Обнажая душу (СИ)

Ведь когда я только начал квартиру сдавать, переборов воистину дичайшее желание жить тут самостоятельно, поскольку в мои-то годы отдельное проживание давно уже должно быть неотъемлемой частью моего бытия, то здесь практически не было мебели. Квартиранты заезжали сюда со своей, поэтому и я теперь мог спать, как и предполагалось, только на надувном матраце. Даже тот, как назло, долго и упрямо выпендривался и предательски сдувался, раз за разом безнадежно сравниваясь с полом, но я кое-как сумел его одолеть и все же на нем устало расположиться.

В принципе, чувствовал я себя хорошо, и теперь дело оставалось за малым — ждать. Вопрос только — чего? Маму, к примеру, которая позвонила и устроила в своей манере массовый разнос, что ушел без нее, что не взял то, другое..

В общем, не говоря лишнего, уже вскоре я принимал у себя первую взъерошенную гостью, явившуюся с самой строжайшей генеральной проверкой как раз к торжественному моменту окончания разбора моих вещей.

Реально радовало, что пришла она одна. Папе, наверно, было, как обычно, пофиг, ибо я уже взрослый, сам в таком-то уж нехитром деле разберусь, а вот брат.. Я, серьезно, выдохнул с немереным облегчением, так мягко обнимающим меня изнутри, но все равно смешанным с какой-то липкой горечью досады, когда на лестничной площадке не увидел его долговязое тело рядом с мамой.

— А мелкий где? — невольно вырвалось у меня, хотя я сам же всячески старался о нем поменьше думать и тупо оборвать все отношения хотя бы пока, но в то же время часть меня робко и стеснительно надеялась, что этот маленький дурило все-таки ко мне придет.

— Билл.. — неловко замялась мама, коротко задумавшись и неопределенно пожав плечами. — Он.. расстроился немного. Я звала, но тот наотрез отказался, даже в комнату к себе не пустил.

Я промолчал. Что тут можно было сказать, в своем репертуаре этот Билл, ведь как поиграть на маминых нервах — так он сразу первый. Только повзрослел, так тут же начал нервы всем поматывать, в чем преуспел уже неплохо и здорово вошел во вкус.

Тогда, без особого труда сделав непринужденный вид, я лишь открыл маме доступ в квартиру, а сам, подавив тяжелую волну безудержного сожаления, пошел следом за ней на кухню, с шутливым ворчанием неся в обеих руках ее пакеты со всевозможной провизией, говоря, что она по пути ограбила агента грузоперевозок.

— Как ты тут спать на матраце будешь? Надо срочно твою кровать перевозить хотя бы! — взахлеб продолжала тараторить родительница, а я лишь закатывал глаза, вальяжно развалившись на упомянутом, вполне удобном, одноместном и покоренном лежбище и закинув руки за голову, пока она продолжала осматриваться и в чем-то упрекать прежних жильцов.

— Я сам разберусь, мам, спасибо, правда.

К счастью, заверить в этом ее мне неведомым образом все же удалось. Громадные силы были брошены на это, и я понимал, она просто сама еще не до конца осознала, что я от них съехал, и теперь, чтобы нам увидеться, нужно минут сорок ехать на машине, которая, к слову, у отца, оказывается, опять не завелась, а на общественном транспорте — и того дольше.

Вскоре я закрыл за ней дверь и снова остался в своем непривычном, даже отдающем легким эхом одиночестве. Бессловесно и как-то натянуто радуясь этому переезду и всячески настраиваясь внутренне на позитив, я наделал кучу бутеров, вольготно разлегся перед компом и включил какой-то фильм. Хотелось, конечно, лучше гульнуть с друганами, новоселье, так сказать, отметить, но сегодня меня, так или иначе, жестоко обломило: пока весь срач разгреб, так и желание всякое уже отпало. Да и понимал я, что мне тут заново натуральную помойку организуют во много больших количествах, а завтра еще и на работу, и сколько по времени отсюда до нее добираться, я тоже пока что точно не знал.

Этот самый поддавон было решено закатить на следующий день, какой-то внезапный энтузиазм вновь накатил на меня жутким, но приятно окрыляющим цунами, и я радостно позвал народ обмывать мой счастливый переезд. Все вполне же могло идти по намеченному плану, вот только прийти смогли далеко не все, и каждый по разным причинам. Как всегда, приятная подстава от закона подлости.

— Че, Каулитц, наконец-то теперь будешь жить отдельно? — смеялся уже пьяный Стэн, жадно присасываясь к горлышку бутылки, а я беззаботно заулыбался, пьяно кивая и расслабленно роняя локти на заваленную всяким стеклянным и полиэтиленовым хламом столешницу. — Давно как бы пора.

Короче говоря, сидели мы в скудной компании из четырех человек всего пару часов и уже, если честно, успели изрядно нахуяриться. Настроение поднималось само собой, так уж делает свое дело алкоголь, временно добавляя непринужденную легкость и веселье даже в самое дерьмовое положение, ласково покачивая тело на особо резких поворотах, умело отключая разум и иногда пробуждая запрещенные желания, всегда до последнего удерживаемые крепкими оковами адекватности. Мы продолжали потихоньку травить себя хмельным ядом и общаться, глупо, временами пошло отшучиваясь, как было и всегда, и даже горланя песни на радость новым соседям, как вдруг раздался неожиданный звонок в дверь, заставивший всех коротко заткнуться и переключить на него свое внимание. Похоже, доорались.

— Я открою! — бодро сказала Кэтрин, новая подружка подпитого Стэна, и, вполне резво для своего состояния вскочив с его отсиженных колен, помчалась к входной двери, а я удивленно усмехнулся. Как у себя дома, реально, да и мне все равно как-то уже искренне лень туда идти, так что я даже был рад ее инициативе. — Ой, привет! А ты к Тому? — с кем-то увлеченно и умильно улюлюкала девушка, и я с той же бессмысленной улыбкой насторожился, прислушиваясь. Может, кто передумал и решил притащиться? — Куда ты? .. Э-эй! .. Вот странный.

Дверь снова щелкнула, и Кэтрин, неопределенно пожимая плечами, вскоре вернулась обратно на кухню, где все, особенно, конечно же, я, непонимающе ожидали ее появления.

— Не знаю, парниша какой-то. И прикол, еще и накрашенный! Но, блин, он такой красивый! — восторженно и так воодушевленно охала брюнетка, часто хлопая ресницами и явно представляя перед глазами недавнего гостя, а я даже замер, больно и беспокойно похолодев на несколько секунд. — Ой! Ну..

— Кэт, мать твою! — завозмущался как бы не особо и отличающийся ревностью Стэн, неправдоподобно нахмурившись и тут же начиная истошно ржать, а я, уже ничего не слушая, сразу судорожно подскочил на ноги и, шатаясь, кинулся к дверям. — Это, сто процентов, братец Каулитца приходил! А ты, сучка, еще и от педика крашеного потекла?!

От чего-то сильно заволновавшись и изнемогая от бешеного желания увидеться с ним, я скорее выглянул в пустой подъезд, тут же прогнавший по своим ровным, вечерне-освещенным стенам гулкое эхо от грохота открывшейся двери. Но никого в зоне видимости не наблюдалось, а так и не погаснувший свет не выявил чьего-либо присутствия.

— Билл? — громко позвал я, все еще ожидая чего-то от этой пустоты и от души напрягая расслабленные связки настолько тяжелой работой, но, как вышло, тщетно: отзываться мне никто не спешил. — Ну и хер с тобой, мелкий..

— Это он от тебя так пересрался, сиськи твои увидел и свалил. Мм, это ж страшный сон для гея, — со смехом голосил ужранный в хламину Стэн, продолжая шутливо ругаться со своей не в меру любвеобильной девушкой и открыто лапать ее под бесконечно звучащий звонкий смех, затолкав руки ей под яркую маечку. — И тебя, скорее, Том сожрет с дерьмом, чем даст его трахнуть.

— Ну че? — спросил уже у меня Грег, когда я, всеми гигантскими силами не обращая внимания на их колкие слова о Билле и настойчиво давя рефлекс впечатать любому сквернослову в морду, вернулся ни с чем обратно.

Крайне хотелось снова заступиться, загородить собой от любого обидного слова, будто на автомате, по умолчанию, но я лишь отрицательно помотал головой и уныло сел обратно на свое место. Хватит. Но даже сейчас сердце ревностно колотилось от этого странного всплеска чувств особенно сладко, часто сокращаясь и приятно гоняя по крови тепло, чтобы направить потом и легкие мысли в самое опасное и безвозвратное русло.