Кровь у всех красная (СИ)

— Не думай ни о чем, — шепнул Хаширама. — Мы потом со всем разберемся…

От того, что творил Изуна, дыхание сбивалось напрочь и мысли норовили рассыпаться ворохом ненужных сухих листьев. Хаширама не был восторженным юнцом, впервые постигающим радости плоти — и умел отличать искренность от наигранности. Изуна был искренен полностью, до предела.

Если раньше Сенджу желал мир ради мира, то теперь у него появилась еще пара веских причин.

Прогнуться в пояснице, толкаясь навстречу, вливаясь в чужой ритм. Погрузиться в этот восхитительный жар полностью. Приподняться, опираясь на локти, мазнуть по губам любовника быстрым поцелуем — и прижаться губами к груди, лаская и вылизывая, опаляя кожу короткими резкими выдохами на каждое движение Изуны вверх или вниз.

— Ты удивительный, Изу… Как болотный огонь… Обожжёшь? — Хаширама поднял лицо, заглядывая, кажется, прямо в душу.

— Только если тебе нравятся ожоги, — выдохнул он. — Люблю.

Сенджу не распахнул глаза и даже не дернулся — только длинно, с присвистом выдохнул. Потянул Изуну на себя, побуждая улечься на грудь, коснулся щеки кончиками пальцев — трепетно, словно крыла бабочки.

— Когда ты только успел… — Хаширама прикрыл глаза, прислушиваясь к собственным чувствам.

Нежность — целый океан нежности, которую нужно будет подарить. Желание защищать. Готовые вспыхнуть искры желания. Удивление, благодарность… Тёплый комок в груди, который нельзя выразить словами, но можно хоть частично передать — крепким объятием, поцелуем, неожиданным подарком. Сияющая, слепящая радость… Или — счастье?

Что из этого можно назвать любовью — или же правильнее будет ответить всё вместе?

— Удивительный… — повторил Хаширама, изгибая губы в нежной улыбке. И добавил шепотом, задевая ухо губами: — Можешь сжигать дотла, Изу.

— Такое сокровище? — лёгкий смешок, касание губ. — Я не посмею.

Учиха рисковал таким признанием. Сильно рисковал. Одно дело секс, желание, другое… Хаширама мог удивиться, не поверить, убежать, выигрывая время на обдумывание. Но Изуна уже успел проверить, что на стандартные решения у Сенджу реакция слабая, а вот на искренность… На искренность отдача такая, что хочется мир захватить — только чтобы бросить к его ногам.

— Разве я сокровище? — тихий смешок, за которым скрывается удивление и даже тень недоверия.

Хашираму никто и никогда не называл сокровищем. Потому что сокровище — это что-то, что нужно защищать. Обычно защищал он сам… И даже Тобирама, который без сомнения отдал бы за брата жизнь, который не считал его всесильным и не гнушался наорать, если нужно — никогда бы такого не сказал. Потому что именно брат, родная плоть и кровь, близкая душа…

Но не сокровище.

— Конечно, — без тени сомнения. И дальше, шёпотом, вперемешку с поцелуями: — Сокровище, драгоценность, чудо… Волшебный цветок, хранящий искренность сердца. Сильный, как всякий волшебный артефакт, прекрасный… Но и хрупкий, очаровательный, трогательно простой, как всякая настоящая красота…

Хаширама сглотнул, снова прикрыл глаза. Протянул руку, касаясь губ Изуны в жесте призыва в тишине.

— Не всё сразу… А то я не могу… Не успеваю осознать…

Тот поцеловал пальцы и чуть улыбнулся. Для настоящего наслаждения всё внимание должно уходить процессу, но вообще-то секс — достаточно скучное, монотонное занятие. Решение? Занимать разум, ласкать слух и воображение. А уж когда слова сами льются изо рта, как поцелуи и ласки… Остановиться почти невозможно.

Почти.

— Я хочу сделать тебе очень, очень хорошо… Надеюсь, ты не против?

========== Часть 8 ==========

Встреча кланов была спланирована достаточно тщательно. Во-первых, место — достаточно далеко от обоих селений, чтобы ни у кого не взыграла паранойя выше нормы. Во-вторых, время — рано утром даже шиноби хотят спать больше, чем драться, к тому же никто не успел накрутить себя и окружающих разговорами и домыслами. В-третьих, возглавлять делегации должны были Хаширама с Мадарой, и темп передвижения задавали тоже они. После такого всех должно было гораздо больше волновать, как бы не показаться на глаза извечным противникам растрёпанным и потным, подтверждая тем самым, что такие нагрузки не по плечу. Тобирама со своей стороны измотал предварительной подготовкой наиболее шумную и склонную к необдуманным поступкам часть Учих, Хаширама тоже наверняка что-то предпринял…

И потому было очень странно, что делегация Сенджу опоздала.

Всего на несколько минут, но среди Учих успел пойти глухой ропот… Который сменился удивленным молчанием, стоило Хашираме с сопровождающими спрыгнуть на землю.

Глава Сенджу выглядел осунувшимся, измотанным даже. Движения утратили лёгкость и чёткость, зато приобрели некую томную плавность, которая бывает при недосыпе — когда не уверен, что не промахнёшься, и потому двигаешься ме-едлено, текуче. Под глазами залегли тени, и даже всегда гладкие волосы выглядели слегка растрепанными.

В целом, в этом не было ничего удивительного — мало ли какие заботы были у главы клана и почему именно ему пришлось провести бессонную ночь. Однако были два обстоятельства, которые сбивали простое и логичное предположение о делах.

Первое — соклановцы косились на Хашираму с не меньшим удивлением, а где-то и подозрениями. Границы выносливости главы Сенджу досконально изучены не были, но даже Учихи вполне представляли, что вымотать Хашираму — это нужно сильно постараться даже Мадаре. Но сделать это ТИХО, чтобы никто из клана не заметил и был не в курсе…

Забавно, но ищите других доверчивых идиотов.

Вторым обстоятельством был сам Хаширама, который, несмотря на свое состояние, выглядел настолько счастливым, что хотелось сжевать лимон. Самому, чтобы убедиться, что он несладкий — перебить настроение Сенджу такими мелочами представлялось невозможным.

Главы кланов поприветствовали друг друга, обменялись протокольными фразами, заверили, что оба заложника живы-здоровы-веселы, и выдали разрешение кланам на мирное общение. Предполагалось, что и Хаширама, и Мадара, будут бдить, как два ястреба, готовые вовремя растащить и настучать по голове задирам, но Сенджу, как только закончился официальный обмен речами, плюхнулся под ближайшее дерево и блаженно вытянул ноги.

— Ани-чан, все в порядке? — обеспокоенно хмурясь, спросил Тобирама.

— Да-а, — Хаши потянулся. — Все просто прекрасно.

Мадара хмыкнул, нашёл взглядом Изуну. Тот к ним не подходил, светясь невидимым ласковым светом, как небольшое солнышко. Учихам общая сволочность характера мешала терять лицо и таять в открытую, а вот Сенджу, пусть и частично иммунные к неуловимому шарму, попадали под влияние прямой милоты и довольства жизнью. Какие уж тут конфликты?..

— Сочувствую, — проговорил Учиха. — И завидую. Пойду брата обниму, что ли…

Изуна плыл по траве, как божество доброты и света. Полностью удовлетворённый, любящий и любимый. Сенджу был гораздо выносливее, но Учиха был опытнее и вёл рисунок… Действа так, чтобы основная активность доставалась Хашираме.

Обнимашки вышли очень душевными и братскими.

— Добился, козявка? — тихо спросил Мадара.

— Завидуй молча.

— Я за тебя рад.

— Ага, как же… Кому любви и понимания?.. Куда ругаться? Я же расстроюсь… — Изуна двинулся невесомым призраком в сторону конфликта, оставив брата недоумевать.

Тобирама проводил задумчивым взглядом Изуну. Оценил озадаченного Мадару. Снова посмотрел на Хашираму, который хоть и поменьше, но тоже «излучал».

— Ани-чан, что вы друг с другом сделали? — вышло не то подозрительно, не то обещающе в смысле обещания сделать это еще с кем-нибудь.

— Ничего принципиально нового, отото, — Хаширама поманил брата, побуждая нагнуться.

Тобирама выслушал, хмыкнул:

— Ты уверен?

— Абсолютно, — кивнул Хаширама.

— Стоило отойти на пару метров, как они уже секретничают, — проворчал Мадара, подходя. — Вот и говори после этого про мир и взаимопонимание…