя то, чего безумно хотелось. То, чему я еще научу своего подкидыша. Покажу, какого это. Научу не бояться. А пока пусть так. Это тоже сносит крышу. Мне хорошо. Невозможно. И жарко.

Стон Билла, который он все-таки не смог сдержать, как бы до этого ни старался, пронзает все тело, подобно разряду электрошока. Я и не думал, что его голос может звучать так. Что всего один стон способен так взбудоражить мой мозг, поджигая тело.

Рычу, обнимая мальчишку одной рукой, и меняю позу, опрокидываясь назад и опираясь на свободную руку, утягивая, при этом, хрупкое тело за собой. Подкидыш вскрикивает, обхватывая меня руками за шею, но я не даю ему опомниться, притягивая уже обеими ладонями тончайшую талию и сильнее вжимая бедра Билла в свои собственные, продолжая двигаться. Малыш уже тоже не может себя контролировать, отвечая на мои движения и царапая мне спину.

Нежная, возбужденная плоть, трение, грубая джинса, нагретая жаром тел. Сбитое, рваное дыхание. Влажная кожа, капелька пота, сбежавшая по бледному виску вдоль острых скул. Уже не сдерживаемые стоны, неразделимые, где чьи. Да, и какая разница? Скорость, бешеный ритм движений.

Билл неопытен, ему не нужно многого, чтобы кончить. Просто в один момент тело в моих руках напрягается, выгибается, ломаясь. Голова запрокидывается, черные волосы взметаются, полоснув меня по лицу. В мою спину впиваются острые ноготки, а с искусанных и мною, и самим Биллом губ срывается крик, растворяющийся в беззвездном мраке за окном и все несмолкающей музыке, доносящейся с первого этажа.

И все. И одного этого вида хватило для того, чтобы я впервые, бл*дь, в своей жизни кончил себе в штаны.

***

Всё еще сидя на пушистом ковре и прижимая к груди мгновенно отрубившееся тело, я вяло рассуждал о вечном и насущем.

О том, что у мальчика влажная кожа и волосы у корней (Да и у меня тоже), а из-за неплотно прикрытого окна по комнате гуляет бодрящий такой сквознячок. О том, что пора бы уже ложиться спать, но не помешало бы сначала раздеть и обтереть подкидыша (Да и себя тоже). О том, что же со мной происходит… О том, что совсем недавно произошло между нами. И о том, чего не произошло. О том, каким будет лицо Билла на утро, и что ему сказать, чтоб не смущался очень уж сильно. А он ведь будет. О том, почему я сижу сейчас и улыбаюсь, как дебил, представляя это. О том, что я и есть дебил. О том, что тело, которое я так бережно прижимаю к своей груди, перебирая длинные спутанные пряди, начинает покрываться мурашками. О том, почему он так для меня…

Наклоняюсь и целую Билла в лоб, убрав с него влажную и непривычно короткую челку. Надо ложиться спать, малыш, подумать обо всем можно и завтра. Все будет завтра.

- Спокойной ночи, Билли.

***

А завтра было не до этого…

Утром позвонил Гордон, сказав срочно ехать в больницу. Голос у отца был каким-то взволнованным и испуганным. В голове сразу же прочно засели мысли о самом худшем, а сердце неприятно защемило. Мама…

Пришлось в срочном порядке вскакивать/умываться/одеваться и будить Билла, сообщая, что у него на то же самое есть 15 минут.

Спустившись в гостиную (Для чего пришлось переступать неопознанный, спящий на лестнице, объект), осмотрел поле боя. М-да… Боролись с пьянством вчера явно старательно, даже когда мы ушли. Ну, судя по виду… Пьянство победило. Выживших не наблюдалось. Лежащие (висящие) на всем (под всем), чем можно (и нельзя!) тела не подавали признаков жизни. (Храп не считается, он больше походил на предсмертные хрипы)

Кое-как добрался до кухни и почти ни на кого не наступил (Почти!). Завтракать не хотелось, хотелось уже выехать, приехать и узнать поскорее, что там случилось, ведь Гордон, скотина, так ничего и не удосужился объяснить, на первый же мой вопрос ответив многозначительными гудками в трубке. А теперь и вовсе телефон отключил! Убью и фамилию спрашивать не стану! И так знаю, он же мой папаша.

Но инстинкт «накормить ребенка», выработанный благодаря подкидышу, даже в такой ситуации умудрился вылезти на передний план и орать благим матом. Пришлось быстренько сообразить несколько бутербродов, пока закипал чайник, а «ребенок» собирался. (Эх, еще ребенок… Обломал меня вчера. Ничего, мы с тобой еще повзрослеем, обещаю!)

Когда я уже заваривал кофе, ввалилось нечто, отдаленно напоминающее одного из моих лучших друзей. Поприветствовал ехидным хмыком Шеффера, нервно постукивая пальцами по столешнице в ожидании Билла. Не выдержал и начал мерить кухню шагами, нервно закуривая.

Густав какое-то время тупо вливал в себя найденную в холодильнике минералку, потом удивленно зыркал на меня, после чего, не выдержав, поинтересовался:

- Трюмпер, ты чего какой дерганный?

Не хотелось вдаваться в подробности, тем более, что я и сам их них*я не знал.

- Не выспался.

Густ понимающе так кивает, типа «Ага-ага, пи*ди дальше, я только за вилочкой схожу, лапшу с ушей снимать», и продолжает допрос:

- А причина?

Тяжело вздыхаю.

- А причина… - Вот как тебя посылать, если, судя по виду, ты сам только оттуда?

Тут на кухню заходит сонный Билл, недовольно поправляя влажную челку, потирая кулачками глазки (Всю ночь спал с макияжем, кожа теперь чесалась) и заразительно зевая во все 32.

Улыбка сама собой выползла на лицо, и я продолжил свой ответ, глядя на помятое брюнетистое чудо:

- А причина тоже не выспалась.

Глава 37.

Глава 37.

В больницу я гнал с одуряющей скоростью. Билл сидел, вжавшись в кресло, и, время от времени, настороженно поглядывал на меня. Лишь это и удерживало от того, чтобы вдариться в крайность и слиться в страстном поцелуе с ближайшим столбом.

Отец навещал маму пару дней назад, и не должен был ехать к ней так скоро. Так какого хрена он вообще делал в больнице? Герр Штольц вызвал? Но доктор звонил только, если были какие-нибудь изменения. Т.е. ни разу еще! Черт, Гордон, вот неужели так сложно было все объяснить, к чему это неведение? Оно меня с ума сведет. Тебе и нормальный-то сын не нужен (Был. Вроде…), а нах*й сын-«Привет моей крыше!»?