Я - некромант (СИ)

Кажется, я впервые понял, зачем мне дана эта жизнь.

Я – некромант.

***

Дорога моя выложена бесконечными и бессмысленными улыбками прохожих. Каплями серого и грязного дождя. Бетонными стенами вокруг. Огромный левиафан по имени Город медленно ворочается, заглатывая всё больше и больше людей. Иногда жизнь человека ограничивается крохотным пятнышком на карте. Весь мир – на пять тысяч квадратных метров. Его так легко уничтожить. Мы пленники того, что у нас есть. Мы живём в ментальных клетках, созданных нашим же разумом. Мы свято верим в незыблемость нашего крохотного мирка. Мы не можем думать широко, в нас генетически заложена слабость. Ограниченность. Скупость. Где-то там, на другом краю Земли, люди не знают о нашем существовании и так же не могут выпасть из собственного измерения. Мы связаны, но в то же время м ничего не значим друг для друга. Мы забыли о том, что действительно важно. Что есть моя жизнь? Я умру, а где-то в Новой Зеландии родится новый человек. Баланс не нарушится, всё останется на своих местах. Как было, так и есть. Значит ли это, что меня не существовало?

Как вообще можно доказать то, что я существую?

Как можно доказать существование нашего мира?

Он умрёт, как и все остальные, Вселенная вернётся на прежний уровень, и будто бы и не было никакого большого взрыва. Будто бы и не было человечества. Всё останется в истории. Вот оно, моё предназначение, моя главная задача. Ведь я - летописец. Что же от меня всё-таки требуется? Помнить. Помнить всё так точно, как могу, остаться, рассказать, даже если и некому будет рассказывать. Это просто моя задача. Её результат зависит от обстоятельств.

А возможно, нас никогда и не существовало.

Может быть, мы – просто крохотные кусочки общего разума, живущего в пространстве всеобщего эфира, может, мы живём в выдуманном мире, которого в принципе нет. Мы не можем ничего доказать. Мы можем говорить, что мы есть, но при этом как-то это доказать – выше наших возможностей. Выше нашего понимания. Кто мы? Что мы? Как и почему всё, что мы делаем, приносит лишь разрушения? Мы пытаемся спасти экваториальные леса – и только усугубляем парниковый эффект. Мы пытаемся спасти вымирающие виды тюленей – и только мешаем им своим присутствием. Мы хотим спасти себя ценой других, оправдаться защитой природы – и всё равно всё плохо. Зачем? Мы такие же тюлени. Только чересчур расплодившиеся. Нас уже слишком много. Скоро мы начнём ругаться, драться, каждые десять лет воевать, а потом и вовсе бороться за каждый квадратный сантиметр и жрать друг друга, как крысы. Мы – такой же вид, как вид любых других организмов. Только вот почему-то шиповники обыкновенные или бобры азиатские не расплодились так же сильно, как и мы. Мы – крысы, паразиты, нас уже слишком много. Мы уже пережили кульминацию своего совершенства, теперь всё наше существование идёт на спад. Он близок.

Я вижу себя в пыльной засаленной витрине магазина. Я ничем не отличаюсь от остальных. Никто из прохожих никогда и не подумает, что я - не просто человек, что я существую вне пространства. Никто не увидит во мне того, кто я есть. Я – летописец, я – записная книжка. Я не смогу помочь всем. Я не смогу сделать для мира что-то настолько значимое, чтобы он выжил ради меня в этой бесконечной войне с самим собой. Асфальт под моими ногами мокнет, небо пропитывается серым светом людских душ. Я уже не помню, какое время года сейчас идёт. Какой год. Какой день. Какой час. Это не имеет значения. Время обретает значимость тогда, когда оно кончается. Я и так живу ва-банк, живу в кредит, живу не своей жизнью, мне уже нечего терять. Но…

Оул. Мой мир. Зная его всю жизнь, я не знаю о нём ничего. А самое главное – я не знаю, сколько времени у него осталось. И действительно ли он сможет быть со мной до конца. Он пытался убедить меня в том, что он принадлежит мне, и, сам того не ведая, каждым словом калечил мне сердце. Он думает, что есть только один способ доказать мне, что я ему нужен. Что только так он сможет быть со мной. Ему кажется, что для меня уже ничто не важно. Но не могу я ему так прямо сказать, что у меня на сердце. Не могу не потому, что это неправда или потому, что я сомневаюсь. Не могу, потому что стану его слабостью. А слабость – самая лучшая мишень для удара. Я не хочу подвергать Оула опасности.

Я открываю пачку сигарет, выбрасывая полиэтилен упаковки в урну, полную дождевой воды. Дождь прекратился, только вода на крышах, стекая на землю, выбивает неровный ритм. Я вдыхаю тяжёлый табачный дым. Тепло внутри меня. Совсем не такое, какое наполняло меня в доме Лекса. Тепло призрачное и поддельное, пластмассовое, разукрашенное старой просроченной гуашью. На время эта иллюзия сможет заменить мне то самое тепло, но это только на время. Я должен купить нужных таблеток и закончить уже с этим. Время уже давно пришло, я как-то засиделся в этом теле. Оно не стало мне родным, как, например, тело Гано Рейона. Или Тома Лидвела. Я никого не воскресил. Я никому не помог…

Какой же я дурак. Оул бы точно сейчас влепил мне пощёчину, если бы услышал мои мысли. Никого не воскресил? Несмотря на то что я живу вне этого мира, я всё ещё человек. У меня всё ещё бьётся сердце. Я всё ещё дышу. Себя я воскресил. Тогда, в комнате Оула. Себя.

Я – летописец.

- Я – записная книжка.

- Что вы сказали? – я и не заметил, что уже давно стою в аптеке и пялюсь на одну и ту же упаковку снотворного. И теперь молодая аптекарша смотрит на меня слегка удивлёнными глазами.

- Нет, ничего, - сконфуженно и тихо отвечаю я, глядя на девушку сквозь стекло. Она не отводила взгляда, и постепенно на её лице появлялась немного странная, но довольно милая улыбка. Вскоре аптекарша хихикнула и снова принялась расставлять какие-то баночки на витрине.

- Вы смешной, - сказала она, иногда поглядывая на меня. Что во мне такого смешного? Я не отвечаю – ни к чему мне с молоденькими аптекаршами флиртовать. Но… наверное, я символичный параноик, но даже в этом простом диалоге я увидел что-то большее, чем просто слова. На меня обратили внимание. Мне что-то сказали. Со мной заговорили. Я – часть общества? Может быть, если бы я был обычным парнем, я бы прямо тут случайно упал в обморок от хронической анемии и вот эта девушка мне бы помогла. Хотя бы вызвала скорую. Это была бы уже помощь. Помощь… Ей ничего не будет за то, что она спасёт человека. Но я уверен, даже больше, чем уверен, что спасёт. И просто улыбнётся, если её поблагодарят.

Нужно просто верить в людей. Лишь люди могут исправить самих себя. Лишь люди могут вернуть всё в нужное русло. И чем больше людей-спасителей, тем красивее становится мир. Тем ярче светит солнце.

- И вы мне ничего не скажете? - девушка снова смотрит на меня, держа в руках бутылочку с салициловой кислотой.

- А что я должен сказать? – я выпрямляюсь, засовывая руки в карманы.

- Ну, хотя бы то, что вы хотите купить, - аптекарша снова мне улыбается.

- Пять упаковок парацетамола, - я улыбаюсь так, что любой дурак сможет понять, что я хочу делать с этими таблетками. Я с наслаждением наблюдаю за тем, как меняется лицо девушки. Она напугана. Ей страшно. Да, я никогда не смогу стать таким, каким меня хотят видеть.