Презумпция невиновности (СИ)

Был ли я влюблён в Антона? Кажется, так Ирина Петровна поставила вопрос. А я не знаю. Честно. Я же говорил, что неграмотный, поэтому плохо разбираюсь во всяких психологических терминах. Как там сказал один из болтунов, любовь - это эмоциональное чувство, свойственное человеку, глубокая, самоотверженная и интимная привязанность к другому человеку или объекту. Ну ладно, оставим пафос, посмотрим на суть, любовь свойственна любому человеку, интимная привязанность к другому человеку… необходимость, да… сопричастность, ответственность. Опять эти дурацкие красивые слова. Но о них нужно будет подумать потом, не под внимательным взглядом-скальпелем. Профессиональный хирург мозгов и душ. Любит ли врач своего пациента? А он отвечает за его жизнь, он сопричастен с его жизнью больше, чем кто бы то ни был. Но врач не любит своего пациента, он профессионал. Он правит то, что нужно поправить, с холодной головой. Я хотел бы стать хирургом, вот только моё дурацкое гуманитарное мышление мешает, ну и кровь я как-то с трудом переношу. Да, вы резонно скажете, а как же драки? А я люблю идти навстречу своим страхам. Вот и сюда пришёл не потому что заставили, а потому что хочу покопаться в своих мозгах вместе с Ириной Петровной. Со стороны оно видней.

- Я же сказал, что мы трахались по несколько раз на дню. Конечно, я был в него влюблён, разве может быть иначе? – я слегка усмехнулся и лёг на кушетку, свесив одну ногу. Высокий потолок увлёк мой взгляд, и я немного расслабился.

Ирина Петровна смотрела на меня серьёзно и что-то там себе думала в своей маленькой психоаналитической головке. Да и не особо важно, что именно, всё равно рано или поздно узнаю.

- Секс и любовь не всегда равнозначны.

Мудрую вещь сказала, между прочим. Надо будет запомнить, кому-нибудь процитирую, какой-нибудь девчонке. Мол, мне так сказал психолог, так что расслабься, крошка, и ничего не требуй.

- Значит, мы так и остались примитивными животными? – я изобразил в голосе искреннее удивление. Иногда я могу быть таким наивным мальчиком, если бы не панковский антураж, то я был бы ещё тем слюнявчиком.

- Дэн, - Ирина Петровна улыбалась. Я слышал в её голосе улыбку, но не смотрел. Было так прикольно валяться на кушетке, плевать в потолок, разговаривать умные разговоры и думать о какой-то философской мути. Вот только немного жёстко. Это специально сделано, чтобы неоперабельные случаи вроде меня надолго не задерживались. – Я хочу узнать вот что - родители знают о твоей ориентации?

Я подёргал ногой, чувствуя тяжесть ботинка. Мышцы приятно тянуло. Да, я немного мазохист, люблю, когда ощущения проходят на грани удовольствия и боли.

- Вы хотите узнать, ненавижу ли я своих родителей? – перевёл я вопрос Ирины Петровны. – Нет, мои предки просто мировые, жаль только, что в разводе, но мы всё равно ладим между собой. И то, что я трахался с Антоном, их никоим образом не касалось. Или они должны были присутствовать при акте соития и выдать мне индульгенцию?

- Ты считаешь себя уникальным, Дэн?

Так, она меня начала уже подбешивать. Психоаналитик, чтоб её. Она ещё ни разу не ответила на мои вопросы, а сама только и делает, что спрашивает и спрашивает. И где так называемая моральная помощь, или что они там оказывают, эти психические работники? В прошлый раз мне такие отповеди читали, я аж заслушался, до сих пор подташнивает, как сильно впечатлил. Закончилось всё как всегда словами «ах ты сукин сын…» и непереводимый диалект.

Вот и сегодня я готовился к чему-то подобному. Но мужики работают иначе, нежели женщины. У женщин более творческий подход ко всему, чего они касаются своими маленькими ручками. Хребет они ломают тоже грамотно и нежно.

- В точку, - согласился я. А что? Иногда я говорю правду. Но очень-очень редко. Почему? А фиг его знает. Просто правда – она звучит как-то некрасиво. Ну вот спросит человек о чём-нибудь, а я ему правду в ответ. Он начинает хмуриться, недоверчиво закусывать губы, думать лишнее. И кому оно надо? А если заливать начинаю, так ржём, не прекращая, несколько часов. Вот наверное, для этого и вру, чтоб оставить о себе приятное впечатление. Да, да. Именно так, потому что приятное впечатление – оно быстро забывается, а плохое оседает надолго. А я не люблю, когда про меня долго думают, обязательно напридумывают ещё чего-нибудь лишнего. – Я считаю себя уникальным, и умным тоже считаю.

- До восьмого класса ты был круглым отличником. А потом перестал ходить в школу, как мы выяснили, из-за ответной любви. Не жалеешь?

О-па… Вот это она выдала. А правда, я так всё и сказал, но прозвучало как-то очень уж по-идиотски. Как будто я и впрямь был психом, хотя… кто его знает.

- Нет, ненавижу учиться, любовь дороже.

Неужели и впрямь есть такие идиоты, которые бросают школу из-за любви? Вот уж кретины самые настоящие. Словно от того, что они будут сидеть, прижавшись друг к другу двадцать четыре часа в сутки, их чувство станет крепче и выдержит любые невзгоды. Моя мать тоже так думала. Престижную работу бросила ради семьи, а отец всё равно свалил к другой. Кстати, я не говорил, что учусь в одном классе со своей сводной сестрой? Она у нас ещё та принцесса, но о ней чуть позже. Именно с её появлением и началась вся эта моя история, которую я и пытаюсь рассказать, отвлекаясь периодически на разговоры с личным психоаналитиком. Как хорошо сказал!

- А что случилось после? После того, как Антон закончил школу, вы встречались и дальше?

Нет. После школы мы больше не встречались. Про его свадьбу я вообще узнал случайно от другого своего бывшего одноклассника, который оказался чуть меньшей сволочью, чем все остальные. Лёшка меня даже не узнал сначала. Проскочил мимо, натянув шапку по самый нос. Мы с фирмой гоготали около магазина, когда он попытался прошмыгнуть назад незаметно, но мимо нас так просто не пройдёшь, три раза испугаешься. Голый заметил, что Лёшка застыл на выходе и трусит. Думал, по всей видимости, как бы пройти, не задев нас. Ну Голый таких зайчишек-трусишек терпеть не может, он его даже не увидел, он его почувствовал. Этот страх его, который на всю улицу засмердел.

- Чё застыл, статуя? – крикнул он Лёшке, тот судорожно выпрямился, как будто бы невзначай вообще остановился. – Не боись, мы не кусаемся, когда трезвые.

Народ засмеялся, а я внимательнее посмотрел на Лёшку, уже узнал нашего единственного медалиста, надежду проблемного класса. Одет скромно, но со вкусом: пальтишко, ботиночки - всё новенькое, чистенькое, воняет успешностью и предопределённостью. Скорее всего, поступил в гостехвуз на экономический. Он всегда любил считать чужую экономию, куда ж ему было податься с такой привычкой? Я смотрел на него и никак не мог начать смеяться. Я подумал о том, что мог бы быть на его месте. Класснуха всегда говорила, что мне светит медаль. Да, светит, но не греет. Да и к чёрту всё то, что могло бы быть. Не случилось и точка.

- Даня? Привет, - как-то слишком обрадованно выдал Лёшка. Небось потому, что увидел в толпе непонятных и оттого весьма опасных субъектов знакомую физиономию.

- Привет, проходи, не трусь, мы на людей не бросаемся без повода, - по губам моим поплыла улыбка серийного маньяка, я вам про неё уже рассказывал. Почему-то когда я особенно нервничаю, а орать ещё не могу, всегда так улыбаюсь. Лучшее средство защиты – нападение, а такая улыбочка сражает всех наповал. Голый как-то рассказал, что увидев её в первый раз, подумал, что я хочу его прирезать ночью под одеялом. Он меня зауважал именно после этого.

- Ну у тебя и имидж, - нервно засмеялся Лёшка и полез в карман за сигаретами. – Куришь? – я помотал головой. Запах сигаретного дыма всегда у меня ассоциируется с весной. А весну я ненавижу так же как школу. Нет, пожалуй, даже больше. Школу хоть можно бросить, а весна по-любому придёт и всё достанет со дна, всё выпотрошит, раскидает и оставит засыхать от жажды на грёбаном ласковом солнышке.

Мы стояли в стороне от фирмы и несколько секунд просто присматривались к изменениям, произошедшим друг в друге. Лёшка с недоумением, я со скукой и какой-то неуместной завистью. Чужая, спокойная, мирная жизнь всегда тревожила меня, вызывая тоску.