Я учился жить... (СИ)

Илья с интересом прищурил глаза и многозначительно приподнял брови.

- Это твое «вообще», я так понимаю, самое главное в списке, - хмыкнул он. – Садись.

Макар мужественно опустился в кресло и зажмурил глаза. Илья начал с банальной головомойки, аккуратно и до чертиков приятно массируя кожу на голове. А потом началась экзекуция под залихватское щелканье ножниц. Все эти звуки вокруг его ушей особого оптимизма не добавляли; ему каждый раз казалось, что помимо волос, его и части других органов лишат. И хотя сомневаться в ловкости Ильи оснований никаких не было, жутко было все равно.

- Все, - раздался сверху ленивый голос Ильи, а сам он привычным движением снял пеньюар. Макар открыл глаза и уставился на свое отражение в зеркале. – Я бы тебе пару прядей высветлил. Или ты пока не готов?

- Ага, - рассеянно отозвался Макар, любуясь своей новой прической. – Потом.

И ничего у него, оказывается, уши, совсем не большие. И подбородок с такой формой прически очень даже привлекательный, и скулы симпатичные.

- За кожей на морде ухаживать надо, - бросил ему Илья, скрываясь в подсобке. – А то она у тебя на переваренную манку похожа.

- Как? – Макар выпрыгнул из кресла и понесся за ним. Илья посмотрел на него через плечо, неторопливо развернулся и угрожающе надвинулся.

- Куда лезешь? – недовольно спросил он, нависая над Макаром.

- Как ухаживать? – возмутился Макар. Илья закатил глаза, вытолкнул его из подсобки и подошел к столику рядом с диванчиком для посетителей. Порывшись в кипе журналов, он выхватил один и всунул Макару, который тут же вцепился и начал листать, ища нужные статьи.

- Все, вали нафик отсюда, мне работать надо, - отмахнулся от него Илья, снова уходя в подсобку.

Макар засунул журнал в сумку, крикнул «Спасибо!» и понесся на экзамен.

Ни одна живая душа ни слова не сказала, когда Макар еще раз объявил всем, что он сдает первый, и точка. Побурчали немного, но без Стасиньки Ясинского к нему относились более чем нормально, снисходительно воспринимая неугомонный темперамент и неудержимый язык. А потом, когда он уже сидел в аудитории и, посапывая, обдумывал ответы на экзаменационные вопросы, все эти детские капризы Ясинского и иже с ним и вовсе казались мелочью, недостойной внимания.

Макар, вытянув шею и приоткрыв рот, следил за тем, как капризный преподаватель выводит «хорошо» в зачетке и ведомости, и с трудом сдерживал ликующую улыбку. Стипендия у него в кармане, пусть мелкая, но своя. С преданным видом выслушав наставления преподавателя, он кивнул головой, звонким голосом поблагодарил и пошел к выходу. Закрыв за спиной дверь, он встретился взглядом с Ясинским, стоявшим у противоположной стены и угрюмо смотревшим на него. У Макара тут же начали расспрашивать, сильно ли препод зверствует, можно ли списать, и прочее, прочее. Он механически отвечал, отмечая, что Ясинского в коридоре больше нет. Наконец, сославшись на то, что ему пора, пожелав всем ни пуха и хорошо провести лето, Макар пошел к выходу, но решил напоследок заглянуть в туалет, во избежание, так сказать, возможности не донести содержимое мочевого пузыря.

Стас стоял у окна и угрюмо смотрел на него.

- Сдал? – мрачно спросил он.

- Еще бы. Надеюсь, я не сильно тебя разочаровал? – огрызнулся Макар.

- Как ты можешь разочаровать, Макарушка? – ласково проговорил Стас, подходя. Макар подумал было сбежать, но разозлился на себя: ну что этого мажора бояться? А Ясинский подходил ближе со странным выражением на лице. Макар дерзко глядел ему в глаза и не думал шевелиться.

Ясинский прижал его к двери и поцеловал коротко и отчаянно. Макар прикрыл глаза, упиваясь своим почти всемогуществом и сладостью отчаяния Стаса. Затем, оторвавшись, Ясинский осмотрел Макара.

- Гад! – выплюнул он, оттолкнул и вышел. Макар постоял, переводя дыхание, и вытер рот рукой. Он покосился на себя в зеркало. На скулах горел румянец, глаза торжествующе поблескивали за прищуренными веками. Он злорадно ухмыльнулся и повернулся к писсуару.

Несясь к кафе, Макар самодовольно улыбался: жизнь прекрасна, сессия сдана, впереди замечательное лето, отличная работа и классное начальство. А еще классная квартира. И вообще.

========== Часть 8 ==========

За стеклом торжествовало солнце, в порыве своего ликования раскаляя все относительно твердые поверхности, до которых могло дотянуться. Небо было ослепительно голубым, и редкие облачка выглядели на редкость смущенными. А еще деревья стояли, понурив листву, смиряясь под тяжестью жары. Народ при этом перемещался резво, сверкая кожей и солнечными очками. Глеб оглядывал улицу, задумчиво поглаживая корпус телефона. Пару минут назад он решил сделать себе паузу. На столе стояла маленькая чашка кофе, рядом с ней блюдце с печеньем, и в порыве праздного настроения Глеб поддался очарованию несравненно более легкомысленной мысли, которую он и обдумывал, рассеянно скользя глазами по пейзажу за окном. В уголках его губ пряталась растерянная усмешка, но в глазах поблескивали многозначительные искры. Он в принципе не имел ничего против совершенно невинного жеста внимания, но этот жест и поведение в последние пару недель было настолько нетипичными, что оставалось только удивляться и оценивать, насколько проще жить не застегнутым на все пуговицы. Он подумал, что всегда следил за тем, чтобы ни словом, ни жестом не выдать своей связи с другим сотрудником, и ему это удавалось. Да и Денис был не таким поборником сентиментальных жестов. Обходилось как-то. Глеб сомневался, что если бы он вдруг решил озадачить Макара чем-то таким, сентиментальным, то этот спиногрыз, упорно считающий себя более взрослым, чем он есть, не вознегодовал бы, что его держат за школоту, или что там еще он выплеснет на голову несчастного Глеба. С другой стороны, с другой стороны.

Глеб уселся в кресло и снова повернулся к окну, лениво вдыхая аромат кофе. Мальчишка вспыхивал от счастья, когда на него обращали внимание. Он сиял, когда с ним обращались как с равным. Но при этом как бы он не возмущался по поводу совсем незначительных жестов Глеба, наподобие банального чмоканья в щеку – или куда он дотянется: Макар уворачивался от таких «обслюнявливаний» очень энергично, явно чтобы не заподозрили, но нос у него излучал самодовольство, и уголки губ упрямо стремились вверх, и в голосе появлялись характерные урчащие нотки. Глеба они привлекали особо. Казалось бы, ничего особенного, чуть глубже спускается голос, но звуки выходят более округлыми, вибрирующими где-то на уровне ключиц, а от Макара начинают исходить волны особого, уютного, теплого обаяния; и даже уши топорщатся радостней. Судя по всему, он не был избалован банальными объятиями и прикосновениями, которых в нормальных семьях хватает с излишком, и сейчас, в совершенно нетипичном для проявления бесхитростных эмоций возрасте старательно добирает то, что недополучил раньше. Глеб сам не мог похвастаться особо душевной атмосферой в семье, но мать не считала необязательным гладить его по голове, поправлять воротнички и просто обнимать, да и отец в периоды благодушного настроения не гнушался простыми человеческими жестами. Глеб отвлекся на глоток, совсем крохотный глоток, осторожно втянул аромат и посмотрел на тонкую кромку чашки. Он задумчиво провел по ней кончиком пальца, вслушиваясь в ощущение прохладного фарфорового рельефа, вспоминая. Он сам никогда не был против простых объятий, простого знака внимания – рука касается руки, глаза улыбаются глазам. С Макаром у него была возможность в полной мере потакать этой своей слабости: допустив к себе мальчишку, он бесплатно и обильно мог ощущать другого рядом – Макар нуждался в обществе. Глеб провел по чашке большим пальцем, словно играя на невидимой арфе, вслушался в ощущения и позволил себе приоткрыть дверь воспоминаниям. Ему было и легко и сложно с Денисом, но по иным, нежели с Макаром, причинам. Они были слишком похожи. Недоверчивы, подозрительны, в чем-то избалованы, в чем-то ущербны, причем даже эти вещи были похожими. Денис тоже был не самого пролетарского происхождения и с детства имел доступ к привилегиям, и его родители точно также, как и родители Глеба, возлагали на отпрыска большие надежды. Глебу не нужно было объяснять, откуда брались в Денисе те тараканы – они были штампованы по похожим лекалам. С другой стороны, Денис был амбициозен, жаждал большего, стремился выше. Не настолько, чтобы играть в подковерные игры не самого хорошего толка, но… Глеб же куда лучше чувствовал себя на вторых ролях, тем более с Тополевым это и объяснимо, и подразумевается, и от него это требуется.