Morden zaertlich (Убить ласково) (СИ)

Но не сегодня. Пусть меня уже просто колотило от сдерживаемой боли, я не издал ни звука, не позволил тебе так думать обо мне, не позволил разочароваться и оборвать тонкую ниточку, не отпустил тебя снова в ночь.

Стоило признать, последнее на самом деле должно было стоять первым.

Будь со мной кто угодно, но не ты, я бы уже позволил себе роскошь потерять сознание. Я балансировал на грани.

Но рядом шел ты.

Я был упрям, и твое теплое дыхание на моей шее согревало и холодило одновременно, поддерживая тягу к ясности. Я должен был знать, куда мы идем.

В итоге я запнулся за что-то и почти упал. Вовремя схватился за какую-то стену. В глазах на мгновение просветлело. Я увидел вдруг два огонька надежды, два странных огонька, в которых билось и не могло вырваться желание помочь, что-то сказать…

Это были твои глаза. Мои путеводители в неизвестности.

Я прислонился к холодной кирпичной кладке и попытался наскрести остатков мужества и сил для еще нескольких минут реальности.

- Том, не теряй сознание… Держись. Чуть-чуть, – шелестел едва слышный шепот.

Был ли это ты или просто игра моего воспаленного воображения – я не знал, но, боднув дикое желание просто упасть прямо тут, я снова встал.

Через все это, пробиваясь через эту дикую боль и отчаяние, я чувствовал твою руку, твою силу духа, заставлявшую меня терпеть то, что никогда бы не смог вытерпеть.

Но всему есть предел. Я дышал через раз, судорожно хватая воздух.

Не хватало…

Боль, уже ставшая привычной, новым потоком полилась в голову.

- Том, мать твою! Не смей! Три метра осталось! – ожидаемая злость послышалась в твоем голосе. Но рядом с ней стояло то, чего там быть не должно.

Отчаянный страх.

- Я… смо…гу…сам… – выдохнул я остатками воздуха из легких.

Сделал шаг.

И провал».

POV Билл

«Дерьмо! Твоя боль билась в моем сознании, я ощущал ее, кое-как абстрагируясь и доказывая себе, что боль – не моя.

Но она была моей до конца.

Да держись же, иди, не падай, ну! Слабак, человек…ТОМ, черт тебя дери!

Ты вдруг накренился в сторону и привалился к стене. Меня чуть инфаркт не хватил при одном твоем движении в сторону!

Ты был весь мокрый, футболка прилипла, тебя лихорадило. Я чувствовал, как теряю тебя. Я клял себя за опрометчивый поступок. Я не счел твою травму столь серьезной.

А все потому, что и сам выжил с такой. Что самое ужасное – в том же месте.

Судьба метила нас одинаково. Бросала нас в одни и те же пропасти.

Только вот выползали мы из них по-разному.

Держись, держись! Только не умирай, нет-нет! Лицо твое стало бледным, как мел. Ты становился восковым идолом, красивым до смерти…

Что я несу! Том, ну давай же…

- Том, не теряй сознание… Держись… Чуть-чуть, – эти слова стоили мне дорого.

Но тебе я подарил их в один момент, не задумавшись.

Борись, борись! Ты же можешь!

Я обнял тебя, разом ломая всякие барьеры, заталкивая в глубину сознания все предубеждения. Я вел тебя. Ты был горячим. Воспаление - температура зашкаливала.

Подожди чуть-чуть…

Вдруг ты остановился и начал хрипло и судорожно вдыхать. Первая струйка крови просочилась через повязку и потекла вниз. Я видел кровь тысячу раз. Но твоя кровь подстегнула меня, встряхнула всю мою жизнь.

Я закричал, тряся тебя:

- Том, мать твою! Не смей! Три метра осталось! – я беспомощно оглянулся на маленький домик, гостиницу, в которой я остановился.

Только не сейчас…

- Я… смо… гу… сам… – ты сделал отчаянный шаг, и я было поверил… Но, не доведя его до конца, ты начал падать.

В моем сознании ты коснулся головой асфальта раньше, чем в реальности. Я воочию видел, как глаза твои закатывались и закрывались. В реальности же мне хватило и доли секунды.

- Томас! Том, Том, очнись, нет, нет! Давай же! – я подхватил тебя и потащил вовнутрь.

Тяжести я не ощущал.

Хорошо, что моя комната находилась на первом этаже, да еще и недалеко от входа. Здесь было мало народу, большей частью эмигранты. Им, естественно, было совершенно плевать.

Я клял себя.

«Что же ты делаешь, Каулитц? Что же ты делаешь?»

Все мои беспомощные слезы - мальчишка, слабый мальчишка… Я был только слабым, глупым, самоуверенным мальчишкой!

Я шмыгнул носом и, рыча от усердия, ужасным усилием поднял тебя на кровать. Худшее уже происходило на моих глазах и, как будто я снова был рядом с Кулаком, я ничего не мог сделать. И я уже знал, что за свою жизнь ты тоже держал на руках умирающего человека.

По крайней мере, я был рядом. Слабое утешение для нас обоих.

Отчаяние захлестнуло меня с новой силой, и я чертиком выпрыгнул из комнаты и понесся к хозяйке на второй этаж.

- Фрау Нойманн, где аптечка? Срочно! - опрятная старушка дико посмотрела на меня, но, видимо уловив оттенок моего лица, начала суетиться.

- Сейчас, герр Каулитц. А что случилось?

- У меня там… брат. Тяжелая травма, – соврал я первое, что пришло в голову.

- Батюшки! Вы не говорили ничего про то, что приведете брата… Вот, - она протянула мне белый чемоданчик с красным крестом.

- Спасибо! – кричал я уже с лестницы.

Ты лежал, не приходя в сознание, покрытый испариной, напряженный, горячий. Ты метался по кровати, что-то бессвязно бормоча. Я едва смог разобрать отдельные слова:

- Билл… не уходи… не бросай… надо спросить маму… она должна знать… Билл… Билл… где ты… побудь со мной… Билл… Билл… Билл…

Слезы вновь потекли по щекам. Я знал, я слабый, я идиот, я дурак, я человек…

Но сейчас мне был важен только ты. Каждое твое слово било меня не хуже пощечин. Зачем ты звал меня? Я лишь два раза отозвался и пришел на помощь.

«Признай, Том, я не тот, кто мог бы…»

Что мог бы?

Я снял футболку дрожащими руками. Отчего я дрожал? Хотел бы я это знать.

То, что открылось моим глазам, совершенно выбило меня из колеи.

Мокрый, загорелый, часто вздымающийся торс. Мое дыхание в одно мгновение перестало сходиться с биением сердца.

Моя рука потянулась дотронуться до этой красоты…

Пальцы почувствовали что-то мокрое. Струйка крови с бинта, стекающая на простынь, отрезвила меня. Я не чувствовал тебя.

- Том, держись, я рядом, я с тобой… - все еще дрожащей рукой я достал из аптечки марлю, вату и бинты, налил в таз воды. Я делал это много раз, но тогда это было необходимостью куда меньшей. Люди были мне почти безразличны.

Я едва не пролил всю воду. Руки все также дрожали, не желая униматься. Я закусил губу, пытаясь отстраниться.

Придется размотать старую повязку.

Я встряхнул головой. Я, во всем был виноват я.

Кровь, как оказалось, перестала сочиться, лишь с бинта капало. Это были капли твоей жизни, ты много ее потерял.

«Держись, Том, держись…»

Я прикоснулся мокрой марлей к коже, стирая кровь. Ты застонал, дергаясь и постанывая в бреду, кусая сухие бледные губы.

Я положил руку тебе на грудь, придерживая и успокаивая.

- Тише-тише, потерпи.

Под влиянием момента я стал напевать срывающимся голосом. Как ни странно, ты успокоился. Этот мотив я знал от Зигфрида. Может быть, ты тоже его знал, только от матери. Я не знал материнской заботы…

Наконец, я закончил и замотал бинт. Дрожащей рукой налив в стакан воды, я приподнял тебя и влил несколько глотков. Ты еще немного пометался, но вскоре успокоился, бормоча какие-то слова, но уже неразборчиво. Ты спал.

Я заметил, что сам был абсолютно мокрым. Стер со лба струящийся ручьями пот. Мне еще ни разу не было так страшно. Страх за другого оказался сильнее страха за себя.

Теперь надо было как-то сбить температуру. Я вытряс из любопытствующей хозяйки уксус и лимонную кислоту. Уксусом, разведенным в воде, я намочил чистую марлю и положил тебе на лоб. Лимонную кислоту развел в стакане.

Я приподнял тебя. Соображал, как напоить. Ты сопротивлялся.

- Том, выпей это.

- М-м-м…

- Надо, Том, надо, - это был мой голос?