Затуши (СИ)

Это похоже на удаление вирусных элементов в общей системе — тот случай, когда удаляют всех, даже легко зараженных.

Интересно, что было бы, сними хоть кто-то один из этих приговоров на камеру. СМИ были бы в шоке? Это ведь фактически законно. Особенно в этом городе.

Рен встал из-за стола, открыл боковую узкую дверь, ведущую на каменную лоджию. Плотно закрыл за собой дверь и прислонился лбом к холодной бетонной поверхности.

Не время расклеиваться — никогда не время.

И всё-таки эта «работа» не для него.

Неизвестно, сколько он стоял там, но когда вошел в зал, там его уже ждали — другие исполнители, старик, врач и подсудимые. Третьи за сегодня.

Рен невозмутимо прошелся обратно и сел на своё место.

А глубоким вечером, едва мужчина собрался домой, неизвестный без нашивок тихо шепнул, что генерал-майор не против его увидеть. И Рен выдохнул почти облегченно.

С той встречи прошло больше месяца. Они встречались только мельком.

Рен вошел неслышно, в этом здании — бывшем колледже для богатеньких мальчиков — кажется, были очень скрипучие ненадежные двери.

Джин сидел за рабочим столом, накинув сверху форменную куртку с нашивками, и негромким сухим голосом отдавал приказы стоящему в стойке смирно мужчине.

Рен постарался отойти в тень, чтобы подольше видеть эту сцену, эти холодные глаза, без малейшего намёка на иное чувство — будто стеклянные бусины на игрушечном лице.

По окончанию речи мужчина отдал честь и поспешил удалиться.

Рен не приблизился ни на метр, но был замечен. Джин встал сам, и лед в его глазах отодвинулся куда-то в глубину зрачков — там, где хранилась его собственная печать.

Он остановился в двух шагах. Проговорил:

— Пошел слух, что ты можешь оказаться предателем, — с легкой насмешкой. — А ещё, говорят, что ночами ты часто шатаешься по улицам, нарываясь на шальную пулю.

Гарен пожал плечами:

— Люди говорят всякое.

— А рьяно переживающие за благополучие Родины уже сочинили о тебе целые эссе: про то, как ты ночами переговариваешься с вражиной и сливаешь им информацию, а может и являешься источником информации всяких подозрительных представителей СМИ и прочих кадров, опорочивающих деятельность органов власти и самого Главнокомандующего. Будешь отрицать?

— Нет, — равнодушно.

Раскаяние на секунду: неуставный ответ, хотя… не всё равно ли?

Джин жестко прищурился:

— Почему?

— Нет смысла.

Взгляд генерала-маршала плавно переместился от лица вниз, к куртке, останавливаясь у запасного, секретного кармана, где всегда хранился маленьких пистолет — всего на три пули.

Задумчиво спросил:

— И всё же, почему?

Рен отследил этот взгляд, не дрогнув. И когда тот снова переместился на лицо, пожал плечами, не давая ответа.

Джин помедлил, резко развернулся, отчего куртка едва не слетела с плеч. Сел за стол и вдруг улыбнулся легко и обезоруживающе:

— Я зря это сделал, да? Вытащил тебя из горячей точки в эту дыру. Тут ты какой-то не свой.

Гарен продолжал смотреть молча, ощущая внутри разрастающуюся бездонную пустоту. Смотрел. Пока Джин не поманил его взмахом затянутой в белую перчатку руки.

— Поцелуй меня, — попросил, едва мужчина приблизился. — Поцелуешь, и я верну глупого солдатика обратно в его игрушечную коробку.

— А если кто-то войдёт? Твою репутацию не спасут никакие заслуги, — но это уже наклоняясь поперёк стола, опираясь на какие-то бумаги единственной рукой.

И за секунду перед поцелуем:

— Тогда я прикончу посетителя твоим пистолетом.

Поцелуи с Джином всегда со вкусом какой-то горьковатой дряни — то ли какой пастилки, то ли чего-то ещё.

Стол мешал, но не слишком; в коротких, по-армейски стриженых волосах Рена почти запутались обе руки в перчатках.

Это длилось чуть больше, чем полминуты. Практически короткая тощая ласка, не оставляющая после себя ничего, кроме неприятного ноющего чувства в глубине рёбер.

Джин усмехнулся:

— Но, вообще, я попросил Эвана закрыть дверь с обратной стороны. Второй ключ только у меня.

И тогда Гарен сдался — сдался всего на минуту. Обошел стол по окружности, зайдя за спину сидящего генерала-майора.

Расстегнул верхние пуговицы его наглухо застёгнутой рубахи, оттянув ту в сторону. Наклонился — медленно, растягивая момент.

Джин почти безразлично глядел в другую сторону — будто он не причем.

А Гарен не отводил взгляда от бледной незащищённой кожи, позволяя себе на пару, всего на несколько секунд втянуть её губами, прикусывая и лаская языком.

Через миг — отпустил. Отпустило.

На месте укуса остался едва заметный красноватый след.

На столе — приказ об отправлении. Почти ссылка. На фронт.

Рен, как большая собака, аккуратно провёл языком влажную линию от шеи до уха, слюной, точно чернилами отмечая свой путь, и распрямился в полный рост.

Так же аккуратно застегнул чужие недостающие пуговицы — обратно — до верха. Поправил сползшую куртку.

Низкая спинка стула позволяла увидеть коротко стриженый затылок Джина.

Он ведь действительно рисковал — в ту ночь, сейчас, всегда. Репутация даже младшего из генералов должна быть цвета его перчаток.

В такие времена — тем более.

Рен понимал это — как никто другой.

Уходя, он забрал приказ со своим именем.

Парадная дверь оказалась незаперта.

*

— Капитан, Вас к телефону, — дежурный связной протянул какое-то допотопное устройство, смахивающее на рацию.

Единственное, работающее в этой зоне. Ещё бы, с такой общей заглушкой.

Гарен кивнул, отрываясь от бинокля. Маркером пометил на карте место, где пару секунд назад упал снаряд.

— Здравствуйте, капитан. Не хотите свидеться?

Голос веселый, но слабый.

Узнавание мгновенное. И сразу дышать — тесно.

В груди — тесно.

— Где Вы, генерал-майор?

— От вас на севере есть военный госпиталь. Меня покамест разместили здесь.

— Я понял. Если всё будет тихо, приеду.

Джин отключился первым, не забивая канал связи. Гарен же отдал аппарат связному и поднялся из бункера на поверхность. Грянул ещё один снаряд? И откуда их поставляют? Сгноить бы канал к чертям и отрубить руки виновным.

Тихо не будет ещё долго.

Оставалось понять, что делает генерал-майор так близко от фронта? Усилием воли капитан выбросил ненужное из головы. Не так легко — за два года ни одной встречи.

Но всё же.

Через два дня он передал управление младшему по званию и отправился вместе с машиной, перевозившей раненых, в госпиталь.

Приземистое, будто под грузом сидящих на крыше неупокоенных душ, здание в некоторых местах разваливалось на глазах.

Генерал-майор лежал в отдельной чистой палате. Маленькой, но одиночной. Гарен не хотел представлять, чего это стоило работникам — скольких человек потеснить, кому оказать меньше помощи из-за заботы о высшем чине.

Медсестра проводила до дверей и там, не войдя, торопливо ушла на зов.

— Ты долго, — не дав капитану возможности для официального приветствия, тихо сказал Джин.

Он был весь в бинтах, будто под кожей не осталось живого места. Только лицо — открыто. Кисти рук — в белых перчатках поверх бинтов.

— Как получилось. Почему тебя ещё не перевезли в центр? Там было бы лучше.

— Послезавтра перевозят. До этого было нельзя.

— Ясно. И как тебя угораздило?

Рассеянно:

— Прогуливался.

Гарен почти отшатнулся. Глянул хмуро, неверяще:

— Прогуливался? На линии фронта? Ты?

Взгляд глаза в глаза. Как тогда, в той квартире. Злые, непримиримые серые и спокойные синие. На этом осунувшемся лице только и остались — глаза.

На грани слышимости:

— Извини, я не могу жить одной войной.

И в следующую секунду Гарен рядом опустился на одно колено. Взял чужую руку в свою и обдал тёплым дыханием перед поцелуем в середину тыльной стороны ладони.

Джин слабо улыбнулся, отнял руку. Гарен поднялся с колена. Сделал шаг назад — в попытке разорвать притяжение — и сел на ближайший подоконник.