SEGUI IL TUO CUORE (ЛП)

Курт был очень одарён. Именно к нему всегда обращались за советом насчёт костюмов в NYADA, с ним Рэйчел обсуждала свои платья для спектаклей и только ему доверяла их починку.

В сущности, ему нравилось творить; не так, как выступать на сцене, может быть, но, всё же, нравилось.

Но правда была в том, что, как бы он ни любил сцену, она не приносила той радости, которой парень ожидал.

Получить роль для него было трудно. В течение двух с половиной лет, пока он учился в NYADA, ему досталась всего одна важная роль в андеграундной постановке Волшебника из страны Оз, показ которой был почти сразу остановлен из-за недостаточного успеха у публики.

Да, Хаммелы не сдавались.

Но умели достойно принимать поражения, когда те были столь очевидны.

Тогда Курт взялся писать сценарии. Сценарии, в которых он хотел бы играть, но которых ни Голливуд, ни Бродвей не могли ему предложить.

Как когда-то сказал его отец: «Если у Голливуда нет для тебя истории, напиши её сам».

Так он и делал. Писал рассказы, которые никто не написал бы для него. Которые пока никому не были известны, кроме него.

И, как запасной вариант, он занялся модой. Благодаря некоторым знакомствам Бастиана, он смог попасть на приём к ректору Парсонс. Его талант сделал остальное.

И Себастиан, как обнаружилось, был его главным фанатом и в этом. Ещё более убеждённым, по правде говоря.

Он с гордостью носил одежду, что Курт создавал для него, разбавляя творения своего парня аксессуарами от Valentino и Louis Vuitton, к которым всегда питал слабость. И с гордой уверенной улыбкой отвечал: «От Хаммела» любому, кто спрашивал, чья эта рубашка или пиджак, или брошь.

И Курт был счастлив делать то, что делал. Может быть, не так счастлив, как тогда, когда пел на сцене, но, всё же, счастлив. Мечты со временем меняются. И потом, так он, безусловно, достигал лучших результатов и получал больше удовлетворения. Разве не это имело значение, на самом-то деле?

Уж точно, этого было достаточно, чтобы он мог притворяться, будто не видит, что Себастиан, может, и остался прежним в том, что касалось заботы о нём и его будущем за этот месяц вдали друг от друга, но изменился во всём остальном. Возведя между ними стену, которую Курту было сложно игнорировать.

А потом случилась авария, и Курту пришлось приостановить и ту новую жизнь, которую он выбрал. И довольствоваться очередным запасным вариантом.

Но, чем больше проходило времени, чем больше притуплялись страдания – под влиянием монотонности повседневного ожидания – и тем труднее становилось Курту не задаваться вопросом – почему он сделал такой выбор?

Он действительно был в нём уверен? Это на самом деле было его решением? Он и вправду был счастлив?

Ласковое прикосновение Мадам Деворò, старушки, которая всегда обедала там, вернуло парня к реальности. Он улыбнулся на прощание женщине, что выходила, в то время как воспоминание о Себастиане, кружившем его в танце на этом самом месте, необъяснимым образом всплывало в его сознании.

В сущности, именно это был Бас, в которого он влюбился. Не тот, молчаливый и вечно нервный, последнего периода.

Это был парень, который использовал сарказм, как защиту, но умел также быть нежным и понимающим. Себастиан, которого немногим было дано знать.

Когда колокольчик над дверью заведения позвонил снова, Курт поднял глаза, чтобы поприветствовать нового клиента, да так и застыл на месте, увидев, кто это был.

– О, мой... Мерседес? Что ты здесь делаешь?

Блейн любил тихую спокойную жизнь. Но он был не из тех, кто бежит от трудностей. Теперь уже больше нет.

Он поступил так однажды, ещё в школе, и этого бегства оказалось достаточно, чтобы выучить один важный урок.

Можешь бегать сколько угодно, но в конце концов неизбежно наткнёшься на самого себя. А посему, встречай испытания с открытым забралом.

Но время от времени и ему требовался отдых. Прежде всего, от собственных мыслей.

В такие моменты, если он не натягивал боксёрские перчатки, то заходил в бар, чтобы найти кого-то, с кем отвлечься от этих самых мыслей. Улыбка, немного выпивки, ещё меньше разговоров и логическое заключение вечера.

Со временем он стал, как Себастиан. Прежний Себастиан, по крайней мере.

А потому, сейчас он находился в какой-то задрипаной квартире, трахаясь с кем-то, чьего имени даже не помнил.

Только вот он всё равно думал о Курте.

Блейн толкнулся вперёд сильней. Он был раздражён. Самой ситуацией, беспорядком, царившим в этой дыре, телом, мечущимся под ним.

Кожа, которую он крепко сжимал пальцами, была недостаточно светлой.

Голос, который звал его и просил о большем, был недостаточно мелодичным.

Глаза, которые иногда открывались, чтобы посмотреть на него, затуманенные удовольствием, были не того оттенка голубого.

Он двинул бедра вперёд со всё растущим ожесточением. Он трахался. За каким хером, подумалось ему?

Разве не затем, чтобы НЕ думать, он позволял себе эти случайные перепихи?

Он закрыл глаза, чтобы не смотреть на мужчину под собой.

Чем раньше наступит удовлетворение, тем быстрее закончится этот бесполезный фарс.

Он обозвал себя идиотом за эту мысль, и проклял всё на свете, когда образ их с Куртом голых, вместе под душем – воспоминание, которого он предпочёл бы не иметь вовсе – абсолютно незвано вторгся в его разум.

Так невозможно было продолжать.

– Эй, приятель, не хочешь спуститься на землю и вернуться к тому, чем мы тут занимаемся? – голос с лёгкой хрипотцой привлёк его внимание.

– Пожалуй, нет, приятель. Мы здесь чистым хвастовством занимаемся, а я этого терпеть не могу, Бас, так что, спасибо.

– Он другой, Блейн.

– Только потому, что ещё не дал тебе.

– Какая деликатность, Андерсон! И после этого ты смеешь меня называть вульгарным? Впрочем... Нет, не поэтому... да, ладно, это тоже сыграло роль, наверное, то есть, конечно, эта деталь заставляет меня продолжать пытаться завоевать его, но не только. Он вынуждает меня говорить с ним, выслушивать и понимать его. Он другой. Он – всё то, чем я никогда не буду.

– Ради Бога, Бас! – произнёс Андерсон, с лёгким отвращением потягивая свой остывший капучино.

– Что, Би? Я тоже могу влюбиться, знаешь ли? Я же не робот, в конце концов! У меня тоже есть определенные импульсы.

– Безусловно, Бас!!! Но, во-первых, любовь – это не импульс. И лучше бы тебе признать, что некоторые руководствуются только и исключительно импульсами своего члена, а вовсе не сердца или разума. Как это делаешь ты.

– О, какие мы язвительные сегодня. Что такое, критические дни пришли, Андерсон?

– Просто плохой день. А тебе стоит смириться с тем, что ты не столь уж неотразим; и, что не все ждут, не дождутся, как бы попасть к тебе в постель. Ты можешь покорить любого в таком месте как “Скандалы”, но вне его...

– Только ты, красавчик, устоял перед моими чарами, я уже говорил.

– И этот Курт! – уточнил с некоторым удовлетворением Блейн.

– Ах, проклятие, да!!! Почему Курт со мной играет в неприступность? – схватился Смайт за голову.

– Может, потому, что у него имеется ещё и мозг, помимо шикарной задницы, и он знает, что, как только ты его получишь, он тут же наскучит тебе?

– Ты разочаровываешь меня, Би. Мы друзья, и тебе следовало бы смотреть глубже. Я могу казаться колоссальной скотиной, заинтересованной лишь тем, куда бы вставить мой член, чтобы получить удовольствие, но на самом деле... Ну, да, в большинстве случаев, я такой и есть, но я... Я... ищу кого-то, кому я могу доверять, кого-то сильного, кто был бы в мире с самим собой настолько, чтобы сумел быть в мире со мной, кого-то, кто лучше меня, кого-то, кто, зная мою темную сторону, не испугается и не отвернётся. И, возможно, он и есть этот кто-то. Я правда верю в это, Блейн!

Блейн немного опешил от этих слов. Он никогда не слышал, чтобы его друг подобным образом говорил о каком-нибудь парне. На самом деле, он не слышал, чтобы тот говорил так о чём бы то ни было на свете, и был поражён глубиной чувства, скрывавшейся в этих словах, в том, как он их произнёс.