Искушение на двоих (СИ)

Однако солнечное, ласковое, дышащее сладкой прохладой утро не оправдало теплых надежд снова не выспавшегося Лауфера. Быстро собравшись и нарядившись теперь в свои привычные обтягивающие вещи, он снова выбежал в сад, чтобы увидеться с садовником, и вдохнул полной грудью свежий, бодрящий воздух. Теперь охватившее мальчика волнение являлось больше негативным и приносило неприятную тяжесть и трепет, однако, сжав похолодевшие пальцы в кулаки, Билл, слегка прихрамывая на потревоженную спешкой пораненную ногу, все же отправился по красиво выложенной камнями дорожке.

Именно по ней однажды ему приходилось убегать от преследующего Каулитца после похищения его ключей, а когда хитрый беглец все же попался, случился их первый и незабываемый для обоих поцелуй, при воспоминаниях о котором у юного Лауфера тут же приятно потеплело в паху. Он даже мечтательно и отстраненно улыбался, пока шел, все больше углубляясь в прекрасный сад, окружающий своей пышной зеленью их особняк, но красавца-садовника, усердно копающегося в траве или в клумбах, так и не было видно. Это с каждым новым мгновением больно ранило брюнета, с силой ударяя по нему болезненным осознанием, что теперь Томас действительно решил обрубить с этим домом все связи, чтобы не пересекаться с маленьким обманщиком, который скрыл от него такую важную деталь.

– Нет, Том! Ты же не мог так просто уволиться.. – сокрушенно и надрывно воскликнул с новой силой растерявшийся Билл в удушающем и сдавливающем своими тисками отчаянии. – Блин.. только не это.. – переходя на шепот, расстроенно всхлипнул он, безнадежно оглядываясь.

В итоге, негодующе прохныкав и плотно сжав розовые губы в тонкую полоску, брюнет развернулся и с неукротимым и все более усиливающимся сожалением осмотрел тонкие ветви, покачивающиеся на ветру лепестки цветов, которые словно сочувственно пожимали ему своими маленькими плечами.

Опечаленный Лауфер уныло побрел назад, в свою пустую и будто бы ставшую такой холодной комнату, оставляя позади цветущий, вместе с ним теперь лишенный своего заботливого садовника сад. И он совсем не видел за широким кустом вишни опустившегося на корточки за своей работой мужчину, даже затаившего дыхание, когда тот услышал знакомый и пропитанный таким искренним сожалением голос, а его глаза все равно устремились сквозь зеленеющие ветви на стройную фигуру высокого парня, который ни с чем вскоре ушел обратно в дом.

– Так будет лучше.. наверное, – решив, что то, что он остался незамеченным и не выдал себя, только пойдет на пользу, выдохнул сам себе Томас.

Хмурясь от своих метаний и запретных эмоций, все еще насильно удерживаемых в узде, он лишь яростнее впился пальцами в рукоять небольших грабель, которыми он доставал опавшую листву из-под разросшегося деревца. Том долго размышлял о вчерашней неожиданной новости, искренне не зная, как ему поступить с обманщиком-Биллом, который, вероятно, вдоволь наигрался с его чувствами и теперь решил вот так напоследок ошарашить.

Однако тот, в свою очередь, уверял его в своей настоящей симпатии, что тоже безумно будоражило и без того лишившегося всякого покоя Каулитца, которому никогда в жизни не говорили подобных вещей представители его же пола. Билл, как будто назло, умудрился ему до безумства понравиться, но молодой садовник решил эти запретные чувства искоренить и нещадно выкорчевать насильно из своего ослепленного сердца навсегда.

Время тянулось мучительно медленно, будто намеренно растягивая каждую короткую секунду в миллионы раз для того, чтобы юный обманщик чувствовал себя все более отчаянно и безнадежно оставленным. И, несмотря на то, что его вина в неискренности все же была неоспоримой, он слепо надеялся, что сердиться на него Томас все же не будет, а примет его таким, какой он есть. К тому же та абсурдная мысль соблазнить садовника теперь казалась самому Биллу бесконечно отвратительной и со всех сторон больно его подтачивала. Словно пропитанными стыдом лезвиями, они резали трепетно сжимающееся сердце, а раскаявшийся разум больше ничего не мог поделать, чтобы как-то спасти все положение.

Весь день Лауфер пробыл в своей комнате, не покидая ее до самого вечера, который тоже лишь подтвердил отсутствие садовника, и только сон утешил его в своих невидимых руках, словно успокаивающе поглаживающих юношу по спине, околдовывая и забирая с собой туда, где ему не будет так невыносимо больно и стыдно за себя и свои действия, которые уже не получат от Томаса прощения.

Телефон несколько раз взывал к вниманию своего разбитого хозяина, поранившегося об осколки обманного счастья, но тот даже не потрудился встать, чтобы ответить на звонки. Тяжелые веки снова закрывались, а чрезмерное количество сна теперь не бодрило, а, наоборот, утомляло еще сильнее. Звонил, как оказалось, Штейн, обеспокоенный исчезновением друга, и тот ответ на один из своих звонков все же получил.

– Че делаешь-то? – нетерпеливо буркнул его голос, уже не надеющийся на разговор с где-то затерявшимся на целых два дня Лауфером.

– Сплю, – угрюмо проговорил Билл в ответ и снова прикрыл глаза, разворачиваясь на спину.

Настроение совершенно отсутствовало, и хотелось заново заснуть, чтобы избавиться от неприятных размышлений, к счастью, не сумевших пока попасть за грани сна.

– Что-то ты рано, еще восьми даже нет, – изумленно хмыкнул Штейн, а в ответ лишь услышал апатичный зевок, который только доказал то, что другу мешать не стоит. Но в то же время ему хотелось задать слишком подозрительному Лауферу и другие вопросы. – Может, в клуб сходим? Че киснуть-то?

– Не пойду, – ответил Билл, поворачиваясь теперь уже на бок, и снова поджал губы от давящего на сердце негодования. – Берти, – жалобно позвал юноша, а услышав отзывающееся мычание, все же продолжил. – Он все знает..

В трубке на несколько секунд воцарилось внезапное молчание, после которого все же раздалось короткое: «еду». Гнетущая тишина вновь коснулась слуха печального Лауфера, который, возможно, даже был рад, что в трудную минуту у него будет поддержка и тот, кто сможет выслушать накопившееся.

Долго даже ждать этого не пришлось: Штейн в течение часа уже оказался в комнате друга, отрешенно завернутого в одеяло, и опустился рядом с ним, ткнув лежащий на кровати сверток, который до этого совершенно не подавал признаков жизни.

– Рассказывай, давай, что ты опять накрутил, – мягко и участливо проговорил Альберт, и кокон все же зашевелился, вскоре являя его взору растрепанного Билла Лауфера с живописными отеками под глазами, обезобразившими его все лицо чрезмерным сном. Брюнет вскоре сел, поджав под себя ноги, и поморщился.

– Я в бассейн пришел, и он меня увидел, – пожав плечами, Билл тяжело вздохнул и все же принялся рассказывать другу, резко утратившему после этого заявления дар связно мыслить.

Поведал он все, что утаил от него до этого, включая и первый поцелуй с Томом, и жаркую сцену в беседке, от которой у русоволосого парня особенно расширились глаза, и ошарашенный возглас сорвался с его губ, поскольку таких подробностей всей этой авантюры он так быстро и не предполагал.

Когда же Билл сказал, что садовник с утра не вышел на работу, равно как и вечером, Штейн хотел было предположить очередной выходной день, однако в этот раз юный брюнет был непреклонен: выходные из-за дождя прошли совсем недавно, чтобы этот день наступил снова так быстро, к тому же и в начале недели, поэтому отсутствие Каулитца на рабочем месте объяснялось только увольнением.

– И что теперь? – спросил растерявший свой положительный настрой Альберт, и смотреть на расстроенного, разбитого Лауфера ему было невероятно больно и тяжело.

Хотелось хоть как-то поддержать и поднять его настроение, но тот словно безнадежно застрял в безрадостных размышлениях где-то на руинах своих мечтаний.

– Если завтра утром он не придет.. я сдаюсь, – пожав плечами, уныло ответил Лауфер, и надежды в его словах не было совсем, как бы ему ни хотелось.

Он опять лег, укрываясь по пояс одеялом, глаза отчаянно закрывались, сладостно обещая показать очередной увлекательный и крайне расслабляющий киносеанс во сне, но все еще предающийся экстренным раздумьям Штейн нагло не позволял ему спать.