Умру и буду жить (СИ)

— Да. Белорусское имя.

— И что? Действительно слепой? — спрашивает меня, перемещая взгляд с моей футболки на глаза.

— Нет. Не слепой.

— Ну, хоть не слепой… Давай пои меня чаем и рассказывай мне всё. А то от сына не дождёшься. Меня зовут Александра Фёдоровна, я мать Андрея.

Бли-и-ин, Мазур хоть бы предупредил! Хоть бы объяснил, что можно и что не можно говорить! Буду вежливым букой. Моей маме наверняка не понравилось бы, если бы её сын кого-нибудь удерживал, насиловал, убивал. Пусть даже сейчас он мил и пушист. Спрашивать-то будет не про сейчас.

Но Александра Фёдоровна спрашивала не об этом. Я понял, что она знает много. Например, то, что я был свидетелем по делу Филимонова и Мазурова. Она попросила вспомнить, что я тогда видел. Потом интересовалась, где я учился, кто мои родители, знают ли они, где я сейчас. Я неопределённо пожал плечами. Ответил, что родители «не очень интересуются». А под финал чаепития, отодвигая пустую чашку и прижимая салфетку к губам, она вдруг спросила:

— Ненавидишь Андрея?

Я растерялся, не говорить ведь матери, что ненавижу. Да и насколько это правда? Но и говорить, что люблю — это врать, и материнское чутьё определит это точно. Она ответила за меня:

— Ненавидишь… Почему не уходишь? Боишься?

Я мотаю головой:

— Я уже пытался уйти. Но Андрей меня нашёл и вернул. Да и некуда мне уходить. Нет ни квартиры, ни работы, ни денег, и Андрей меня защищает от всяких… ублюдков.

— Отлично защищает! Так, что Алексей тебя потом ремонтирует!

— Сейчас всё нормально…

— Стась… Хочу, чтобы ты знал. Мне горько и неприятно знать всё это про своего сына. Я бы хотела видеть в этом доме хозяйкой хорошую девушку, добрую и весёлую, такую, которая бы заставила Андрея улыбаться, любила бы его. Мне хочется внуков. А то с его дочкой, Наташкой, я почти и не общаюсь, его бывшая не приветствует. А тут ты…

— Я понимаю.

— Но раз уж так случилось. Постараюсь тебя принять, может, даже полюбить. Ты передай Андрею, чтобы приезжал, мне надо баню перекладывать. А то прокляну! И приезжай с ним.

Александра Фёдоровна специально приезжала, когда Андрея нет дома. Когда она, стремительно развернувшись на миниатюрной синей киа, скрылась за воротами, я долго ещё смотрел вслед. Везёт Мазурову: такая мама понимающая, не истеричка, не старая ещё, к сыну не пристаёт излишне, но и не оставляет без своей заботы. А он, зараза, не ценит этого. Ни разу не видел, чтобы он хотя бы звонил ей. Хотя, может быть, с работы звонит?

На меня напало уныло-философское настроение. Работу бросил. В доме наткнулся на книгу афоризмов. Давно уже и не заглядывал в сей бестселлер. Загадал число, открываю: «Существует два способа приложения силы: толкать вниз и тянуть вверх. Букер Вашингтон». Что к чему? Какая-то физика. Может, позвонить маме? Нет, это только расстраиваться. Позвонил Гале, выслушал матершинно-увлекательные истории из жизни салона. Эти истории не развеяли мне скрежет в сердце. Решил позвонить однокласснику Олеся. Его телефон я «запомнил», а номер Стоцкого внёс в «чёрный список».

— Аллё.

— Игорь, тебе звонит Стась Новак. Можешь говорить?

— Да. Я слушаю.

— Я не познакомился с тобой на кладбище. Прости за сцену эту безобразную…

— Не стоит. Я всё понимаю.

— Ты до конца был? На поминки ездил?

— Да. Мама твоя потом успокоилась. Всё нормально прошло. Знаешь, хорошо, что ты позвонил. Неприятности у твоих родителей.

— Что ещё? — скрежет в моём сердце стал значительно чувствительнее.

— Они собираются квартиру продавать или обменивать на однушку.

— Зачем?

— Олесь долги оставил. Бешеные. Ну… ты понимаешь, ему ж никто наркоту просто так давать не будет. Он умер, а родителям счёт выставили. У них таких денег нет. А эти дилеры ещё и грозят «на счётчик» поставить. А квартиру так быстро не продашь…

— Сколько?

— Миллион.

— Почему не два? — заорал я в трубку. — Игорь! Кто эти дилеры? Ты знаешь их?

— Лично-то нет. Твоя мама сказала, что приходили двое: один весь из себя интеллигентный, напомаженный, назвался Русланом. Говорил вежливо, понимающе, даже извинительно. Другой — обшарпанный, туповатый матершинник зэковского вида. Он никак не назвался. Этот напирал.

— Бля-а-адь! Руслан, говоришь? Какой срок?

— Сказали — две недели максимум. Расписками трясли, которые Олесем подписаны. А приходили на третий день после похорон. Твои родители сразу кинулись по друзьям Олеся. А чем мы можем помочь? Кредит им в банке такой не дают: твой отец ходил вчера. Они ж пенсионеры, не хватает доходов для такой суммы. Я советовал в полицию обратиться… Но…

— Да, в полицию не стоит… А этот Руслан что-нибудь обо мне говорил? Предлагал как-то по-другому долг выплатить?

— Меня же там не было. А твоя мама ничего об этом не сказала.

— Ладно, Игорь. Спасибо за информацию. Я подумаю, что можно сделать. И попрошу тебя: ты мне звони, если ещё какие новости будут.

Что же это такое! Этот урод не успокоится! Невозможно, чтобы родители продали нашу квартиру. Квартиру, где я вырос, где мы с Олесем мирились-ссорились, где пахло мамиными пирогами или стиральным порошком от развешанного вдоль коридора свежевыстиранного белья. Квартиру, в которой отец любовно делал ремонт, а мы все вместе выбирали мягкую мебель. Эта квартира «заработана» отцом, когда он ещё на государство вкалывал, чем тот очень гордился. И пусть там нет евроремонта и подвесных потолков, эта квартира — наше гнездо, там осталась та половина меня, что была счастлива в неведении ударов судьбы. Родители не могут оттуда уехать! Да и что они смогут купить в такие сроки? Только что-то чрезвычайно обшарпанное, да как бы их не обманули! Чёрт! Чёрт! Чёрт! И ведь если разобраться, то опять всё из-за меня! Наверняка Русланчик сказал что-нибудь матери обо мне. Ублюдок! Неужели надо ехать к нему? Миллион! Это моя цена? Ненавижу…

А если рассказать Мазуру?

***

Оказалось, что перешагнуть порог мазуровского кабинета мне тяжело. После моего «возвращения» я ещё ни разу туда не заходил. Поэтому я тихо позвал Андрея, сидевшего над какими-то бумагами за столом, от дверного проёма:

— Андрей, мне нужно поговорить с тобой. Давай не тут…

— Почему не тут? — напрягся Мазур. А я инстинктивно покосился на выщербленную пулей стену. Андрей заметил. Подошёл и потянул меня внутрь кабинета. Толкал до стола, подхватил и посадил на столешницу, раздвинул мне ноги, встал между коленей и обхватил через талию за спину. — Ну? Всё нормально? О чём хотел поговорить? Что-то ещё ремонтировать собрался?

— Андрей, прекрати… — это он принялся выцеловывать что-то у уха и на шее. — Я по серьёзному поводу…

— Ремонтируй, что хочешь… Давай прямо на столе?

— Не-е-ет! Ты мне велел обращаться, если будут проблемы!

— Обращайся!

— М-м-м-е мнммнну-у-жны мденги… — мычу в его рот.

— Деньги? — Мазур наконец оторвался от моих губ.

— Да. Всё, остановись. Андрей, я потом верну.

— Это настораживает. Много денег?

— Да. Миллион.

— Долларов?

— Не. Рублей. Прости, но мне больше не к кому обратиться.

— Зачем тебе деньги? — Мазуров внимательно смотрит в зрачки, ищет там ответ.

— Чтобы вернуть долг Олеся, родители хотят продать свою квартиру. Мне нужно что-то сделать, помочь…

— Стась, они ж тебя выгнали…

— Андрей! Это моя мама!

— Кому они должны?

— Дилерам…

— Может, их разводят так?

— Олесь расписок наоставлял… Скорее всего, не разводят. Но дали срок: если в течение недели не заплатить, будут проценты.

— Какие-то рисковые дилеры. Перед лицом закона эти расписки ничего не значат. Они только свидетельствуют против них. Твоим родителям как-то угрожают? Что будет, если они не будут ничего выплачивать и обратятся в полицию?

— Андрей, им не сказали, что будет. Или, может, сказали, но я не знаю! А в полицию бесполезно, у них там свои люди…

— То есть ты знаешь, кто эти дилеры?