Лисы (ЛП)

В десяти метрах я понимаю, что кто бы ни сидел напротив меня, волосы у него не пепельные, как волосы Джека. Они светлые как солнечный свет, покрытый тысячами снежинок.

Как волосы Мики.

Глава 24

Тепло

Скользя по снегу, я останавливаюсь и падаю на колени, здоровой рукой дергая за свой свитер, чтобы снять его.

– Мики? – настойчиво зову его я.

Но он не отвечает и даже не показывает, что слышит меня.

Я кое-как стаскиваю через голову свитер и… замираю. Он дрожит. Не так сильно, как я, но это значит, что он еще не замерз до смерти. Он полностью голый. Я оглядываю тротуар, но не вижу рядом с ним ничего: ни рюкзака, ни снятой одежды. Его босые ступни стоят в водосточной канавке, где вода хоть еще и течет, но по краям уже образуются льдинки.

В призрачном свете фонаря судить сложно, но я подозреваю, что ступни и кисти рук у него совсем синие.

– Мики? – повторяю я.

Ничего.

Сделав глубокий вдох, я голой рукой смахиваю с его спины снег. Чувствую, как от моего прикосновения его встряхивает, и накрываю своим свитером его спину и плечи. Хорошо, что мой свитер такой широкий.

– Мики, это я. Это Данни. Все хорошо. Я о тебе позабочусь. Сейчас я отведу тебя куда-нибудь в теплое место, – обещаю я мягко, хотя мой голос дрожит.

Нам надо идти, пусть я и понятия не имею, куда.

Это так глупо, но в первую секунду мне боязно взяться за него должным образом. Я еще никогда не притрагивался к кому-то полностью голому. Закусив губу, я обхватываю его и пытаюсь поднять. Это не просто, потому что Мики не помогает мне. Я не знаю, отчего он в полубессознательном состоянии – от холода или по какой-то другой причине, – но он совсем не в себе. Травмированное плечо болит от усилий сдвинуть его, но мне все равно. Черт, если я не вынесу его из-под снега, у него случится чертова гипотермия. Да и у меня тоже. Я не знаю, сколько он вот так просидел и связано ли это как-нибудь с Джеком.

Наконец у меня получается поднять его на ноги. Я прислоняю его к фонарному столбу рядом с нами и, чтобы он не рухнул на землю, прижимаю к его груди руку. Вряд ли я смогу унести его на себе хоть сколько-нибудь далеко, но если у него отказывают ноги даже в таком положении, то другого выхода у меня, похоже, не будет.

Я оглядываюсь, думая, не позвать ли на помощь. Может, просто начать кричать и надеяться, что кто-нибудь подойдет?

– Мики? Помоги мне надеть на тебя этот свитер. Пожалуйста, – молю его я. Я не могу одновременно держать его и натягивать ему через голову свитер. Это невозможно.

Мои зубы стучат, руки трясутся. Тонкая футболка, которая на мне, промокла насквозь.

Мики не может сосредоточиться на моей просьбе. Он щурится, задрав лицо вверх. Потом поднимает руку, и я не знаю, что это значит. Хочет он мне помочь или нет. Он словно не может контролировать свое тело. Если б не холод, я бы решил, что он вдребезги пьян. Спиртным от него, впрочем, не пахнет, хотя запах мог смыть падающий снег. Может, он под наркотиками, или в шоке из-за какого-то происшествия, а может, просто до жути закоченел.

В конце концов, я позволяю ему соскользнуть на землю, потом отдираю с плеча скотч, чтобы можно было грубо натянуть ему на голову свитер. Мне жаль, что я не могу быть с ним бережней, но я просто хочу побыстрее прикрыть его наготу.

После этого просунуть в рукава его руки становится много проще. Мне ни разу и в голову не приходит посмотреть на его голое тело: на длинные светящиеся конечности и на очертания костей, проступающие под кожей. Ни единого. Пока он не касается своего мягкого члена, словно проверяя, на месте ли он еще, прижимая ко всей длине пальцы и стискивая его, а после оттягивая кожу на кончике.

Я сглатываю и натягиваю рукав свитера на его руку.

– Нам надо где-то укрыться от снегопада, – говорю я скорее себе, чем ему. Снова взваливаю его на себя и ахаю, когда что-то в плече будто бы надрывается. На миг я слепну от боли, но после минуты глубоких вдохов она отступает.

Я бросаю взгляд через дорогу, за которой стоят лицом к парку несколько богатых многоквартирных домов в викторианском стиле. Свет горит всего в одном или двух окнах. Я не знаю, поможет ли нам кто-то из жителей этих домов, но Мики прямо сейчас, пока я держу его, замерзает до смерти. Я должен что-нибудь сделать.

Может, вызвать «скорую помощь»? Платного телефона рядом не видно, а значит нам придется бог знает сколько блуждать, пока мы отыщем работающий телефон. Дома ближе.

Здоровой рукой подхватив Мики подмышками, я переношу его через пустую дорогу. К тому времени, когда мы оказываемся на другой стороне, я уже не несу его, а волоку.

По ухоженной дорожке мы добираемся до входной двери одного из домов. Я медленно опускаю Мики на землю, где он садится, привалившись затылком к двери. Я замечаю на его ступнях красные полосы крови оттого, что я волочил его по дороге.

– Прости меня, – слабо прошу я. Проклятье.

У двери висит домофон с двадцатью светящимися кнопками вызова. Я веду по ним пальцами, но нажать ни на одну из них не могу. Я не могу позвонить никому из этих спящих незнакомых людей.

Я грею руку у рта, потом кончиками пальцев касаюсь лица Мики. Мы оба так сильно закоченели. Я смотрю в ночь, где валит густой снег, белое в черноте. За ним уже не видно земли. Я не знаю, что делать.

Мики сидит, но при этом выглядит так, словно он без сознания. Лампочка здесь светит ярче, чем фонари, и мне видно, что его кожа по-настоящему нехорошего цвета. У меня перехватывает дыхание. Надо согреть его, разбудить. Почему я просто стою? Я тоже очень замерз. Соображать так тяжело.

Впервые в жизни я понимаю, что собираюсь сделать что-то по-настоящему безрассудное.

Дорожка обходит дома кругом. Я ходил мимо этих зданий достаточно часто, чтобы запомнить, что здесь и как, и знаю, что у каждого из них есть задняя дверь.

Скривившись от боли, я беру Мики на руки. Это невыносимо. Обжигающая, резкая боль пронзает мое плечо, и мне кажется, что я в любой момент могу его уронить. Он не такой тяжелый, каким мог бы быть, но прямо сейчас и я не такой сильный, как раньше. При каждом шаге из меня рвутся ужасные звуки – стоны раненого животного. Я не могу их сдержать.

Мы добираемся до задней двери. Здесь столько теней. Пока я пытаюсь опустить Мики на землю, он чуть не падает вниз – у меня почти не осталось сил, чтобы его удержать, но я все же умудряюсь положить его на дорожку.

Под этим белым покрывалом мало что видно, и потому я падаю на колени и начинаю разгребать замерзающий снег. Камень – это все, что мне нужно. Тяжелый камень.

Наконец я замечаю камень на одном из мусорных баков. Он, наверное, прижимает крышку от лис. Мы как лисы, думаю я, и, быть может, сегодня этот камень не остановит лис, а пропустит.

Встав перед дверью, я нащупываю замок. Я даже не уверен, что у меня все получится, но никаких других идей у меня нет. Собрав остатки сил в здоровой руке, я что есть мочи грохаю по замку камнем, одновременно пытаясь заслонить шум своим телом. Потом бью еще и еще раз. На пятый раз я слышу стук, словно с той стороны что-то упало на пол, и дергаю ручку. Будто в какой-то рождественской сказке, она поддается, дверь открывается, и меня обволакивает тепло. Свет не включается, сигнализация тоже молчит.

На меня снисходит чувство огромного облегчения. Становится так хорошо, что я секунду не могу сдвинуться с места.

Мики, внезапно думаю я. Тянусь вниз и беру его за запястье. Даже такие медленные движения причиняют теперь сильную боль.

Он просто с закрытыми глазами лежит на дорожке. Я должен поднять его, но не могу. Не могу. Собрав последние силы, я прямо по земле тяну его к двери.

Как только мы оба оказываемся внутри, я закрываю дверь и отрезаю нас от холода улицы. Но теперь она не захлопывается, и потому я подтыкаю под щель внизу камень. Пробежавшись рукой по стене, я нахожу выключатель. Включаю свет и вижу, что мы находимся в небольшом коридоре. Рядом слышны какие-то низкие шелестящие звуки. Словно работает несколько стиральных машин. Здесь и пахнет как в прачечной. Моющими средствами, как в вещевом пункте, только слабее. Чем-то цветочным. Уютным и сладким.