Богатство души (СИ)

— Гавриил, может, хотя бы ты мне скажешь, что вчера случилось? — не сводя взгляда с волос сына, спросил Фредерик.

— Отец, меня там не было. Я знаю не больше остальных. Мартирас сказал, что защищал честь нашей сестры, когда тот бродяга приставал к ней.

— Это неправда! — едва не крича, вскинулся Азъен. — Они просто танцевали. Мартирас все неправильно понял.

— Я хотел защитить нашу сестру от сброда, тянущего к ней свои руки, — ответил Мартирас равнодушным голосом.

— Но Йенс не делал ничего плохого, — Азъен почувствовал горечь во рту и как быстро глаза наполняются слезами. Его рука коснулась кларнета, лежавшего в сумке рядом с флейтой.

— Это пока он ничего плохого не сделал. И не сделает, — слова Мартираса больно укололи Азъена. Ему казалось, что меч в сердце будет менее болезненно, чем то, что он сказал. — И прекрати реветь, Азъен. Я сделал одолжение нашему городу — остальное отребье быстро сбежало, прихватив с собой свой мусор.

— Мартирас, разве так я учил тебя поступать с людьми? — покачал головой Фредерик. — Кем бы они ни были, за ними не замечено ни одного преступления, и я пригласил их в наш дом не для того, чтобы ты показывал свои амбиции. Ты не просто оскорбил человека, ты убил его. Эту кровь и обиду, причиненную тобой нашим гостям, не смоют никакие извинения.

— Я всё понимаю, отец. Я погорячился тогда. Впредь я буду более рассудительным, — Мартирас опустил голову, показывая, что раскаивается в своем поступке.

— Я на это очень надеюсь. Ступайте, я хочу поговорить с Азъеном, — сыновья поклонились отцу, выходя из залы. Азъен вытер набежавшие слезы рукой, начиная успокаиваться. — Азъен, мы думали, что ты сбежал с бродячими музыкантами. Где ты пропадал?

— Я убежал в лес. Я не хотел сбегать из дома. Прости, что доставил столько хлопот…

— Я не знал о том, что произошло, иначе не позволил бы этому случиться. Но что так повлияло на тебя? — Фредерик протянул руку, дотрагиваясь до седых волос сына. У него самого уже много лет седина покрывала голову, но она была естественной — черных волос становилось всё меньше, они приобретали серый холодный оттенок, казавшийся стальным, как иногда его взгляд светло-голубых глаз. У Азъена же полоса седых волос имела светло-серый — почти белый — цвет без единого черного волоска.

— Мартирас убил человека у меня на глазах. Он был нашим гостем и хорошим человеком…

— Я знаю и сожалею, что так произошло, но не могу вернуть его к жизни и никто не может. Азъен, ты ещё очень юн и впечатлителен. У тебя добрая и ранимая душа, но ты должен понять, что люди умирают по тем или иным причинам. Такова жизнь и мы над ней не властны. Нам только остается принимать нашу судьбу такой, какая она есть.

— Я понимаю, отец. И даже Мартираса пытаюсь понять, — Азъен смиренно опустил голову, ожидая ответа отца. Тот подошел к сыну, поцеловав его в висок и обнимая за плечи.

— Ступай, Азъен. Тебе не мешало бы отдохнуть и поговорить с матерью — она тоже беспокоится.

Азъен кивнул и ушёл к себе. После короткого разговора с отцом ему немного полегчало. Тяжесть и режущая сердце боль никуда не делись, но появилось осознание того, что ничего не изменишь — остается только принять. Покинувшее его тело напряжение сменилось чувством сильного голода. Пришлось спускаться в обеденную залу. Теперь он начал понимать эти косые взгляды, которые все так старательно прятали — не каждый день увидишь пятнадцатилетнего мальчишку с такой проседью волос.

За весь день Азъена не оставляли одного дольше, чем на полчаса, не давая побыть одному. С начала его мать — королева Ретрия заходила к сыну, посетовав на его мягкое сердце, доставшееся ему непонятно от кого. Она проявила столько сочувствия и сострадания, сколько могла себе позволить воспитанная леди в подобной ситуации. Азъен видел в её глазах переживание, но она поступала так, как её воспитывали и не могла себе позволить большего, ведь перед ней сидел сын — почти взрослый мужчина. Только за смерть человека она не переживала — она сразу была против появления этих людей в замке. По её словам — чего-то подобного она и ожидала. Она говорила больше, как королева, но не как мать. Ей казались чужды сострадания. Для неё весь мир делился чёрное и белое, где в белом цвете оказывались лишь люди, имеющие чин и звание — значимые люди. Всё остальное — это чернь — рабочие, крестьяне, которые не достойны внимания, и отношение к ним было соответствующее.

Старшие сёстры тоже заходили к брату, не желая оставаться безучастными (наверняка не без помощи матери). Девушки казались огорченными, что в их доме произошло убийство человека. Эмили призналась, что посчитала Йенса милым и интересным, но никак не могла предположить, что этот человек мог держать на уме какие-то грязные мысли. Но вполне возможно, что Мартирас оказался прав, ведь он старше и видит больше — его долг оберегать сестёр от подобных людей. Они должны ценить это в нём.

Азъен терпеливо выслушивал своих родных, стараясь не расплакаться в очередной раз. Они же не знали этих людей, не знали Йенса. Как они могли судить о человеке лишь по тому, что он один из бродячих музыкантов, не имеет земель и не принадлежит к знатной семье? Подобные люди не могут являться поголовно плохими. Йенс не поступил бы так, как говорил Мартирас. Человек с порочной душой, по его мнению, не мог играть такую чистую и прекрасную музыку.

Последним к нему в гости в тот день пришла младшая сестра — Катарина. Полная девочка тринадцати лет отроду уже догнала Азъена по росту и выглядела старше своего возраста, однако детская непосредственность в поведении и озорной блеск в глазах выдавал в ней ребенка. Одетая в легкий костюм для верховой езды, сшитый из мягких эластичных тканей специально для неё, с убранными в высокий хвост каштановыми волосами, она была больше похожа на мальчишку, чем на подрастающую леди.

— Братик, я не сильно потревожу тебя своим присутствием? — тонким голоском спросила девочка, неуверенно топчась в дверях и смотря исподлобья на брата, сидевшего на широком подоконнике с кларнетом в руках.

— Конечно нет, Катарина. Я всегда тебе рад, — Азъен попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и неискренней, хотя он действительно обрадовался визиту сестры.

Из шести сестер Катарина сильно отличалась от остальных и оказалась Азъену ближе всех по духу. Неугомонная, любопытная девочка с жёлтыми глазами, больше похожими на кошачьи, она никогда не могла долго усидеть на месте. В отличие от сестёр она не любила носить платья, надевая их в редких случаях, как пару дней назад. Все остальное время она предпочитала носить свободные брюки, либо её любимую одежду для верховой езды. Лошадей она любила так же сильно, как и брата, считая их лучшими друзьями. Ретрия упорно пыталась избавить дочь от неподобающих манер и привить правильные, которые соответствовали леди её статуса. По мнению их матери, принцесса должна придерживаться строгого этикета как в поведении, так и в общении.

Катарина не могла этого понять и не хотела — все эти правила не для неё. Особенно что касалось её катаний на лошадях — принцесса не должна ездить верхом, как мужчина. Но тогда от катаний пропадало всякое удовольствие, и Катарина всегда поступала так, как ей того хотелось. Хоть она ещё ребенок, но она лучше всех понимала брата, могла поделиться с ним любыми секретами и выслушать, что угодно. Сестра — единственный человек, знавший о тайных ходах, по которым Азъен покидал замок и чем он там занимается.

— Мы думали, что ты убежал с бродячими музыкантами после того, что сделал Мартирас, — девочка подошла ближе к брату, садясь на табурет, поставленный тут ещё для первого гостя. — Я тебя понимаю — после такого мне бы тоже захотелось сбежать.

— Я не хотел убегать. Мне нужно было ещё раз их увидеть.

— Ты хотел с ними попрощаться?

— Не знаю, — Азъен откинул голову назад, всматриваясь в темнеющее небо, на котором уже начали появляться первые звезды. — Но так не должно было закончиться. Мне не хотелось, чтобы они уезжали.