Добро пожаловать домой (СИ)

Ну, так о чем я. В первый раз мы приехали навестить маму все втроем. Я тогда все еще злился и постоянно огрызался на папашу, но, проникнувшись атмосферой, притих, лишь периодически скалясь в его сторону.

Стоит заметить, что все мои старания донести до родителя весь спектр своих чувств, состоящих из ненависти, обиды и презрения, каждый раз разбивались о каменную стену его снисходительного спокойствия, что выбешивало меня уже окончательно. Но человек – такая с*ка, ко всему привыкает. Вот и я привык к тому, что вместе с подкидышем в мою жизнь нежданно-негаданно вернулся еще и отец.

А Билл, тем временем, не уставал нас удивлять.

Когда мы с батей, напряженные и притихшие, стояли в палате, вглядываясь в бледное и скованное слишком крепким сном лицо, мальчишка молча и почти не дыша подошел к койке и присел на самый ее краюшек. Он долго и с грустью рассматривал маму, а потом, неожиданно взял ее за руку и заговорил. Я сам стоял, словно в коматозе, не в состоянии пошевелиться или вымолвить хоть слово, а отец… Он слушал и чуть не плакал, во что я не мог поверить.

А Билл все говорил.

Он поздоровался и рассказ о себе, о том, что приехал из России, о том, что слышал о ней от бабушки.. Он звал маму ее русским именем, Алиса, и восхищенно и робко говорил о том, какая она красивая. Затем, уже более уверенно, но не менее восторженно он начал говорить… Обо мне. О том, какой я добрый, и каким становлюсь смешным, когда пытаюсь это скрыть (В тот момент мне захотелось с собой познакомиться. Нет, ну я не знаю человека, о котором говорил Билл!). О том, что Гордон хочет усыновить его, а, значит, скоро Билл станет его сыном и моим братом. О том, как он хотел бы стать сыном и для нее, но будет ждать ее пробуждения, чтобы она сама разрешила ему это. Билл жаловался на то, что мы с отцом постоянно ссоримся и никак не можем найти общий язык, и просил маму, чтобы она, когда проснется, обязательно нас за это поругала…

Билл делал то, что я не смог сделать ни разу за этот год. Он говорил с ней. Каждый раз. Говорил так, будто она могла ответить. Будто вот-вот, с минуты на минуту пальцы шевельнутся, грудь приподнимется особенно сильно, мама вздохнет и откроет глаза. И, самое главное то, что я начинал в это верить.

Во второй раз Билл притащил в больницу книгу, которая все это время лежала у него в чемодане. Она была его любимой. (Причем, то, что книжка, в принципе, детская, меня не удивило вообще). А еще, как мне сообщили, уверенно кивая брюнетистой головой, по словам бабы Нюты, и девочки (То есть, мама и тетя Лилия) тоже ее когда-то обожали. Русская книга с непонятными мне словами и силуэтом мальчика со шпагой на обложке. Владислав Крапивин. Совершенно ничего не говорящее мне имя. «Журавленок и молния» - название, переведенное Биллом.

Так что в палате, в которой я раньше не мог находиться дольше 15 минут, мы засиживались теперь часами. Билл говорил или читал (И тогда я не понимал ни слова), бережно перебирая пальцами потрепанные и пожелтевшие от старости страницы. А я просто сидел чуть в стороне, глядя в окно, слушая ломающийся, а потому, слегка хрипловатый голос и тоже говорил с мамой. И пускай только мысленно, но надо же с чего-то начинать?

Я рассказывал ей о том, какое наказание одним жарким летним днем ворвалось в мою жизнь, полностью ломая и переворачивая ее с ног на голову, пробуждая уснувшие и атрофированные чувства, заново уча меня доверять и улыбаться. И за все это я его… ненавидел?

Глава 28.

Глава 28.

Пока во всех школах и ВУЗах разные дяденьки и тетеньки с умным видом и гордым званием «преподаватель» сыпали поздравления с началом нового учебного года (А морды учеников сами собой напрашивались на сочувствие по тому же поводу), в моей квартире творился полный хаос.

Все куда-то бегали, что-то орали, о чем-то спрашивали, проверяли наличие билетов/паспортов и отсутствие громоздких чемоданов (Мать вашу, мы летим всего на двое суток!). Больше всех бегал, спрашивал и волновался Билл, потому что вообще не понимал, что творится и куда все собираются, на что ему упорно продолжали отвечать игнором и добродушными усмешками.

Момент, когда мы наконец-таки оказались в машине, лично я посчитал чудом так, как воцарилась относительная тишина. Ровно до тех пор, пока не лопнуло терпение именинника (Которого ни одна сволочь еще сегодня не поздравила, но это мы специально), и он не наплевал на правила безопасности, отстегнув ремень и поворачиваясь в сторону задних сидений, где располагались отец и Георг (Густав должен был подъехать уже к аэропорту). Забравшись на кресло и устроившись на коленях, Билл возобновил свои попытки узнать хоть что-нибудь о наших планах на ближайшее будущее, в которых он, вроде как, тоже участвует, на что сидящие позади партизаны лишь заговорщически переглядывались, в широченных улыбках растягивая губы.

- Билл, сядь нормально, хватит передо мной своей задницей крутить.

- А что, Том, возбуждаешься? – Гео, когда я убью тебя, меня не только оправдают, но и поблагодарят.

- Эй, между прочим, это мои дети! Я не потерплю инцеста в семье.

- А к голубям в своей семье Вы уже привыкли, герр Трюмпер?

- Скажи мне, кто твой друг, и скажу тебе, кто ты.

- И, что же Вы имели ввиду?

- Что мой сын дебил.

- Кто-то вроде говорил, что у него дела еще не закончены на работе? Так, может, тебя высадить? Тебе где удобней?

- Том, веди машину и не отвлекайся. И вообще, кто оплачивает банкет, тот и правит балом, так что проявляй уважение, холоп.

– Весомый аргумент. Том, заткнись.

- Каким балом?

- А вот об этом, Билли, узнаешь на месте.

- Ага, так что, Том, гони быстрей, а то опоздаем.

- Раскомандовались, бл*дь… Ай, за что?!

- В воспитательных целях, сынок.

Почесывая одной рукой отхватившую подзатыльник макушку, а другой вцепившись в руль, я все-таки прибавил газу. К тому же, мы и правда опаздывали.

***