Между миром и войной (СИ)

Изображались либо мужчина и женщина, либо женщина и женщина, встречались и рисунки, на которых присутствовали только мужчины. От последних краска по-особенному приливала к щекам, а мужское естество проявляло нешуточное нетерпение. Вначале подобная реакция тела сильно беспокоила, но уже по прошествии нескольких дней Дик смирился.

Он всегда обладал живым воображением. Картины словно оживали, когда он вглядывался в них. И в каждом мужчине виделся эр Рокэ. Особенно ярко — в гравюрах, изображавших гайифскую любовь. В этом случае на месте второго любовника Дик представлял себя.

— Невыносимо! — прошептал Дик и тем не менее перевернул страницу.

Не выходило оторваться от книги, не получалось не думать об эре и, главное, о том разговоре, который состоялся в его кабинете после того, как Дик позорно сбежал из дома Капуль-Гизайлей. И не только разговоре! Лишь собственная неуверенность, опасения, слухи о похождениях Алвы заставили Дика уйти. С тех пор он жалел о своем поступке и одновременно корил себя за неуместные мысли и чувства.

Как истинный Человек Чести, Дик собирался вызвать Алву на дуэль. Однако тот будто почувствовал это и уехал. Вероятно, улаживал какие-то свои дела, ведь скоро им предстояло отправиться в Варасту, на войну. Они и так порядком задержались. Дик не видел эра Рокэ уже дней восемь и, как ни старался гнать от себя эту мысль, начал скучать.

На очередной странице двое мужчин сплелись в какой-то замысловатой позе. Дик и под страхом смерти не смог бы так выгнуться, да еще и ноги расставить. Положение второго казалось ничуть не проще: он балансировал на одной ноге, а вторую отвел в сторону и держал на весу. При этом лица несчастных любовников выражали то ли неподдельную муку, то ли рассветное блаженство.

«Применять только с врагами, — подписал на полях эр Рокэ и изобразил ворона, сидевшего на хвосте, широко расставив лапы и крылья: при шпаге, в широкополой шляпе с шикарным плюмажем и с распахнутым клювом. — Я, конечно, все понимаю, но у меня так нога точно не задерется. Хотя… всегда можно подставить стул».

У Дика и сомнений не возникло: ворон на рисунке покатывается со смеху. Он и сам не удержался от смешка.

— Что такого радостного вы там читаете, юноша?

Дик вздрогнул. Он не ожидал возвращения эра и проявил просто преступную небрежность — отправился читать в сад.

— Ничего, монсеньор.

— Да неужели? Я ни разу не видел у вас такого выражения лица, — Рокэ миновал разделявшее их расстояние, остановился над Диком, сидевшим на траве, облокотившись о ствол старой липы, и, протянув руку, потребовал: — Книгу, юноша.

Дик нехотя протянул ему том, чувствуя, как жар заливает щеки и шею.

— Благодарю, я искал ее, — бросил Рокэ, абсолютно не замечая его смущения. — Развейте мои сомнения, Ричард. Вы имеете нездоровую склонность к самоистязанию?

— С чего вы взяли? — если бы Дик не удивился, то наверняка оскорбился бы.

— Ну как же? Вы намерены воздерживаться от близости, усердно потакая своим фанабериям, и при этом читаете подобного рода книги. На мой безусловно предвзятый взгляд, в этом есть нечто нездоровое.

— Я не просто так воздерживаюсь, и… вы ведь тоже читаете.

Рокэ повел плечом.

— Для развлечения. Почему бы и нет? К тому же я не страдаю излишней мнительностью и знаю пару секретов.

Дик нахмурился.

— Даже в вашем Надоре считают морисков лучшими лекарями. А они мои родичи, — напомнил Рокэ и загадочно улыбнулся.

Дик, вероятно, сравнялся цветом лица с дикими розами, расцветшими на кусте шиповника. Рокэ смерил его взглядом и тяжело вздохнул.

— Это не то, о чем вы подумали, Ричард. Мориски предпочитают не допускать болезнь, а не лечить ее, потому давно придумали способ уберечься от того, чего вы столь сильно боитесь, — сказал он и присел на корточки рядом, протянул руку, убирая прядь волос с его лба. Дик и не подумал отстраниться. Рокэ же, не встретив сопротивления, продолжил исследовать его лицо: провел кончиками пальцев по скуле, очертил линию подбородка и скользнул на шею.

Дик сдавленно ахнул. Он и представить не мог, что такие простые прикосновения вызовут нервную дрожь во всем теле. Рокэ же на том не остановился: сжал его колено и повел ладонью вверх.

— Вы можете прийти вечером или нет, — прошептал Рокэ прямо ему в губы. — Для меня это вряд ли что изменит, а вот для вас… — он не договорил, легко поднялся и зашагал к дому.

Дик смотрел ему вслед с полной уверенностью: никуда сегодня вечером он не пойдет.

***

— Входите уже, — голос звучал лениво, но внутри Рокэ превратился в натянутую струну, готовую оборваться в любой момент, либо же в сжатую пружину. В его случае равно подходили два этих сравнения. Стоило Ричарду войти, как он вскочил с кресла, быстро прошел к двери и запер ее на ключ.

Ричард нахмурился, готовясь навыдумывать невесть что и красноречиво глянув в сторону окна, поэтому Рокэ шагнул к нему, вложил в руку ключ и сказал:

— Пусть побудет у вас, пока мы не закончим или вы не пожелаете уйти.

Рокэ придвинулся ближе и захватил его в объятия. Ричард что-то промычал, прежде чем отдался поцелую со всем доступным ему юношеским пылом. Послышался глухой стук: упал ключ, наверняка скрывшись в длинном ворсе домотканого ковра, но заострять на нем внимание совершенно не хотелось. Утром! А ежели не найдут, у Хуана, должно быть, имеется запасной.

При всем своем пыле, страсти и нетерпении Ричард напоминал живую статую, вытесанную из монолитного куска породы. У него окаменели плечи, спина, руки, ноги и (это обстоятельство не могло не радовать) — естество. Ричард еще не познал близость, но более ей не противился, Рокэ лишь следовало вести себя правильно и быть внимательнее: не медлить, но и не слишком торопиться, тогда его точно не отвергнут.

Он сам не понял, когда именно снял с Ричарда колет, выпростал рубаху из штанов и принялся ласкать плоть прямо через ткань. Ричард не возражал и даже стал медленно расслабляться, явно входя во вкус. Рокэ взял его руки за запястья и положил себе на плечи, тотчас охнув: Ричард слишком уж сильно сжал пальцы, а потом провел вниз по спине, заставив выгнуться в пояснице. Рокэ потерся давно вставшей плотью о его бедро, обозначая желание, и был вознагражден: Ричард углубил поцелуй и даже попробовал взять инициативу на себя. Подобное показалось забавным, но вряд ли получилось бы в их самый первый раз.

— Я так и не научил вас смеяться и сносно фехтовать, — напомнил Рокэ, когда им обоим потребовался воздух и поцелуй пришлось прервать, — но очень рассчитываю научить любить.

Кажется, Ричард хотел что-то сказать (возможно, возразить), но не стал этого делать. Он привлек Рокэ к себе, и тот сам не понял, как очутился на полу — на морисском ковре.

Раздевались в четыре руки, сталкиваясь и постоянно мешая друг другу. Почему-то Рокэ думал, будто станет медленно раздевать Ричарда, целуя кожу и чертя на ней окружности, но так, как выходило, было даже лучше — жарче, нетерпеливее.

В какой-то момент Ричард, уже разморенный и готовый на все, вдруг напрягся, и Рокэ едва удержался от простецкого жеста стукнуть самого себя по лбу раскрытой ладонью. Ничего не спросив, он поднялся, прошел к шкафу черного дерева и вытащил из него фиал.

— Ложись на живот и раздвинь ноги.

Ричард мгновенно покраснел, однако подчинился и не только расставил бедра, но и выгнулся в пояснице. Рокэ прикусил губу — уж слишком развратным оказалось зрелище. Он выдавил на ладонь немного масла (действительно обладающего лечебными свойствами) и вначале провел по своей плоти, потом по члену Ричарда, его бедрам и промежности.

— Ро… — полустоном-полушепотом.

«Какая радость, что без эра», — фыркнул про себя Рокэ и, лаская одной рукой плоть, второй принялся проводить меж ягодиц и осторожно, круговыми движениями касаться ануса. Вскоре Ричард стонал в голос и подавался назад, вторя его движениям, забыв обо всем на свете и мечтая о большем, хотя не имел о нем ни малейшего представления. Хотелось взять его немедленно, но вместо этого Рокэ принялся вводить в него сначала один палец, потом другой.