Другая жизнь (СИ)

Позвонить могли уже через полчаса. Отдых в этой квартире был в большой цене, поэтому если на пороге квартиры появлялись жалобщики, Рау-сын моментально выходил из себя. Он врал едким шёпотом сквозь едва приоткрытую дверь, что отец ещё не приехал, что он спит, вышел в магазин, и очередную вредную старушенцию почти удавалось спровадить, но… к несчастью, Александр Генрихович спал слишком чутко для человека, который проводил за рулём недели напролёт. Видимо сказывалась многолетняя выучка засыпать в любом месте, в любой позе, на любое количество минут и мгновенно просыпаться.

— Сашенька, ты можешь себе представить, что вытворяет Эйричка, когда тебя нет дома?! — так начинались все без исключения жалобы.

«Сашенька» не представлял, да и представлять не имел никакого желания. Иногда ему мучительно хотелось отправить капризных соседок затяжным прыжком с лестницы до первого этажа, но воспитание, лень, соседский и родительский долг не позволяли.

Александр Генрихович терпел. Приходилось слушать и десять минут, и двадцать, и тридцать, а иногда целый час этот мучительный стрёкот.

«Эйричка» накурил в подъезде — ужасно, непростительно — у несчастной женщины случился гипертонический криз, и всю неделю барахлит чудесная радиоточка советских времён!

«Ребятки» очень шумели и так заплевали всю лестницу, что в подъезде вот-вот приключится эпидемия туберкулёза, а на кухне засорилась канализация!

«Мальчик», конечно, умненький, но совершенно не уважает старших и вместо того, чтобы здороваться с «дамами», ходит, «завесив» уши музыкой, носом в телефоне, отчего у «ребёнка» непременно испортится сразу и слух, и зрение, и разовьётся слабоумие, а зять неблагодарный до сих пор не соизволил привесить карниз…

Отец возвращался в квартиру понурый, виноватый за всё на свете сразу: за одиночество несчастных бабок, правительство, трудную жизнь, неблагодарных детей и внуков, погоду, сдохшую в прошлом месяце кошку МарьВанны, за «проклятущий» сахарный диабет Людмилы Вениаминовны, за колики младенца Витеньки… Он доставал с антресолей дрель с перфоратором, ящик гвоздей и молоток, разводной ключ, паяльник и отправлялся компенсировать моральный вред измученным непутёвым отпрыском и несправедливостью бытия соседям.

Он возвращался спустя часы, потому что после ремонта радио оказывалось, что в туалете мигает лампочка, ножи затупились, пирожки с капусткой вот-вот подойдут, уже и чайничек на плите. Он возвращался ещё более виноватый — теперь уже перед сыном, любимым Эриком, отцовской гордостью и единственным светом в окошке.

Каких только баек о себе не наслушался Эрик, наблюдая из-за угла кухни за ссутуленной фигурой отца на пороге! Фантазия досужих сплетниц безудержна и не поддаётся никаким законам логики. Мол, катится мальчик по наклонной: хулиган, двоечник, дегенерат, и опасный. И пьёт, и курит едва не с младенчества, и девок водит похабных, и мужиков, кажется, видели. А как иначе, если дружки — уголовники? И наркотиками балуется, и гепатит подцепил неизлечимый, и первые признаки СПИДа уже дают о себе знать!

Бабульки сочиняли до того самозабвенно, что уже на следующий день совершенно искренне ужасались уродливому слуху, только вчера ими лично выдуманному и любовно выпестованному. Они заврались до того, что сами стали бояться до трясучки и уголовников, и гепатита и шарахались, как черт от ладана, от злополучной квартиры и её опасного обитателя.

Отец верил соседкам. Верил каждому слову, но молчал, смотрел на сына глазами побитой собаки и вздыхал. По какой-то не совсем ясной причине весь дом свято верил, что «Сашенька» дерёт сына, как Сидорову козу, лупит всем, что только под руку подвернётся — и поделом, да только без проку.

Лучше бы действительно драл. Или орал благим матом. Или читал бесконечные морали, как часто жаловались промеж собой ровесники. Лишь бы знать, что ему не всё равно, что не махнул рукой на сына.

Отец молчал виновато и отводил глаза. Он считал себя неудачником, а значит, был им. Краснодипломник, перспективный молодой инженер, Александр Рау получил распределение на одно из крупнейших предприятий радиоэлектронного комплекса Москвы — почти нереальный успех для студента из глубинки. Он успел поступить в аспирантуру, жениться, встать в очередь «на жильё», стать отцом дочери и, главное, получить-таки квартиру в спальном районе — зацепиться!

Саша умел быть успешным в системе, когда схема продвижения наверх была кристально прозрачна и одинакова для всех. Учись прилежно, трудись честно, перевыполняй план, стремись к светлому будущему, и оно непременно наступит. Оно непременно наступило бы, но Союзу пришёл конец. Почва под ногами зашаталась, родное предприятие стремительно ушло под воду — ни работы, ни зарплаты, ни надежды. Тысячи сокращённых. Челноки, бандиты, нищие. Инженеры мыли полы, мели улицы и торговали сосисками на вокзалах.

Полученные Александром ещё в армии права на управление грузовым автотранспортом неожиданно пригодились. Дальнобой — дело тяжёлое, опасное, но и денежное. Семье Рау голодать не пришлось. И даже — невиданная роскошь — хватило смелости в лихие девяностые родить второго ребёнка — мальчика. Мама умерла, когда Эрику исполнилось десять. Никто не ждал беды. Похороны прошли так тихо и незаметно, что многие во дворе до сих пор продолжали перешептываться, будто «эта женщина» сбежала от скуки к богатому любовнику.

Сестра, и верно, сбежала из дома в поисках сладкой жизни почти сразу. Отец принялся глушить свое горе работой и появлялся дома ещё реже прежнего, только чтобы поесть, поспать и немного освежиться. Эрик остался один — варить борщи и жарить котлеты, драить полы и ходить в магазин, стирать, штопать, получать в дневник пятёрки и бегать на тренировки в бассейн, бодаться с коммунальщиками, отбиваться от наездов школьной шпаны, бороться с ночными кошмарами и вечным безмолвием в квартире…

Поначалу он пытался объяснять соседям и отцу, что вовсе не плевали его друзья на лестнице, просто осыпавшийся с ботинок снег растаял на полу, а дымящийся окурок он всего лишь затушил подошвой, чтобы не воняло – бросил-то его незнакомый парень, поднимавшийся наверх. Бесполезно. Соседки верили своим глазам и домыслам, отец верил соседкам — для чего же им врать, честным женщинам? А сын… да кто в его возрасте не курил, не пакостил, не перечил и не обманывал взрослых? Александр Генрихович заискивал перед кумушками и с извиняющейся улыбкой шёл отрабатывать повинности за мнимые грехи сына, тяжело вздыхал и хватался за первую же возможность снова удрать куда глаза глядят от собственного бессилия.

Однажды Эрику надоело оправдываться. Однажды он понял, что намного проще, честнее и правильнее будет соответствовать образу. Понял, когда слухи концентрическими окружностями разбежались до самых дальних уголков его жизни. Прежние друзья всё реже заходили в гости и сторонились общества Эрика, зато подозрительная компания, вечно толкущаяся за гаражами, стала бросать на него уважительные взгляды. Тренер начал орать на всю раздевалку, что если ещё раз услышит, будто бы Рау курил, выставит его из команды на счёт «раз». Учителя при приближении Эрика нервно проверяли молнии на сумках, потому что массовую пропажу мелочи в раздевалках охотно списали именно на него.

Классная руководительница, так и не сумев дозвониться до вечно кочующего родителя, самовольно потащила подростка сначала к школьному психологу, потом к социальному педагогу, пока уже сама директриса не додумалась устроить встречу с инспектором по делам несовершеннолетних.

Поставили бы на учёт, да только факты где?

Раз уж война была объявлена, то Эрик, определённо, не собирался её проигрывать. Становиться таким же слабаком, как отец, он не собирался:

«Курить? Да пожалуйста! Алкоголь? Легко! Злое лицо? Да то разве злое было? Вот теперь полюбуйтесь!»

И гоп-компания уже не просто посматривала вслед — хвостом за спиной вилась.

«Ночные дебоши? Получайте!» — и полиция не спешила в ответ на ночные звонки соседей разгонять озверевших от алкоголя, якобы, и ещё неизвестно каких допингов компанию подростков.